Права человека в посттоталитарном обществе.

10 лет нашей государственности с очевидностью доказали, что 10-летний ребенок явно недоразвит, причем по основным структурным показателям.

На словах мы все это время декларируем приверженность к европейским ценностям, строим открытое общество, где должны соблюдаться права человека, должна быть свободная рыночная экономика. На деле видим полуавторитарный режим, полусвободу печати, полурыночную-полукриминальную экономику.

Это приводит к тому, что общество угрюмо топчется на месте, теряя и без того небольшую пассионарность, создаваемую в начале 90-х западными регионами. Жесточайший экономический кризис, частично связанный с политической несостоятельностью госструктур, слабостью гражданского общества, отсутствием среднего класса и, главное, отсутствием стремления критической массы общества жить в мире, построенном по западному образцу, приводит к депрессии этого общества в целом, бездействию, выключенности из политических процессов подавляющего большинства граждан Украины. В то же время страны Балтии (особенно Эстония), в которых советская власть просуществовала на 30 лет меньше, выбираются из кризиса несравнимо быстрее и эффективнее. Как ни удивительно, но страны Средней Азии: Казахстан, Узбекистан, в которых утвердились бесконечно далекие от демократии режимы, в экономическом плане тоже развиваются быстрее и эффективнее — авторитаризм для экономики оказался более благоприятной средой, чем наш полуавторитаризм и полухаос. А традиционные общественные связи, привычные в среднеазиатских республиках,- гораздо более устойчивая среда для бизнеса, иностранных инвестиций, чем игры без правил коррумпированных чиновников и предпринимателей, неспособных к самозащите, что мы и наблюдаем в Украине. Аналогичные процессы идут и в России, с поправкой на то, что Россия гораздо более богата ресурсами, и во многих регионах экономика развивается гораздо быстрее и стабильнее, чем в Украине. Однако другие регионы также безнадежно отстают. Кроме того, Россия продолжает оставаться империей, вести имперские войны внутри страны, активно вмешиваться во внутренние дела соседних государств, формируя зоны влияния. На это, естественно, нужны и деньги, и ресурсы. Беларусь представляет собой реликтовую модель советского общества, где сложившаяся автаркия не поддерживается, как в странах Азии традиционно-религиозными отношениями, а как бы висит в воздухе. На деле хрупкая и слабая экономическая стабильность в этой стране в большой степени обеспечивается ее паразитированием на российской экономике, Россия же терпит это вопреки очевидной невыгодности для себя из-за имперского синдрома, невероятно развившегося за последнее время.

Что же происходит с нашими странами, что происходит с Украиной, потенциально несравненно более богатой, чем, допустим, страны Балтии? Дело, вероятно, в том, что в наших странах — России, Беларуси, Украине — тоталитаризм не только прожил на одно поколение больше, чем в странах Варшавского договора, Литве, Эстонии и Латвии — он состоялся на личностном, т.е. на молекулярном, общественном уровне. Таким образом, речь идет не о реформировании политической, экономической, общественной систем, а о полной ломке личностных стереотипов у граждан наших стран, на что, безусловно, нужны десятилетия. Особенно, не имея никакой существенной помощи извне. Речь не идет о той финансовой поддержке, которую оказывают нам США, страны ЕС, МВФ. В нашей стране с полулегальным бизнесом и непрозрачностью властных структур проследить за эффективностью использования этой помощи невозможно. Западные партнеры разочаровываются, теряют терпение, поток инвестиций, и без того небольшой, сокращается. Именно этим, к сожалению, победа в холодной войне отличается от победы во Второй мировой, когда побежденным странам был предложен знаменитый план Маршалла, повлекший за собой их быстрое и эффективное развитие и созревание. Для Украины, России и Беларуси тоже был необходим подобный план, но начинаться он должен был со смены властных элит, которая так и не произошла. Наши чиновники в огромном большинстве были таковыми и 10, и 15, 20 лет назад, поменялись только должности и властные полномочия. У власти в Украине по-прежнему бывшая партийно-хозяйственная номенклатура, а это значит, что мы имеем в своей стране наряду со свободным рынком и попытками построения открытого общества, выраженные квазифеодальные связи, которые и являлись опорой тоталитарного режима.

В тоталитарном государстве устанавливаются отношения условной вассальной зависимости, когда личные связи и личная преданность вышестоящему ведомственному начальнику значительно важнее, чем деловые качества подчиненного. Как правило, внутри компартийной элиты существовало негласное правило: если партийный чиновник не нравился по каким-либо причинам своему начальству или о проступках чиновника становилось известно вышестоящему начальству, то этот чиновник переводился на профсоюзную или хозяйственную работу и руководил уже там. Только после этого его могли совсем убрать с руководящей должности. Исключения бывали крайне редкими. Соответственно, эти же отношения распространялись на всю бюрократическую систему. Условно назовем этот феномен "законом сохранения партийного вещества". Речь идет о послесталинском периоде, т.к. в зените тоталитаризма именно бюрократический аппарат первым подвергался репрессиям, но опять-таки с сохранением принципа: вместе с начальником чаще всего репрессировали и верных ему подчиненных. Не нужно иметь особую наблюдательность, чтобы заметить сохранение принципа вассалитета в наших властных структурах: как правило, любой вновь назначенный губернатор, даже если его предшественник не принадлежал к оппозиции, меняет всю команду. Если же его предшественник — оппозиционер, то часты и судебные преследования ушедших в отставку и ближайших лиц из их окружения. Причем, их вина становится очевидной для правоохранительных органов только после их "устранения" с должности. Широко распространена система политического заложничества, когда у оппозиционера имеются родственники или бизнесмены, оказывающие оппозиции финансовую поддержку. В этой ситуации против них очень часто открывают уголовные дела, берут под стражу, в отношении них грубо нарушается нормы законодательство. Все это носит достаточно массовый характер, позволяющий сделать вывод: мы имеем дело с выраженным остаточным тоталитарным синдромом, когда условия, в которые поставлен бизнес, изначально заставляют бизнесменов идти на нарушение законодательства, а виновными они становятся в зависимости от лояльности к властным структурам. Все это происходит при почти полном безразличии общества, без массовых протестов, а иногда и при полном одобрении граждан, как это было в деле Лазаренко. Общество продолжает подозрительно относится к бизнесу и бизнесменам, при этом "покупаясь" на очередных выборах, особенно в мажоритарных округах, на мелкие подачки, подарки и обещания со стороны будущих, явно не бедных, депутатов. Поэтому власть, сохраняя квазифеодальные связи внутри бюрократического аппарата, действует обычно свободно и безнаказанно.

Не менее выраженным проявлением посттоталитарного синдрома является и вопиющая сервильность огромного числа граждан Украины, которые позволяют властям пользоваться очень широко так называемым "административным ресурсом". Так благообразно называется шантаж и принуждение со стороны властных структур на местах, в основном, в отношении бюджетников: врачей, учителей, работников коммунальных служб, а также учащихся и студентов, во время выборов, референдумов, во время организованных встреч руководителей страны и иностранных гостей. При этом врачей обязывают воздействовать на пациентов и их родственников, а учителей — на родителей учеников, чтобы они голосовали определенным образом. Такие же методы применялись во время всеукраинского референдума 2000 года, когда в большинстве учреждений у сотрудников требовали справки от избирательных комиссий о том, что они проголосовали досрочно, и самое главное, что, несмотря на очевидную противозаконность подобных требований, избирательные комиссии такие справки выдавали, а граждане послушно приносили их своему начальству. Интересно, что против тех, кто отказывался играть в эти административные игры, в подавляющем большинстве случаев никаких мер принято не было, так что ослушавшиеся мало чем рисковали.

Сервильность — остаточное явление тоталитаризма, синдром гражданской несостоятельности, когда личность не чувствует себя свободным членом сообщества, считая, что государство вправе ему навязывать против его воли любые глупости, действия, противоречащие их убеждениям и т.д.

Хотя в отличие от советских времен, никто не боится достаточно откровенно вслух ругать всех представителей власти от Президента до местного начальства — нарушить волю своего начальника по работе отваживаются единицы. Таким образом, квазифеодальные отношения не только не уходят, но становятся более выраженными и структурированными. Эта ситуация показывает, что простая смена власти на данном этапе недостаточна. Необходимо, чтобы к власти пришли люди, отдающие себе отчет, что они имеют дело с еще несостоявшимся обществом, которое необходимо строить на прямо противоположных сегодняшним общественным отношениям принципах. Иначе власть в любую секунду может оказаться перед проблемами еще более серьезными, чем "кассетный скандал", который, впрочем, тоже в достаточной мере показал насколько хаотичным и бесстержневым является посттоталитарное государство. Победа власти и видимое поражение оппозиции объясняется посттоталитарными синдромами отчуждения и безучастности. Однако, эти синдромы легко, при наличии харизматического — особенно обиженного властью — лидера, легко переходят в состояние агрессии. Просто в 2000-м году и в начале 2001-го таких лидеров у оппозиции не нашлось.

Все это далеко не частности. На посттоталитарном пространстве бывшего СССР, особенно в славянских странах, общество с таким трудом структурируется, что можно сравнить его со строительной массой, куда добавлено вещество, мешающее ей застыть. Декларации определенных прав и свобод и механизмы реализации этих прав, даже законодательно подтвержденных (законодательство отстает от обязательств Украины перед международными структурами), находятся чуть ли не в обратно пропорциональной зависимости: чем фундаментальней право — тем меньше механизмов его реализации. Можно привести в пример одно из основных прав человека — право на жизнь. Украина отменила смертную казнь, чем подтвердила свои обязательства перед ЕС. Однако, множество людей замучены до смерти во время допросов на предварительном следствии, умерли от неоказания медицинской помощи, погибли в армии из-за неуставных отношений. Т.е. посттоталитарное общество уже не демонстрирует оруэлловский синдром двоемыслия, когда гражданин, например, понимает, что не может быть шпионом, но слепая вера власти заставляет его думать именно так. Однако синдром двоемыслия плавно перешел в синдром общественного инфантилизма, когда и власть, и граждане знают, что нужно сделать вид перед "чужим дядей", сказать (или написать) определенные слова, и считать, что этого достаточно. К сожалению, мы не видим на сегодня силы, способной сочинить собственный "план Маршалла", т.е. план структурной перестройки всего общества, а без такого плана никакие судорожные рывки и порывы не принесут успеха.