Моя милиция меня не уберегла ...
14.12.2003
Когда нет независимого суда, свободного народа и полной гласности, легче фабриковать доказательства, чем их добывать. Реальная милиция была в XVIII–XIX веках в США в виде рейнджеров, да и шериф вначале (вместе со своим штатом) был представителем гражданской общины у нее на жалованье. У нас же “народные дружины” были фикцией. Сегодня в России нет ни милиции, ни эффективной полиции. Одни этикетки на пустых или даже смертоносных флаконах.
Ни на святой Руси, ни в княжестве Московском, ни в Российской империи, ни в СССР, ни в постсоветской России милиции никогда не было, да и быть не могло. Потому что милиционные отряды – это одно из проявлений местного, негосударственного, “самочинного” самоуправления. Для создания милиции требуется очень высокая степень гражданской самоорганизации и та доля ответственности, которой у верноподданных россиян, “холопей” то ли великого князя, то ли генсека, то ли всенародно избранного президента, по определению быть не могло. Более того, милиционные структуры предполагают, что граждане имеют право на ношение оружия.
А что было-то, если милиции не было? Русь до ига обходилась не только без полиции или милиции (полиция – государственная служба по поддержанию порядка, милиция – гражданская), но и без тюрьмы. Была только “камера предварительного заключения”, то есть поруб. Русская правда, так же как и Салическая (будущая Франция), как и судебник Вильгельма I Завоевателя, предполагали одну форму ответственности: вергельд (штраф). Тюремного заключения не было, был только своего рода суд Линча (для застигнутого на пожаре вора, церковного татя и смертного “убойцы”, если этот “убойца” был совсем уж незнатным человеком).
Обходились без полиции: у русичей было оружие, а ведь почти все были свободны, даже “рядовичи” пользовались личной свободой, а к XI веку рабов, еще водившихся при Олеге и Ольге, совсем не осталось. Так что было кому притащить правонарушителей на княжий суд. Разбойничков же ловила по совместительству военная структура – княжья дружина. Когда же началось иго, полицейскую, фискальную и прочие “силовые” функции стали осуществлять этакие фельджандармы, карательно-погромные отряды монголов. Они и зачистки среди патриотов производили (как в Рязани, скажем, когда обыскивали полгорода в поисках самиздатовской рукописи “Взятие Рязани Батыем”), и мародерствовали, и насиловали, и убивали.
Жаловаться было некуда, Золотая Орда ни одного своего буданова не посадила. Московское княжество при Иоанне III завело городскую стражу, протополицию на жалованье. Иван Грозный вернулся к практике зачисток и погромов, причем роль чеченцев, евреев или цыган, то есть “недочеловеков”, играла “земщина”, все население, не входившее в опричнину, удачно совмещавшую в себе функции гестапо, штурмовых отрядов, Союза Михаила Архангела, преторианцев, Преображенского полка и НКВД.
В ответ на этот государственный беспредел “гражданское общество” XVI века не выработало никакой военной формы организованного протеста, кроме частного разбоя или частного же бегства в Литву. А дальше, после Смутного времени, была только полиция, под разными названиями, с пищалями или без. Во времена, сколько-нибудь к нам приближенные, полиция заслужила себе дурную славу. И не в том проблема, что полиция разгоняла студенческие демонстрации или красные митинги (за последние, кстати, учитывая, чем все закончилось в 1917 году, трудно винить полицию или казаков, которые были ни чем иным, как тогдашним ОМОНом).
Полиция в Российской империи слишком часто вынуждена была осуществлять политический сыск, что ей вовсе не пристало. Куприн очень красочно описывает в своем рассказе “Гамбринус”, что сыщики в 1905–1906 годах вместо того, чтобы ловить преступников, шлялись по городу и даже по кабакам и заставляли музыкантов играть гимн, попутно оскорбляя и третируя евреев и прочих “неправославных”, а за протест или в насмешку могли избить до полусмерти в участке, что, согласитесь, уже не автократия, а приемы, близкие к методике хунт и тоталитарных режимов, когда подавлением инакомыслия занимаются все госслужащие и все силовые структуры.
Слишком поздно вмешивалась полиция в дела погромщиков, уже после убийств, грабежей и поджогов еврейских домов и лавок. Недаром для охраны еврейского населения приходилось прибегать к помощи армейских структур, что описывает В. Шульгин в своей хронике. Недаром первое, что стали делать революционные экстремалы после Февраля, – это избиения и убийства квартальных, околоточных и прочих полицейских чинов. Когда полиция громит типографии, даже подпольные, даже народовольческие, эсеровские или большевистские, это, согласитесь, ссорит ее с интеллигенцией всерьез и надолго. Столыпин остановил на 12 лет бессмысленный и беспощадный Октябрь, но интеллигенция (потенциальные правозащитники 1900-х годов) опять-таки не сказала “спасибо”, потому что бунтовщиков 1905 года полиция зачастую расстреливала без суда и следствия, прямо на месте. (Читайте Леонида Андреева и Александра Грина, описано с натуры.)
После переворота, в начале советской эпохи, была сделана попытка завербовать в полицию (которую тут же назвали милицией, пытаясь придать ей некую “всенародную” легитимность) профессионалов-сыщиков и функционеров из старой российской полиции, прельщая жалованьем и пайком. Но это ничему не помогло, потому что повторилась история сотрудничества со “смежниками”, или “соседями”, то есть с НКВД-КГБ. Участие в обысках и в арестах, задержания диссидентов на три дня (якобы для проверки паспортных данных), облавы, издевательства над ссыльными (Анатолия Марченко посадили на два года за нелегальную поездку к собственной жене, за всего-то 70 километров на электричке, по чисто уголовной статье), повторные аресты политических по статьям якобы за изнасилование, спекуляцию собственными картинами или “кражу книг из библиотек” (дело Сквирского), по прямому приказу из КГБ, разгоны мирных митингов конца восьмидесятых (для чего создали ОМОН) – все перечисленное скомпрометировало эту структуру навечно. Во многом сегодняшняя коррупция полиции-“милиции” – это следствие советской тотальной безнаказанности силовых структур на фоне безгласности порабощенного страхом народа. Столько лет гоняясь за “контрой” и за инакомыслящими, наши “полицейские” просто отстали от мировых стандартов в борьбе с реальной преступностью.
Когда нет независимого суда, свободного народа и полной гласности, легче фабриковать доказательства, чем их добывать. Реальная милиция были в XVIII–XIX веках в США в виде рейнджеров, да и шериф вначале (вместе со своим штатом) был представителем гражданской общины у нее на жалованье. У нас же “народные дружины” были фикцией. Сегодня в России нет ни милиции, ни эффективной полиции. Одни этикетки на пустых или даже смертоносных флаконах.
Впрочем, это действительно и для всех остальных демократических институтов: парламента, суда, выборов, прозрачности бюджета. Музей восковых фигур…
А что было-то, если милиции не было? Русь до ига обходилась не только без полиции или милиции (полиция – государственная служба по поддержанию порядка, милиция – гражданская), но и без тюрьмы. Была только “камера предварительного заключения”, то есть поруб. Русская правда, так же как и Салическая (будущая Франция), как и судебник Вильгельма I Завоевателя, предполагали одну форму ответственности: вергельд (штраф). Тюремного заключения не было, был только своего рода суд Линча (для застигнутого на пожаре вора, церковного татя и смертного “убойцы”, если этот “убойца” был совсем уж незнатным человеком).
Обходились без полиции: у русичей было оружие, а ведь почти все были свободны, даже “рядовичи” пользовались личной свободой, а к XI веку рабов, еще водившихся при Олеге и Ольге, совсем не осталось. Так что было кому притащить правонарушителей на княжий суд. Разбойничков же ловила по совместительству военная структура – княжья дружина. Когда же началось иго, полицейскую, фискальную и прочие “силовые” функции стали осуществлять этакие фельджандармы, карательно-погромные отряды монголов. Они и зачистки среди патриотов производили (как в Рязани, скажем, когда обыскивали полгорода в поисках самиздатовской рукописи “Взятие Рязани Батыем”), и мародерствовали, и насиловали, и убивали.
Жаловаться было некуда, Золотая Орда ни одного своего буданова не посадила. Московское княжество при Иоанне III завело городскую стражу, протополицию на жалованье. Иван Грозный вернулся к практике зачисток и погромов, причем роль чеченцев, евреев или цыган, то есть “недочеловеков”, играла “земщина”, все население, не входившее в опричнину, удачно совмещавшую в себе функции гестапо, штурмовых отрядов, Союза Михаила Архангела, преторианцев, Преображенского полка и НКВД.
В ответ на этот государственный беспредел “гражданское общество” XVI века не выработало никакой военной формы организованного протеста, кроме частного разбоя или частного же бегства в Литву. А дальше, после Смутного времени, была только полиция, под разными названиями, с пищалями или без. Во времена, сколько-нибудь к нам приближенные, полиция заслужила себе дурную славу. И не в том проблема, что полиция разгоняла студенческие демонстрации или красные митинги (за последние, кстати, учитывая, чем все закончилось в 1917 году, трудно винить полицию или казаков, которые были ни чем иным, как тогдашним ОМОНом).
Полиция в Российской империи слишком часто вынуждена была осуществлять политический сыск, что ей вовсе не пристало. Куприн очень красочно описывает в своем рассказе “Гамбринус”, что сыщики в 1905–1906 годах вместо того, чтобы ловить преступников, шлялись по городу и даже по кабакам и заставляли музыкантов играть гимн, попутно оскорбляя и третируя евреев и прочих “неправославных”, а за протест или в насмешку могли избить до полусмерти в участке, что, согласитесь, уже не автократия, а приемы, близкие к методике хунт и тоталитарных режимов, когда подавлением инакомыслия занимаются все госслужащие и все силовые структуры.
Слишком поздно вмешивалась полиция в дела погромщиков, уже после убийств, грабежей и поджогов еврейских домов и лавок. Недаром для охраны еврейского населения приходилось прибегать к помощи армейских структур, что описывает В. Шульгин в своей хронике. Недаром первое, что стали делать революционные экстремалы после Февраля, – это избиения и убийства квартальных, околоточных и прочих полицейских чинов. Когда полиция громит типографии, даже подпольные, даже народовольческие, эсеровские или большевистские, это, согласитесь, ссорит ее с интеллигенцией всерьез и надолго. Столыпин остановил на 12 лет бессмысленный и беспощадный Октябрь, но интеллигенция (потенциальные правозащитники 1900-х годов) опять-таки не сказала “спасибо”, потому что бунтовщиков 1905 года полиция зачастую расстреливала без суда и следствия, прямо на месте. (Читайте Леонида Андреева и Александра Грина, описано с натуры.)
После переворота, в начале советской эпохи, была сделана попытка завербовать в полицию (которую тут же назвали милицией, пытаясь придать ей некую “всенародную” легитимность) профессионалов-сыщиков и функционеров из старой российской полиции, прельщая жалованьем и пайком. Но это ничему не помогло, потому что повторилась история сотрудничества со “смежниками”, или “соседями”, то есть с НКВД-КГБ. Участие в обысках и в арестах, задержания диссидентов на три дня (якобы для проверки паспортных данных), облавы, издевательства над ссыльными (Анатолия Марченко посадили на два года за нелегальную поездку к собственной жене, за всего-то 70 километров на электричке, по чисто уголовной статье), повторные аресты политических по статьям якобы за изнасилование, спекуляцию собственными картинами или “кражу книг из библиотек” (дело Сквирского), по прямому приказу из КГБ, разгоны мирных митингов конца восьмидесятых (для чего создали ОМОН) – все перечисленное скомпрометировало эту структуру навечно. Во многом сегодняшняя коррупция полиции-“милиции” – это следствие советской тотальной безнаказанности силовых структур на фоне безгласности порабощенного страхом народа. Столько лет гоняясь за “контрой” и за инакомыслящими, наши “полицейские” просто отстали от мировых стандартов в борьбе с реальной преступностью.
Когда нет независимого суда, свободного народа и полной гласности, легче фабриковать доказательства, чем их добывать. Реальная милиция были в XVIII–XIX веках в США в виде рейнджеров, да и шериф вначале (вместе со своим штатом) был представителем гражданской общины у нее на жалованье. У нас же “народные дружины” были фикцией. Сегодня в России нет ни милиции, ни эффективной полиции. Одни этикетки на пустых или даже смертоносных флаконах.
Впрочем, это действительно и для всех остальных демократических институтов: парламента, суда, выборов, прозрачности бюджета. Музей восковых фигур…