Когда о солидарности не может быть и речи
Я начала писать этот текст в тот момент, когда в Гаагу вылетела делегация русских врачей. Кремль негодовал из-за смерти Слободана Милошевича, и врачей послали удостовериться в том, что он умер своей смертью. Врачи никаких насильственных признаков не обнаружили и вынуждены были ограничиться обвинениями в недостатке опеки – и то без всяких доказательств. Боюсь, что это кое-кого сильно огорчило.
Меня огорчает, однако, другое. Поездка врачей парадоксальным образом связана с двумя поразительными решениями высших органов прокуратуры Российской Федерации. Они отказались признать 22 000 польских офицеров и гражданских лиц, расстрелянных в Катыни, Медном и Харькове, а также членов царской семьи, в том числе тринадцатилетнего мальчика и его четырех не намного старших сестер, жертвами политических репрессий.
На самом деле, для тех из нас, кто давно считает Ленина брутальным убийцей, в одном из этих решений есть доля самой горькой правды. Тем не менее, упорное нежелание российских прокуроров прекратить врать о прошлом не может не беспокоить.
Это нежелание резко осудил Институт национальной памяти, и многие другие, и мне нечего добавлять, кроме искреннего сочувствия всем родным жертв чудовищного режима, память которых так оскверняют.
Вернемся к смерти Милошевича. Говорят, о мертвых – либо хорошо, либо ничего. Легко это сказать, когда твоя семья не погибла от рук диктатора и его палачей. Для многих из нас, однако, с весьма обоснованным отвращением к преступлениям против человечности, смерть Милошевича является трагедией из других соображений. Он умер, не дожив до завершения суда, на котором его обвиняли именно в этих преступлениях. И хотя мало кто всерьез считает, что его бы оправдали, остается фактом, что очередная попытка утвердить справедливость и верховенство права на этой Земле, и достичь того, чтобы диктаторы знали, что им угрожает возмездие при жизни, провалилась.
Кого же в таком случае Кремль подозревает в намерении убить Милошевича?
Кремль, вместе с известными националистическими организациями в России, несколько лет уже проталкивают понятие славянского православного братства, которое якобы объединяет Россию, Беларусь, Сербию и другие страны, и где Милошевич был «наш человек».
Как человек с такими же славянскими и православными корнями, могу только констатировать такую до банальности очевидную истину: среди нас всех были жертвы и были палачи.
Я знаю, с кем у меня чувство солидарности.