MENU
Гаряча лінія з пошуку зниклих безвісти в Україні
Документування воєнних злочинів в Україні.
Глобальна ініціатива T4P (Трибунал для Путіна) була створена у відповідь на повномасштабну агресію Росії проти України у лютому 2022 року. Учасники ініціативи документують події, у яких є ознаки злочинів згідно з Римським статутом Міжнародного кримінального суду (геноцид, злочини проти людяності, воєнні злочини) в усіх регіонах України

СОВПАДАЮЩЕЕ МНЕНИЕ СУДЬИ ЮДКОВСКОЙ

27.01.2013   
Анна Юдковская, судья Европейского суда по правам человека от Украины
Приложение к решению Европейского суда "Волков против Украины" от 9 января 2013 года

Я голосовала за пункт 9 резолютивной части решения, предписывающий Украине восстановить заявителя в должности судьи Верховного суда, хотя, как национальный судья, я понимаю трудности, с которыми придется столкнуться властям при исполнении этой части судебного решения.

Когда г-н Волков был уволен в июне 2010 года, число судей в Верховном суде Украины было довольно гибкой величиной, регулируемой статьей 48 Законом «О судоустройстве Украины» 2002 года, в соответствии с которой это число устанавливалось Указом Президента Украины по представлению Председателя Верховного Суда Украины, согласованному с Советом судей Украины. Таким образом, согласно действовавшему в то время Указу Президента № 1427/2005 от 7 октября 2005 года «О количестве судей Верховного Суда Украины», в 2005-2010 годах Верховный Суд состоял из 95 судей.

В июле 2010 года вступил в силу новый Закон «О судоустройстве и статусе судей», статья 39 которого однозначно предусматривает, что в состав Верховного Суда Украины входят сорок восемь судей. Эта цифра является постоянной. Таким образом, если в данный момент в ВСУ нет вакансий, похоже, что восстановление заявителя «в ближайший возможный срок», упомянутый в параграфе 208 и в пункте 9 резолютивной части, станет осуществимо только тогда, когда один из действующих судей Верховного суда уйдет на пенсию или покинет суд по другой причине, либо соответствующее законодательство будет изменено.

Тем не менее, даже в этих обстоятельствах, я убеждена, что предлагаемый подход, хотя он и представляется несколько проактивным, оправдан.

Практика Суда, касающаяся требования применить конкретное средство правовой защиты в случае нарушения положений Конвенции, имеет долгую историю. Из подготовительных материалов старой статьи 50 Конвенции видно, что первоначальная идея влиятельного суда, который вправе предписать широкий спектр «уголовных, административных или гражданско-правовых санкций», не была принята. Формулировка старой статьи 50, которая была, в конце концов, принята, предполагает, что основное обязательство обеспечить возмещение возлагается на государство, а Суд играет вспомогательную роль и предоставляет его если жертва не может получить возмещение в соответствии с внутренним законодательством.

Тем не менее, в 1972 году, в знаменитом деле о «бродяжничестве», Суд признал: «Нет сомнений, что договоры, из которых был позаимствован текст статьи 50, касаются в большей степени случаев, когда характер ущерба позволил бы полностью устранить последствия нарушения, но внутреннее право государства делает это невозможным». [2]

В деле Piersack v. Belgium Суд заявил, что он будет «исходить из принципа, что заявитель должен, в максимально возможной степени, быть поставлен в положение, в котором он бы находился, если бы требования статьи 6 не были нарушены» [3], подчеркнув, таким образом, первичность обязательства восстановить status quo ante. Суд также подчеркнул эту первичность в деле Scozzari and Giunta v. Italy: «В соответствии со статьей 41 Конвенции целью присуждения справедливой компенсации является возмещение понесенного ущерба в той мере, в какой рассматриваемые события являются следствием нарушения, которое не может быть устранено другим способом». [4]

Тем не менее, признавая свою вспомогательную роль в защите прав человека, на протяжении десятилетий Суд довольно неохотно использовал свои полномочия по предписанию индивидуальных средств правовой защиты, неоднократно заявляя, что установление нарушения само по себе является справедливой сатисфакцией, или присуждая умеренные суммы компенсации. Это нежелание подвергалось критике как извне, так и внутри Суда. Как заявил судья Бонелло, «тот факт, что в сфере предоставления возмещения Cуд с первых дней своей работы ограничивал себя не предписывая конкретных мер по исправлению положения в пользу жертвы, вызывает сожаление, хотя и понятен. Это упражнение в судебном ограничении уже значительно сузило спектр эффективности Суда». [5]

Суд впервые применил принцип restitutio in integrum в историческом деле Papamichalopoulos and Others v. Greece, касающемся незаконной экспроприации. [6] При этом Суд опирался на ​​решение Постоянной палаты международного правосудия по делу Chorzów Factory, когда ППМП постановила, что «возмещение должно, насколько это возможно, устранить все последствия противоправного деяния и восстановить ситуацию, которая, по всей вероятности, существовала бы, если бы это деяние не было совершено». [7]

С тех пор в практике Суда в отношении предписания индивидуальных и общих мер был достигнут значительный прогресс. Процедура вынесения пилотного постановления представляет собой наиболее значительный шаг в развитии полномочий Суда  в сфере предоставления правовой защиты, являясь неизбежным следствием резкого увеличения нагрузки на него и необходимости исправления ситуации, приведшей к нарушению. Сегодня Суд более не колеблется указать государству-ответчику, в случае необходимости, на широкий круг конкретных мер для обеспечения полного уважения к правам человека.

Принцип restitutio in integrum был распространен на дела, касающиеся случаев несправедливого судебного разбирательства, в которых Суд счел, «что наиболее подходящей формой возмещения за нарушение статьи 6 § 1, будет возврат заявителя, насколько это возможно, в положение, в котором он находился бы, если бы это положение не было нарушено... Следовательно, ... наиболее подходящей формой возмещения будет повторное судебное разбирательство... »[8]. Распоряжение о пересмотре дела было признано «необходимым для надлежащей защиты прав человека». [9]

Дальнейший прогресс в применении принципа restitutio in integrum относится к делам, касающимся продолжающегося незаконного лишения свободы, в которых Суд постановил, что государство должно «обеспечить освобождение заявителя в кратчайшие сроки», поскольку «по самой своей природе, нарушение, установленное в данном деле, не оставляет никакого реального выбора в отношении мер, необходимых для его устранения». [10] В некоторых других делах, когда было признано, что длительное досудебное содержание под стражей являлось нарушением требований статьи 5 § 3 Конвенции, и дело было еще не завершено, Суд предписывал государству-ответчику «завершить данное уголовное дело как можно быстрее... и освободить заявителя до окончания разбирательства». [11]

Приветствуя этот «логический шаг вперед от вышеупомянутых дел о восстановлении имущественных прав», судья Коста отметил в своем особом мнении по делу Assanidze v. Georgia, что «было бы нелогичным и даже аморальным предоставить Грузии возможность выбора (правовых) средств, когда единственным способом прекратить произвольное содержание под стражей является освобождение заключенного».

Таким образом, выбор того, как исполнять решение Суда, предоставлен государству под надзором Комитета Министров, за исключением случаев, когда установленное нарушение, по самой своей природе, не оставляет никакого выбора в отношении мер, необходимых для его устранения.

Применение принципа restitutio in integrum, хотя он и является первичным средством правовой защиты от нарушений прав человека, естественно ограничено. Восстановление status quo ante в большинстве случаев невозможно, либо крайне проблематично. Статья 35 проекта статей об ответственности государства Комиссии международного права ООН гласит, что «государство, ответственное за международное противоправное деяние, обязано осуществить реституцию, то есть восстановить положение, которое существовало до совершения противоправного деяния, если и в той мере в какой реституция: а) не является материально невозможной, и (б) не влечет за собой бремя, которое совершенно непропорционально выгоде от получения реституции вместо компенсации».

Так, в недавнем деле Gladysheva v. Russia, тщательно соблюдая баланс поставленных на карту интересов, и «приняв к сведению отсутствие конкурирующих интересов третьих сторон или других препятствий к восстановлению права собственности заявительницы», Суд потребовал поставить заявительницу «насколько это возможно, в положение, эквивалентное положению, в котором она находилась бы, если бы статья 8 Конвенции и статья 1 Протокола № 1 к Конвенции не были нарушены», и распорядился о «полном восстановлении права собственности заявительницы на квартиру и аннулировании решения о ее выселении». [12]

На мой взгляд, данное дело [дело Волкова] являет собой исключительную ситуацию, когда природа нарушения позволяет восстановить status quo ante, что не является «материально невозможным» и не влечет за собой «непропорциональное бремя». Я присоединяюсь к заключению большинства, что «ситуация в данном случае не оставляет реального выбора в отношении индивидуальных мер, необходимых для устранения последствий нарушения прав заявителя по Конвенции» (параграф 208).

Суд впервые отдает распоряжение о восстановлении в должности лица, чье увольнение, как было установлено, противоречило гарантиям Конвенции. Такое средство правовой защиты не является чем-то новым или неизвестным для других международных юрисдикций. Например, Межамериканский суд по правам человека несколько раз принимал подобные решения [13]. Комитет ООН по правам человека, который постановил, что «возмещение может включать в себя восстановление прав, реабилитацию и меры по удовлетворению», [14], тем самым поставив восстановление прав на первое место, является еще одним органом, который, не колеблясь, отдает распоряжения о восстановлении в должности лиц, уволенных без достаточных гарантий. В частности, стоит упомянуть распоряжение Комитета о восстановлении в должности 68 судей, чье увольнение было признано «покушением на независимость судебной власти» [15].

В данном случае, рекомендованная индивидуальная мера сопровождается предложением к государству-ответчику принять общие меры по реформированию системы судебной дисциплины. Учитывая первостепенную важность независимости судебной власти, которая лежит в основе всей системы защиты прав человека, Суд внимательно проанализировал весь контекст проблемы до принятия решения о рекомендованных мерах.

Поэтому я убеждена, что распоряжение о восстановлении заявителя в должности судьи Верховного суда полностью соответствует роли Суда как органа, уполномоченного «обеспечивать соблюдение обязательств, принятых на себя Высокими Договаривающимися Сторонами по настоящей Конвенции и Протоколам к ней». Кроме того, оно находится в соответствии со стандартами, разработанными в международном праве.

[2].  De Wilde, Ooms and Versyp v. Belgium (Article 50), 10 March 1972, § 20, Series A no. 14.

[3].  Piersack v. Belgium (Article 50), judgment of 26 October 1984, Series A no. 85, p. 16, § 12.

[4].  Scozzari and Giunta v. Italy [GC], nos 39221/98 and 41963/98, § 250, ECHR 2000‑VIII.

[5].  Nikolova v. Bulgaria[GC], no. 31195/96, § 58, ECHR 1999‑II, особое мнение судьи Бонелло, к которому присоединился судья Марусте.

[6].  Papamichalopoulos and Others v. Greece (Article 50), 31 October 1995, Series A no. 330‑B, § 38: «…Суд считает, что возвращение спорных земель... поставило бы заявителей, насколько это возможно, в ситуацию, эквивалентную той, в которой они находились бы, если бы нарушения статьи 1 Протокола № 1 не произошло».

[7].  Factory at Chorzow (Germ. v. Pol.), 1928 P.C.I.J. (ser. A) No. 17 (Sept. 13).

[8].  Salduz v. Turkey [GC], no. 36391/02, § 72, 27 November 2008.

[9].  Nechiporuk and Yonkalo v. Ukraine, no. 42310/04, § 297, 21 April 2011.

[10].  Assanidze v. Georgia [GC], no. 71503/01, § 202-203, ECHR 2004‑II; а также Ilaşcu and Others v. Moldova and Russia [GC], no. 48787/99, ECHR 2004‑VII, и Fatullayev v.  Azerbaijan, no. 40984/07, 22 April 2010.

[11].  Şahap Doğan v. Turkey, no. 29361/07, 27 May 2010, и Yakışan v. Turkey, no. 1339/03, 6 March 2007.

[12].  Gladysheva v. Russia, no. 7097/10, § 106, 6 December 2011.

[13].  Например, в деле Baena-Ricardo and Others v. Panama (270 рабочих против Панамы) (МАСПЧ, 2 февраля 2001 года), в отношении произвольного увольнения 270 государственных служащих, Суд постановил, что государство должно восстановить служащих на их прежних должностях и выплатить им недополученную зарплату. Другим примером является дело Loayza Тамайо, репарации (статья 63 (1) Американской конвенции о правах человека) (judgment of November 27, 1998, IACtHR, (Ser. C) No. 42, 1998). Следует, однако, отметить, что в отличие от статьи 41 ЕКПЧ, статья 63 АКПЧ четко предусматривает: «Если Суд признает, что имело место нарушение прав или свобод, защищаемых настоящей Конвенцией... он должен ... постановить, в случае необходимости, что последствия мер или ситуации, которые представляют собой нарушение такого права или свободы, должны быть исправлены...».

[14].  Комитет по правам человека, Замечание общего порядка № 31 «Характер общего юридического обязательства, налагаемого на государства-участников Конвенции», принятый 29 марта 2004 года.

[15].  Дело Busyo and Others v. Democratic Republic of Congo (2003, AHRLR 3 (HRC 2003)), касающееся увольнения 68 судей. Комитет рекомендовал «восстановить их на их государственных должностях, со всеми вытекающими последствиями, или, при необходимости, на аналогичных должностях», а также что «компенсация рассчитывается исходя из суммы, эквивалентной зарплате, которую они бы получали в период простоя».

 Поділитися