Летают ли крокодилы?
В Страсбурге, конечно, проголосовали правильно — мы несомненно движемся вперед, к созданию правового государства. Нельзя сказать, что семимильными шагами, как шли к коммунизму, но прогресс налицо. Судите сами.
В начале 90-х годов мне, бывшему депутату горсовета, чтобы узнать уровень радиации в Южноукраинске после Чернобыльской аварии, пришлось дожидаться сессии горсовета и вручить депутату же Фуксу В.П. (директору АЭС) письменный запрос. Не прошло и месяца, как зампредседателя горсовета А. Малый вызвал меня в свой кабинет и извлек из своего сейфа ответ на запрос — документ для служебного пользования. Запомнилась цифра — возле поста ГАИ, 2-го мая 1986 г. было 180 мкР/час. Показав его мне, он сунул его обратно. Естественно, ни о какой публикации этих цифр не могло быть и речи. Где-то в центральных газетах в то время проскакивали сообщения, карты загрязненных территорий, но здесь.
А стоит ли говорить сегодня об этом? В самом деле — 180 мкР/час — много это или мало? Дозиметристы скажут вам — пустяки. Мы вот. (дальше им говорить не положено, одним словом, пустяки, привыкли). А мне вспоминается разговор с бывшим коллегой с кафедры физэлектроники КГУ, Вячеславом П. В первые дни, узнав о случившемся, они разобрали на кафедре ядерной физики трубки — счетчики Гейгера, и сделали себе дозиметры. (Успели, потому что через пару дней явились чекисты из КГБ и отобрали оставшиеся датчики). Вспоминаю об этом потому, что исследования коллег в своих квартирах говорят об еще одном преступлении советской власти против народа. Очагами радиационного загрязнения (кроме общего фона и официально признанного йода), оказались отдельные точки, невидимые пылинки. Вблизи от них самодельные приборы зашкаливали. Приходилось соскабливать со стен, даже вырезать куски из ковра. Сажа, графитовая пыль из реактора, поднятая в воздух вместе с испаряющейся охлаждающей водой. Попадая внутрь организма при дыхании, пылинка становится незаживающей мини-язвой. Сколько их, смертоносных пылинок, разнеслось ветром на Белоруссию, Польшу, Швецию, а затем 1-2 мая — на нашу украинскую землю? Особенно возмущает меня не первомайский парад, а т.н. велогонка Мира 9 мая в Киеве. Сколько же зараженного воздуха прошло через легкие спортсменов? Сколько осело там пыли? Остался ли кто из них в живых? Мучит ли сегодня кого-нибудь из „бывших“, уважаемых ныне персональных пенсионеров совесть за причастность ко лжи, за искалеченное здоровье? Не думаю. А ведь достаточно было сказать по радио: люди, сидите дома, закройте форточки, делайте влажную уборку.
Прошло 15 лет. Годовщина. У нас уже есть Закон. Читаем из 10-й статьи: „Громадяни та їх об’єднання мають право на запит та одержання . достовірної інформації щодо безпеки ядерної установки . що експлуатуються. за винятком відомостей, що становлять державну таємницю. Громадяни мають право отримувати інформацію від установ державної системи контролю за радіаційною обстановкою на території України про рівні радіаційного випромінювання на території країни, в місцях їх проживання чи роботи. За відмову в наданні такої інформації, умисне перекручення або приховування об’єктивних даних з питань, пов’язаних з безпекою під час використання ядерної енергії, посадові особи підприємств, установ та організацій, об’єднань громадян і засобів масової інформації несуть відповідальність згідно з законодавством. . Для реалізації прав громадян органи державної влади, установи державної системи контролю за радіаційною обстановкою, підприємства, установи та організації, діяльність яких пов’язана з використанням ядерної енергії, їх посадові особи зобов’язані: . надавати можливість громадянам України на їх вимогу безпосередньо відвідувати з пізнавальною метою у встановленому порядку ядерні установки та об’єкти, призначені для поводження з радіоактивними відходами“.
Оказывается, сегодня уже не нужно дожидаться сессии, чтобы узнать уровень радиации. Действительно, в 30-км зоне АЭС давно появились цифровые индикаторы, установленные на почтовых отделениях. Приходи, смотри сколько угодно. Демократия! Только мало кому из смотрящих приходит в голову, что шкала такого индикатора — всего 60 мкР/час, это практически фоновое значение. Если же действительно что-то произойдет на АЭС, то зрители увидят одни нули. Другими словами, в критической ситуации индикатор станет бесполезным, а население останется без достоверной информации. Стало быть, повешен он исключительно для успокоения населения. Для этой же цели населению лет 10 назад раздавали противогазы. История повторяется?
А как обстоит дело на самой АЭС? Распространяется ли Закон на саму территорию станции? Например, могу ли я как работник станции узнать уровень радиации на своем рабочем месте? Задавшись такой целью, я обратился с ходатайством к администрации. Через месяц выяснилось, что индивидуальный дозиметр носить на территорию станции мне нельзя, а уровень радиации на рабочем месте мне замерили работники комиссии, о чем и составили акт. На вопрос, когда можно произвести следующий замер, вразумительного ответа не последовало.
Почему же администрация АЭС по-прежнему так крепко контролирует эту информацию, сохраняя ее конфиденциальность? Я уверен, что ответ заключается в тоталитарном мышлении руководства отрасли, которое озвучил, сам того не подозревая, санврач Ю.Паначев в интервью газете „Контакт“ от 26 апреля 2001 г о своей работе ликвидатора на ЧАЭС: „Мы, врачи, не подозревали о масштабах последствий взрыва. . Нужна ли была такая засекреченность? Может быть. Скажи человеку прямо, что если будешь кидать лопатой графит, тебе после этого не жить, то никто бы не пошел — никакой патриотизм и энтузиазм не помог бы“. Вот в чем суть. На ядерном объекте иногда требуются „винтики“, способные если не „лопатой бросать графит“, то принимать дозу, работая в труднодоступных местах, затыкая дыры, устраняя конструктивные недостатки основного оборудования. Зачем им знать, насколько это опасно? Зачем думать? Так им спокойнее. Такой образ мышления приводит к полной зависимости здоровья работников от администрации. Но несет ли она ответственность за заболеваемость облученного персонала? Ведь принципиально невозможно установить причинно-следственную связь заболевания с облучением при „допустимых“ (?) дозах облучения, не говоря уже о индивидуальной реакции организма. Я считаю это нарушением прав человека. Если признать приоритет ценности человеческой жизни, здоровья, то каждый вправе самостоятельно решать, оценивать степень и допустимость профессионального риска в каждом отдельном случае. При атеистическом воспитании персонала АЭС и неверии в загробную жизнь вопрос решается просто: сколько это будет стоить. Заключается сделка. (Сначала, рискуя здоровьем, зарабатывают деньги, а потом за деньги же пытаются его восстановить).
Однако атеистические взгляды работников АЭС являются результатом не их свободного выбора, а результатом многолетней государственной пропаганды утопических идей коммунизма.
Если же из несостоявшегося эксперимента мы, его жертвы и участники, сделаем правильные выводы, то следует признать не только абсурдность идей коммунизма, но и главной его составляющей — атеизма. Следует признать и бессмертие человеческой души, о чем говорит Библия. А это по другому расставляет акценты в разговоре о праве работника самостоятельно принимать решение в критической ситуации. Если человек примирился с Богом, то он не боится смерти и делает вполне осознанный выбор. А если нет? Тогда скрывать от обманутого коммунистической пропагандой человека степень риска, принимать решение за него, за его судьбу в вечности вдвойне безнравственно.
Если сейчас, при нормальном режиме работы АЭС, работники не знают уровней радиации на месте производства работ, то что будет в аварийной ситуации, когда каждый руководитель помнит о последующем „разборе полетов“ и о своей ответственности? О ком он будет думать в первую очередь?
Чему научил нас Чернобыль?
Возвращаясь к началу разговора, напомню одну армейскую историю. „ — Товаришу сержант, а лейтенант сказали, що крокодили лiтають. — Конечно, летают! Но очень-очень низко.“. И очень редко.
27 апреля 2001 г