MENU
Гаряча лінія з пошуку зниклих безвісти в Україні
Документування воєнних злочинів в Україні.
Глобальна ініціатива T4P (Трибунал для Путіна) була створена у відповідь на повномасштабну агресію Росії проти України у лютому 2022 року. Учасники ініціативи документують події, у яких є ознаки злочинів згідно з Римським статутом Міжнародного кримінального суду (геноцид, злочини проти людяності, воєнні злочини) в усіх регіонах України

Подібні статті

Війна і свобода совісті: чи можна відмовитися від служби у ЗСУ через релігійні переконання? Говоримо із дослідником релігії і права Дмитром Вовком та директором ХПГ Євгеном ЗахаровимСвобода пересування військовозобов’язаних – старий закон, новий галас і похибки комунікаціїУкраїнських полонених тримають в російських СІЗО та колоніях, але адвокатам до них не дістатися – Радіо Свобода«Свобода – це процес, під час якого ви розвиваєте звичку бути недоступним для рабства»Свобода слова є фундаментальною цінністю, яку Україна відстоює у війні з РФ — українські правозахисники та правозахисні організаціїБілорусь: Радіо Свобода визнана «екстремістським формуванням»«Свобода – Рівність – Братерство»: українська журналістка отримала французьку премію з прав людини«Кати Слов’янська» – розслідування Радіо СвободаСвобода слова: знов по граблях біжимо?Нам потрібні свобода і милосердя…Вони мали бути на волі...Довгоочікувана свобода або як адвокатові вдалося домогтися звільнення підозрюваного з-під варти!Свобода віросповідання на окупованих Росією територіях під загрозоюСвобода слова: і зловживання, і непропорційні обмеженняСвобода совісті в Росії перетворилася на фікціюСпартак Хачанов виїхав з України«Військовий» парад у Київській академії мистецтвСвобода для «Свободи»Спільна заява щодо проекту Закону “Про внесення змін до деяких законодавчих актів України щодо забезпечення інформаційної безпеки України” (№ 6688)Назвати Рамзана Кадирова винним у вбивстві правозахисниці Наталії Естемірової – наклеп чи свобода слова? Вирішить Європейський Суд.

Простые ценности конституционализма: свобода, рынок и социальная динамика

24.12.2010   
Всеволод Речицкий
Органическая конституция – главный нормативный фактор установления и поддержания горизонтальных рыночных отношений, гарант свободы и неприкосновенности индивида и гражданского общества в целом, правовое средство ускорения всех социальных взаимодействий. Лишь во вторую и в третью очередь конституция выступает в качестве инструкции для государственного аппарата, то есть как средство обеспечения стабильности государственного строя.

Всеволод  Речицкий,
доцент кафедры конституционного права
Национальной юридической академии Украины
им. Ярослава Мудрого,
конституционный эксперт
Харьковской правозащитной группы

Тема настоящей статьи посвящена «простым» ценностям конституционализма, что предполагает обращение в ряде случаев к постулатам политической науки. С другой стороны, все политические вопросы я хотел бы рассматривать в правовом, нормативном аспекте. Поэтому я заранее приношу свои извинения всем тем, кому мой способ аргументации  и общий подход к интерпретации политических проблем покажется спорным или неубедительным. Философия конституционного права – это тот сегмент символического пространства, чей способ освоения действительности не ограничивается рамками только юридических представлений. С другой стороны, конституционное право (как нормативная система) должно иметь свое продолжение в судах, а суды не особенно хорошо справляются с идеями, которые не являются «практическими». Таким образом, конституционное право имеет непосредственное отношение к практике, но также и к наиболее сложным аспектам политической теории.

Начну с личного воспоминания о том, как при чтении «Конца истории, последнего человека» Ф. Фукуямы в 1994 г. мое внимание привлекли два замечания автора. Первое – о поражающей воображение сложности проблем, стоящих перед странами бывшего советского блока. Второе – о Соединенных Штатах Америки, достигших процветания благодаря решимости следовать этике иррационального.

Думаю, что в обоих случаях Ф. Фукуяма оказался достаточно проницателен. По крайней мере, постсоветской Украине и, может быть, России понадобилось более полутора десятка лет, чтобы volens-nolens согласиться с первым замечанием звезды науки. В частности, правоту Ф.Фукуямы подтверждает тот факт, что прогресс Украины за два десятилетия ее независимого развития оказался неожиданно скромным по своим результатам. Если исходить из стандартов ООН, то 78% населения Украины по-прежнему живет за чертой бедности. По уровню предотвращения коррупции Украина занимает 134 место из 180, по простоте уплаты налогов – 181 из 183, по удобству оформления разрешительной документации на строительство – 179 из 183-х существующих рейтинговых позиций в мире.[1] Кроме того, в 2010 г. Украина заняла предпоследнее место в Европе по уровню благосостояния своих граждан. Средний размер годового дохода украинца равен примерно 2, 7 тыс. долл. США. Для сравнения: в Польше этот показатель составляет 28, 6 тыс.,  в России – 10 тыс., в Беларуси – 6 тыс. долл.  на человека.[2] Таким образом, выход из социализма оказался для Украины гораздо более трудным, чем это предполагалось авторами даже наиболее пессимистических из прогнозов.

Подобная наивность в ожиданиях и оценках не могла не отразиться и на конституционном уровне, что проявилось в разработке и принятии Конституции независимой Украины 1996 г. Думаю, что сегодня мы можем утверждать вполне определенно, что национальная Конституция оказалась столь же эклектичной, популистской и «легкомысленной», как и тогдашние настроения украинской политической элиты. Ныне становится все более ясным, что при создании Основного Закона его разработчики пошли по пути невдумчивого копирования существующих нормативных образцов. Эксперты и законодатели либо не отдавали себе отчета в глубинном смысле и цели заимствуемых норм и институтов, либо, понимая их смысл, не рассчитывали на их непосредственное применение. В ряде случаев это приводило к откровенным курьезам.

В частности, Конституция 1996 г. путается в понятиях украинской нации и Украинского народа (Преамбула, статья 11), закрепляет ответственность перед Богом…  юридического лица – Верховной Рады Украины (Преамбула), признает наивысшей социальной ценностью… жизнь отдельного человека (часть первая статьи 3)[3], запрещает… любое насилие над ребенком (часть вторая статьи 52) и освобождает от… любой идеологии Украинское государство (часть вторая статьи 15). Социально-экономические права закрепляются в Основном Законе в качестве полномасштабных юридических притязаний, и это несмотря на крохотный (по европейским меркам) размер государственного бюджета. Складывается впечатление, что Украина объявила себя социальным и правовым государством благодаря не столько присутствию, сколько отсутствию у нее зрелого политического и правового самосознания.

Непонимание глубинного смысла Конституции проявилось и в том, что переход Украины на новую форму правления в ходе политической реформы 2004 г. не осознавался украинским правящим классом в качестве изменения конституционного строя.[4] Не менее показательным явилось и закрепление в части первой статьи 3 Конституции Украины жизни человека в качестве наивысшей социальной ценности. Сегодня эта норма не воспринимается даже в качестве самообязательства государства в приоритетном порядке финансировать охрану здоровья. Все это доказывает, что Конституция Украины 1996 г. разрабатывалась, главным образом, как центральный символ общего политико-правового декора. В то время мало кто задумывался над тем, что реальное использование или применение подобных конституционных норм будет обречено на фиаско.

Более того, сегодня можно сделать вывод о том, что в Украине недостаточно глубоко осознавался и продолжает осознаваться общий смысл и функциональное назначение органического конституционализма в целом. Речь в данном случае идет не об отдельных нормах или институтах, а об ошибках в определении главных ценностей, стратегической цели основного закона. Если большинству украинских политиков и юристов задать сегодня вопрос о том, чем является в функциональном смысле конституция, и каковы ее главные ценности, то в ответ (в лучшем случае) можно будет услышать определение конституции из учебника по советскому государственному праву. С точки зрения постсоветской украинской номенклатуры, конституция – это основной закон, закрепляющий основы общественного и государственного строя, предусматривающий права и свободы граждан, устанавливающий порядок формирования государственных органов и органов местного самоуправления, а также основы их компетенции…    

На самом деле подобный подход является порочным, как и явление советского конституционализма в целом. Ибо в нем содержится стратегическая ошибка, которую совершают все те политики и юристы, для которых остается неоправданной и эмоционально закрытой этика развитого капитализма. Между тем, смысл органического конституционализма пропитан, прежде всего, духом ускорения социальной динамики, что обеспечивается применением специальных норм и институтов.

В структурном смысле это проявляется в том, что любая органическая конституция – это главный нормативный фактор установления и поддержания горизонтальных (слабо-синусоидальных) рыночных отношений, гарант свободы и неприкосновенности индивида и гражданского общества в целом, правовое средство ускорения всех социальных взаимодействий. Лишь во вторую и в третью очередь конституция выступает в качестве инструкции для государственного аппарата, то есть как средство обеспечения стабильности государственного строя.

По-видимому, в современном мире существует лишь два типологических подхода в определении органического конституционного дизайна – американский (с приоритетом свободы), и европейский (с приоритетом порядка, не отрицающего свободу). Что касается всего остального, то это не более чем вариации на одну из указанных тем. Случается также, что конституциями называют документы, вообще не ориентированные на рынок и свободу. В этом случае мы имеем дело не с конституцией, а с ее внешней имитацией, оболочкой.

Учитывая то обстоятельство, что именно США являются изобретателями писаной конституции в мире, конституционализм можно считать правовым американизмом. Причем, не только в историческом, но также и в генетическом, сущностном смысле. Такая позиция выглядит несколько экстравагантно, однако помогает лучше уяснить суть проблемы. К идеологам конституционализма, понимаемого как правовой американизм, можно, по-видимому, отнести Т.Пейна, Д.Мэдисона, А.Гамильтона, Т.Джефферсона, А. де Токвиля, Ф. фон Хайека,  Дж.Ролза, Б.Данэма, Дж.Бьюкенена и др. Более космополитическими в своих конституционных предпочтениях выглядят А.Дайси, Л.Дюги, Д.Брайс, К.Поппер, Х. Арендт, Р.Арон, К.Штерн и др.

Деление органического конституционализма на американский (свобода, детерминирующая демократию) и европейский (демократия, детерминирующая свободу) имеет в наше время не только теоретическое, но и практическое значение. Разумеется, я говорю о том, что считаю в данном случае важным сам, а не с позиций некоего универсального подхода. «Ни за что не извиняйтесь, – написал однажды Л.Витгенштейн, – ничего не скрывайте, говорите все как есть – но вы должны видеть нечто, проливающее новый свет на факты».[5] Руководствуясь подобным подходом, я стараюсь не пользоваться привычными юридическими шаблонами измерений и оценок, хотя такие шаблоны, конечно же, существуют.

Почему не является приоритетным тандем: демократия и свобода – типичное клише европейского конституционализма? Думаю, потому, что в глубинном, сущностном смысле европейского конституционализма не существует. То есть, он существует, скорее, лишь в пространственном, географическом аспекте. С точки зрения своей внутренней логики и главного предназначения, органический конституционализм – это свобода, предшествующая демократии – состояние, при котором не демократия, а свобода является ведущей. Универсальная свобода предложения и спроса создает рынок, в котором демократия является всего лишь политическим сегментом. Наиболее важным в данной системе фундаментальных отношений является то, что именно рынок, а не демократия позволяет осуществить тот качественный прорыв в социальной динамике, который мы связываем с органическим конституционализмом. Главная цель органической конституции – не что, а как. Ее сверхзадача – не материального, а процессуального свойства. Конституции функционируют потому, что активно действующими являются люди и институты. Подобное взаимодействие лиц и институтов осуществляется в органическом конституционализме наиболее быстрым и эффективным способом.

Говоря иными словами, органический конституционализм – это гарантированная основным законом возможность каждого сесть за игорный стол без гроша в кармане, но по успешном завершении игры по правилам, встать из-за этого стола магнатом. Разумеется, это метафорическое упрощение, но не слишком большое. Ибо главное в конституционализме – это скорость, принципиально новый тип отношений между активно действующими юридическими и физическими лицами. Конституционализм обеспечивает правовой порядок, при котором каждый имеет возможность выйти на горизонты рынка с тем, что он имеет, не испрашивая дозволений в иерархических структурах политической или административной власти.

При этом не имеет значения то, на стороне спроса или предложения действующий субъект находится. Главное здесь – юридическое равенство возможностей, прямой доступ к шансам и соблазнам, максимальное упрощение и укорачивание социальных транзакций. Все здесь происходит на цивильно-горизонтальном или слабо-синусоидальном (в административном смысле) уровне. Властная иерархия при этом не отменяется, но как бы отходит на второй план. В органическом конституционализме «теневыми» становятся институты власти, а не рынка. Проще говоря, если кто-то изобрел компьютер, он может развивать свой успех дальше, не дожидаясь санкций бюрократических или демократических институтов. Более того, поскольку демократия сама является частью рынка, становится возможным существенное ускорение также и политических процессов. Например, невероятно быстрое, с точки зрения исторической традиции, превращение электрика на судоверфи или драматурга-постмодерниста в главу современного европейского государства.

 Смыслом органического конституционализма является свобода и рынок, и этот союз в американском исполнении еще и сегодня поражает воображение. Посетив уже в наши дни Соединенные Штаты, Ж.Бодрийар пишет об американской свободе практически с тем же восторгом и восхищением, что и его аристократический предшественник А.де Токвиль в 1835 г. По мнению Ж.Бодрийара, европейцы не являются современными в собственном смысле этого слова. Ведь они не знают настоящей свободы – не той формальной свободы, которую они пытаются утверждать повсюду и всячески, а той конкретной, гибкой, функциональной, активной свободы, которую можно наблюдать лишь в американском обществе и в сознании каждого из его членов.[6]

Данная ремарка позволяет эмоционально подкрепить тот факт, что европейских конституционных стандартов на самом деле не существует. Вместо этого можно говорить лишь о европейском уровне конституционализма – мере социальной динамики, степени эффективности человеческого капитала, уровне индивидуальных вызовов и реальности демократизма. Не исключено, что благодаря именно данному обстоятельству М.Грушевский пытался в свое время доказать привлекательность и пригодность для Украины американского конституционного проекта.[7]

Позволив себе некое стилистическое упрощение, можно утверждать, что органический конституционализм является следствием и обязательным условием всякого рафинированного капитализма. Но если это действительно так, то становится еще более понятным, почему в органическом конституционализме свобода предшествует демократии, а не является ее продуктом. Ведь в историческом смысле свобода является генетическим условием народоправства. Настоящая демократия может существовать лишь в сообществе политически равных и свободных субъектов. С другой стороны, демократия имеет возможность ограничить и даже полностью уничтожить свободу. Поэтому в органическом конституционализме именно свобода, а не демократия является приоритетным объектом охраны и защиты.

Обходя демократию уже на старте, свобода становится высшим идеалом конституционализма именно потому, что конечной целью последнего является максимальное ускорение и упрощение социальных взаимодействий. В известном смысле, органический конституционализм – это «анти-право» или воплощенная в праве неформальность. Его цель – не конкретный порядок, а свобода и скорость большинства межличностных и межинституциональных взаимообменов. В свою очередь, рынок – это promoter прогресса, для которого свобода выступает как подлинно критический фактор. В итоге, стратегия органической конституции нацелена на рынок без границ, социальную динамику и прогресс. В свою очередь, прогресс – это не совсем то, что подчинено демократическим (парламентским) процедурам.

Как заметил однажды тот же Л.Витгенштейн, «мир движется не по прямой, а по кривой, направление которой постоянно изменяется».[8] Именно поэтому лозунгом органического конституционализма является: жить, чтобы жить. Конституционализм не ведет к чему-либо конкретному в материальном или духовном смысле, это не цель, а способ и средство достижения человеческих целей.

Мерилом человеческого успеха является прогресс, демократии же принадлежит более скромная роль. Ведь демократия работает как итог многочисленных выборов большинства, а прогресс осуществляется под воздействием более сложных и разнообразных факторов. Именно поэтому этика прогресса не совпадает с этикой демократии и непосредственно от нее не зависит.[9] Кроме того, демократия и органический конституционализм не являются нераздельными еще и потому, что демократия может становиться тормозом прогресса.

Прогресс воплощает в себе свободное (спонтанное) политическое, экономическое и культурное развитие. Фактически это тотальный рынок, эффективность которого определяется количеством, темпом и амплитудой большинства совершаемых здесь обменов. Если главным гарантом рынка является органическая конституция, то главной целью конституции должно стать обеспечение свободы как условия творчества и прогресса. Но если органическая конституция – это гарант свободы, от которой непосредственно зависит рынок и прогресс в целом, то окончательно логичным становится восприятие конституционализма как верховенства безличных правил игры – права.

Поскольку двух явлений верховенства в одном символическом пространстве быть не может, конституционализм или мета-право стремится подчинить себе также и демократию. В этом смысле органический конституционализм выступает как верховенство свободной (иррациональной) стратегии человеческой жизни в целом. Что же касается принципа законности как требования соблюдения синтетических, искусственно созданных правил, то он является важнейшим принципом демократии, но не более чем одним из атрибутов конституционализма. Таким образом, в органическом конституционализме демократии отводится ответственное, но не самое главное место.

Как заметил в свое время П.-А.Гольбах, конституция – это уздечка для вождей и народов. Ее фетиш – не демократия, а своевременное распознавание и признание таланта. В сущности, конституция – это карт-бланш меритократии, если говорить о политической стороне дела. Демократия же производит на свет законы, которые должны быть конституционными, то есть, не посягающими на свободу и рынок. Если подобное посягательство становится возможным, мы имеем дело с кризисом или даже смертью конституционализма.

Таким образом, органический конституционализм предполагает, в первую очередь, полномасштабный рынок. К чему способен привести подобный рынок, видно на примере современных Соединенных Штатов. Имея примерно 4% от численности населения земного шара, США потребляют более половины используемых человеком природных ресурсов, производят максимальный ВВП на планете, совершают 80-90% мировых научных открытий и имеют военный бюджет, сопоставимый с суммарным военным бюджетом остальных государств мира. Из 500 лучших университетов мира 169 находятся в США, при этом в научном секторе Соединенных Штатов работает в четыре раза больше научных сотрудников, чем в странах Европейского Союза вместе взятых.

Все это показывает, что органический конституционализм как  парадигма правового обеспечения тотального рынка по-настоящему продуктивен. Наоборот, отсутствие творческих достижений и экономического прогресса указывают на болезнь или отсутствие органического конституционализма. В итоге, что бы ни думала по этому поводу украинская политическая элита, статистика свидетельствует о том, что украинский конституционализм до сих пор не является органическим. Проще говоря, в нем нет достаточных гарантий свободы рыночных отношений. Что же касается демократии, то ей в Украине пока мало что угрожает. Поскольку же демократия воплощает в себе лишь политический сегмент рынка, ее одной недостаточно для общенационального прогресса.

Как воплощение правовой парадигмы рынка, органический конституционализм требует свободы творчества, воплощенного в символических формах науки, образования и искусства. Когда государство достигает конституционной фазы своего развития, творчество попадает в нем под надежную правовую защиту. На практике это может означать как применение философии Первой поправки в Конституции США, когда свобода творческого самовыражения перемещается в пред-политическое и пред-правовое пространство, так и запрет цензуры, дополняемый невмешательством в культурно чувствительные зоны (Д.Истон) науки, литературы и искусства. Второй способ стимуляции творчества применяется в странах Западной Европы, Аргентине, Бразилии, ЮАР и др.

Что же касается Украины, то она пребывает в начальной стадии освоения парадигмы органического конституционализма и вытекающих из нее последствий. В частности, в Украине не осознается с достаточной степенью глубины то проблематическое влияние, которое оказывает на творчество демократия. Сравнительно недавно здесь покончили с тоталитаризмом, а потому угрозу национальному прогрессу видят не в демократии и узости творческого пространства, а в авторитаризме и диктатуре. Совершенно очевидно, что это достаточно наивная точка зрения.

Как утверждают классические источники, демократия – это правление народа, народом и в интересах народа… Ф.Энгельс по этому поводу заметил, что успех демократии зависит от качества демоса как ее главного субъекта. В частности, принято считать, что демократия как правление разделенных людей не является опасной для свободы. По-видимому, автономная личность Д. Рисмена – это также идеальный субъект для демократии. С другой стороны, органическая склонность к экзистенциальной позиции – не самое массовое из человеческих качеств. Как писал Р.Рорти, «автономия не есть нечто такое, что все человеческие существа имеют в глубине себя и что общество может высвободить, прекратить или репрессировать. Она есть нечто, чего надеются достичь некоторые отдельные люди, и чего в действительности достигают лишь немногие».[10]

В США ежегодно проводится около 50 тыс. местных референдумов, что служит впечатляющим примером демократии. Но  может ли столь часто апеллировать к референдумам Украина? Национальные референдумы популярны в консервативной Швейцарии, однако в других странах отношение к ним является более сдержанным. Народы, продемонстрировавшие свою способность голосовать за харизматических диктаторов, меньше доверяют демократии, чем другие. С другой стороны, реальное функционирование демократических институтов соблазнительно, ибо в большинстве случаев оно эффективно. И, тем не менее, прежде чем полноценно эксплуатировать демократию, постсоветские страны должны воссоздать полноценный рынок, защитить собственность и воспитать автономную личность.

В частности, в Украине трудно привлечь население к по-настоящему продуктивной демократии, не признав прежде полномасштабной собственности на землю. Человек, которому не разрешается свободно продавать/покупать землю или приобретать оружие, не является полноценным субъектом демократии. Известно, что не обладающие собственностью, чувством достоинства и ответственности люди предрасположены не к демократии, а к популизму. Подобный тип личности не только индифферентен, но и опасен для прогресса.

Таким образом, если Украина стремится к органическому конституционализму, то начинать необходимо с решительного усиления гарантий прав собственника и земельной реформы. Разумеется, существует и альтернатива – это состояние, в котором Украина находится сегодня. Однако подобный status quo не устраивает народ в той же степени, что и национальную элиту. С другой стороны, народ не может создать новую конституцию, а элита может и обязана это сделать. Конечно, разработка нового основного закона будет оправданной лишь тогда, когда в сознании элит произойдет соответствующая смена приоритетов.

 Конституция США вывела в 1791 г. свободу самовыражения индивида за границы политического и правового пространства, что соответствовало природе вещей и здравому смыслу. Сегодня мы знаем, что символическая реальность творчества является пластичной по определению.[11] Кроме того, невозможно представить себе эффективно функционирующее государство, которое табуирует собственные политические и правовые дебаты. Творческая свобода не может и не должна контролироваться властью и правом, ибо их собственный успех непосредственно зависит от наличия данной свободы.

К сожалению, люди научились и здесь прибегать к многочисленным хитростям и уловкам. В частности, статья 10 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. содержит в себе тринадцать возможных ограничений для свободы самовыражения индивида, которые были в свое время отражены в статье 34 Конституции Украины. Ныне украинский законодатель искренне убежден в том, что регламентация свободы творческого самовыражения в стране полностью соответствует европейским стандартам. На самом же деле это далеко не так.

Во-первых, в Украине не применяется трехсоставной тест, согласно которому ограничение свободы самовыражения может производиться лишь на основе закона и в случаях, когда это точно соответствует легитимной цели и необходимо в демократическом обществе. Во-вторых, в Украине не предусматривается отдельного конституционного права на доступ к официальным документам, что позволило бы держать национальную бюрократию в рамках. В полномасштабном виде подобное право существует лишь в США и странах Европейского Союза. В-третьих, в Украине нет конституционной нормы о том, что предусмотренные Конституцией ограничения свободы слова не могут применяться в области науки, литературы и искусства. Однако подобная норма существует в Хартии основополагающих прав Союза (2005 г.) и воспроизводится во многих органических конституциях его членов.

Украина ввела конституционный запрет цензуры в 1996 г. и закрепила ее развернутое определение в поправках к Закону «Об информации». Впоследствии правительственным распоряжением в стране была создана «Национальная экспертная комиссия по вопросам защиты общественной морали», начавшая выполнять de facto цензурные функции в сфере литературы и визуального искусства.[12] В частности, о реально инфантильном состоянии конституционного сознания в Украине свидетельствует уже то обстоятельство, что в состав вышеупомянутой «Комиссии» вошел настоящий интеллектуал – директор Института философии НАН Украины М.Попович. Одним из результатов работы «Комиссии» стал запрет на доступ к «Mein Kampf»  А.Гитлера, что делает интеллект украинских студентов лишь менее изощренным. По этому поводу трудно не вспомнить замечание И.Менухина о том, что советское искусство XX в. весьма напоминает собой французское искусство XVIII в., адаптированное к интеллектуальным потребностям двенадцатилетнего ребенка.

Кроме того, украинский конституционализм до сих пор не знает понятия академической свободы, которая известна в Европе уже начиная со Средних веков. В США академическая свобода определена Верховным Судом качестве права университетов самостоятельно решать, кто может быть их студентом, преподавателем и профессором, а также чему и как следует обучать в университетских стенах. Сходным является понимание академической свободы в органическом конституционализме стран Западной Европы. Из академической свободы вытекает, в свою очередь, запрет для полиции вступать на территорию университетских кампусов. Наоборот, в холлах Национальной юридической академии Украины им. Ярослава Мудрого милиционер с резиновой дубинкой стал уже привычной деталью интерьера.

Говоря о состоянии творчества и интеллектуальной свободы на постсоветском пространстве, полезно вспомнить также известное предостережение Дж.С.Милля: «То, что сегодня столь немногие люди осмеливаются быть эксцентричными, является главной опасностью нашего времени».[13] Академическая свобода – это тонкая материя, ей угрожает все, что не способно примириться с творческим индивидуальным началом.  Более того, даже идеологию разумности, как говорил К.Майноуг, следует считать препятствием на пути всего, что является спонтанным, яростным, страстным, безудержным, бескорыстным и героическим, – одним словом, иррациональным.[14]

Соединенные Штаты, писал Ф.Фукуяма, достигли успеха благодаря следованию этике иррационального, из чего вытекает императив защиты всего непредсказуемого и спонтанного. Данный императив важен и потому, что демократия обладает не столько творческим, сколько селективным даром. Как отмечал в свое время Д.Сартори, демократия умеет лишь выбирать из того, что было создано ранее. Это касается биотехнологии в той же степени, что и способа повязывать галстук. Если демократии не предшествуют творчество и рынок, ее перспективы становятся неприемлемо узкими. Граждане современной Украины формально свободны, однако их прогресс затруднен узостью политического рынка. Что же касается рынка неполитического, то здесь они могут выбирать лишь из того, что произведено по-настоящему творчески ориентированными странами.

Примечательно, что начатая в XX в. Верховным Судом США борьба за гражданские права является прямым следствием конституционной защиты свободы транспортных перевозок. Мощь исполнительной власти американского государства была сконцентрирована в то время на обеспечении надлежащего исполнения рыночных правил. И это логично, ибо именно Президент США обязан «всеми силами охранять, защищать и поддерживать»[15] библию свободного рынка – Конституцию Соединенных Штатов.

Защиту рынка в объединенной Европе обеспечивает республиканизм, неприкосновенность собственности, невмешательство в творчество, а также принцип свободного перемещения людей, товаров, услуг и капитала. Подобные нормы закреплены как на международном, так и на конституционном уровне. Особенности же отдельных стран проявляются в степени стимулирования рыночных отношений. Что касается переходных обществ, то в них осознание императивов органического конституционализма происходит медленно и непросто. Ибо, как писал Д.Фаулз, можно сравнительно легко научить людей понимать сложное, но гораздо труднее научить их понимать простое.  

23 декабря 2010 г.

 

[1] См.: Тертиця В. Країна тотального обману і маніпуляцій // Електронний ресурс: http://pravda.com.ua/articles/2010/11/24/5606253/

[2] См.: Україну визнали однією з найбідніших країн Європи // Електронний ресурс: http://epravda.com.ua/news/2010/10/18/252448/

[3] В самом деле, если жизнь человека - это наивысшая социальная ценность (часть первая статьи 3 Конституции Украины), то в условиях прямого действия конституционных норм (часть третья статьи 8 Конституции Украины) общество и суд должны согласиться с отказом солдата идти в бой даже в военное время. Ибо все то, что обычно защищают в бою солдаты – свободу, независимость, территориальную целостность, суверенитет страны и пр., уступает, согласно Конституции, ценности жизни отдельно взятого рядового.

[4] В противном случае украинскую «политическую реформу» 2004 г. необходимо было бы утвердить референдумом на основе статьи 5 Основного Закона. На данное обстоятельство одним из первых указал судья Федерального суда претензий США Б.Футей.

[5] Витгенштейн Л. Культура и ценность. О достоверности. – М.: АСТ: Астрель, 2010. – С. 70.

[6] См.:  Бодрийар Ж. Америка. – СПб.: Изд-во «Владимир Даль», 2000. – С. 156.

[7] См.: Грушевський М. Хто такі українці і чого вони хочуть. Київ: Знання, 1991. – С. 150.

[8] Витгенштейн Л. Культура и ценность. О достоверности. – М.: АСТ: Астрель, 2010. – С. 25.

[9] См.: Речицкий В. Символическая реальность и право. – Львов: ВНТЛ - Классика, 2007. – С. 203.

[10] Рорти Р. Случайность, ирония и солидарность. – М.: Русское феноменологическое общество, 1996. – С. 97.

[11] Главная особенность символизации как приема абстрагирования в науке, образовании и искусстве заключается в том, что она позволяет оперировать с объектами предметно-физической реальности по законам воображения, а не по физическим (природным) законам. Говоря иными словами, в пространстве творческой свободы материальные объекты и природные явления освобождаются от своей физической закрепощенности и связанности. Это, в свою очередь, позволяет высказать предположение о том, что главной функцией символической реальности является размягчение «реальной реальности», придание ей пластичных, жидкостных свойств. См.: Речицкий В. Символическая реальность и право. – Львов: ВНТЛ - Классика, 2007. – С. 97.

[12] «Комиссия» была ликвидирована Указом Президента Украины только 9 декабря 2010 г.

[13] См.: Лібералізм: Антологія. – К.: Смолоскип, 2002. – С. 159.

[14] Там же, с. 173.

[15] Слова из текста конституционной присяги Президента США.

 Поділитися