Вацлав Гавел в Сахаровском центре: Несколько слов о нашем диссидентском опыте
1 октября в Музее и общественном центре им. Андрея Сахарова прошла дискуссия с участием Вацлава Гавела – чешского драматурга, диссидента, лидера «бархатной революции» 1989 года, с декабря 1989 до февраля 2003 года возглавлявшего одну за другой три страны – Чехословацкую Социалистическую Республику, новую Чехо-Словакию и независимую Чехию. Небольшой зал, рассчитанный на 80 мест, не без труда вместил более чем сотню гостей.
Тема дискуссии была сформулирована так: «Имеет ли смысл проявлять инициативу? Каким образом? Формирование исторической памяти о советском режиме в связи с сегодняшним состоянием гражданского общества в России». Модератором дискуссии выступил руководитель отдела социально-политических исследований Левада-Центра Борис Дубин.
Во вступительном слове директор Музея и общественного центра им. А. Сахарова Юрий Самодуров обозначил два противоположных проекта, которые в сегодняшней России используются для конструирования национальной памяти о советском государстве и обществе – либеральный и консервативный. Каждый из них представлен в соответствующих типах учебников по истории России. Наиболее яркие примеры – учебник для 10-11 классов средней школы «Отечественная история. ХХ век» Игоря Долуцкого, лишенный грифа Министерства образования в 2003 году, и насаждаемое сегодня пособие «Новейшая история России. 1945-2006 гг.» Александра Филиппова. Эти проекты формируют у молодежи и разные представления о том, что такое патриотизм – волеизъявление свободных и активных граждан или готовность истово служить державе и власти.
Вацлав Гавел поблагодарил Сахаровский центр и всех участников дискуссии за приглашение. «Я хотел бы сказать несколько слов о нашем чехословацком и чешском опыте. Может быть, что-то из этого вас вдохновит, может быть, что-то для вас разумеется само собой, а что-то совсем не актуально.
Думаю, нужно начать с такого важного для Хартии 77* момента: нельзя было рассчитывать на мгновенный результат. Многие вещи, которые мы делали, мы делали просто потому что считали необходимым и правильным делать. И мы не могли надеяться, что жертвы, которые мы приносим, будут подсчитаны, а результаты оценены. Еще наш опыт свидетельствует о том, что во время существования тоталитарного, полутоталитарного, посттоталитарного, авторитарного, полуавторитарного режима, все те, кто хочет изменений к лучшему, должны свободно объединиться. И если есть добрая воля, если регулируются личные амбиции, то объединиться могут очень многие и по разному мыслящие люди. В нашем движении, в Хартии 77, которая потом стала основой для гражданского форума, были люди с самыми разными взглядами. Там были и представители правых, консервативных взглядов и довольно левые, считавшие себя социалистами. Были люди с политическими амбициями, которые хотели заниматься политикой профессионально и были готовы исполнять свои должности и функции лучше, чем те, кто тогда находился у власти. Были и люди без политических амбиций, проявившие активность как граждане. И речь шла о том, чтобы найти между ними какое-то минимальное согласие.
Это минимальное согласие состояло в представлении, какой должна быть демократия, отвечающая нашим традициям, и каким должна быть вторая составляющая – гражданское общество, поскольку без развитого гражданского общества демократия остается формальной. Возможно, мы допустили некоторые ошибки или на что-то не обратили внимания. Я, например, считаю такой недоработкой то, что находясь в диссидентском гетто, мы не написали конституции. Моя совесть в этом плане чиста, потому что с 1965 года я постоянно напоминал об этом друзьям-юристам. В конце концов это привело к отчаянной и гротескной ситуации, когда уже будучи президентом Чехо-Словакии, я сам писал проект конституции. Она не была принята. Ее вообще не обсуждали в парламенте.
Здесь уже шла речь об истории. В Хартии это удалось. Там обсуждались самые разные стороны и самые разные документы. Недавно эти документы – их несколько сотен – были изданы отдельной толстой книгой. Они касаются самых разных сторон жизни общества – атомной энергетики, здравоохранения, образования, истории и других сфер, которые было необходимо проанализировать. Создание этих документов, опиравшихся на минимальное согласие во взглядах, не было поводом для расколов, раздоров и ссор, а наоборот, служило достижению взаимопонимания. По многим из этих вопросов внутри оппозиции, внутри диссидентского движения шли жаркие дебаты. Но эти дебаты были плодотворными, они вели к выработке общей позиции по главным вопросам. Приведу маленький пример. Мы открыли дискуссию о выселенных из Чехословакии после Второй Мировой войны 3 миллионов наших сограждан немецкого происхождения. Несколько десятилетий эта тема была абсолютно табуирована. Мы стали обсуждать эту тему. Полгода шли страстные дебаты. После этого был издан документ, зафиксировавший наше общее согласие. Это оказалось невероятно ценным потом, когда обстоятельства изменились и темы были открыты, потому что мы уже были готовы к их обсуждению.
Последние два замечания.
Первое – международная поддержка, поддержка мировой демократической общественности. Мы ее чувствовали и очень ценили. Ее нужно всегда искать и находить. И сейчас я чувствую, как обязательство, которое надо выполнять, необходимость поддерживать правозащитников во всех странах мира, где существует диктатура. Одной из тем, позволивших консолидировать демократические силы так называемого Запада, была тема политзаключенных. Когда мы давали почитать молодым симпатичным голландским, немецким, португальским борцам за мир приговоры, по которым получали тюремные сроки наши соратники, это было красноречивее долгих лекций.
Второе замечание. Люди, которые готовы на жертву, которые чувствуют ответственность за положение в мире, довольно часто становятся мишенью для насмешек своего окружения, их поведение часто считают донкихотством, которое все равно ни к чему не приведет. Тут кроется одна опасность: человек, ставший мишенью для подобных насмешек, может стать слишком серьезным, замкнуться в себе, в нем может появиться некая одержимость. В перспективе такое помешательство довольно опасно, и единственный способ бороться с ним – самоирония. Это средство не впасть в заблуждение, что мы лучшие люди, чем остальные. Умение посмотреть на свои усилия со стороны, умение посмеяться над своими успехами, а главное – над своими неуспехами.
Я твердо верю, что эти несколько замечаний о нашем опыте не будут восприняты как вмешательство в российские дела, – заключил Вацлав Гавел. – Но если вы хотите, чтобы я вмешался, то у меня припасена еще одна тема, которую можно обсудить попозже и в другом месте».
Однако эта «еще одна» припасенная тема так и не была озвучена в рамках дискуссии в Сахаровском центре.
Российские общественные деятели, ученые, правозащитники продолжили обсуждение тем, какой смысл имеет инициатива и как формируется историческая память о социалистическом прошлом, на отечественном материале.
Сергей Ковалев продолжал развивать тему, звучавшую во многих его выступлениях последнего времени – о глобальном нравственном кризисе, одним из выражений которого является ситуация в России. Глобальность кризиса подтверждает, в частности, тот факт, что грубые российские имитации конституционного строя, федеративности, разделения властей, независимого правосудия и независимых выборов официально принимаются мировым сообществом и его политическими лидерами, прекрасно понимающими, что это только имитации. Человеческие ценности становятся предметом успешного торга.
Отвечая на речь Вацлава Гавела, С. Ковалев сказал, что считает опыт послевоенных Чехословакии и Польши наиболее важным для России. «Это разный опыт, но в одном направлении. Нам, правозащитному сообществу в России, надлежит забыть недоразумение, согласно которому мы якобы занимаемся правом. Мы занимались в прошлом и, я надеюсь, будем заниматься в будущем, политикой. Той политикой, которая доступна и необходима не политикам-профессионалам, а гражданскому обществу. Мы требуем того, что А. Эйнштейн, Б. Расселл, позже А. Сахаров называли новым политическим мышлением. Это политическая система, в которой право вне политики и над политикой, и в которой власть отчетливо понимает государственную и национальную выгодность такой политической системы. Думаю, что дорога Хартии 77 и Солидарности, а еще прежде дорога КОСКОР – это отчетливо показанная нам единственная дорога. Иначе мы останемся в ситуации, когда нам будут назначать нашу совесть,ограниченную государственными интересами».
«Теперь российская история трактуется по известной формуле, рожденной во времена Николая I: прошлое России великолепно, настоящее выше всяких похвал и, конечно же, ее ждет великое будущее, – сказала председатель Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева. – Под эту доктрину перекраивается вся наша история... Перекраивается самый мрачный период нашей истории – период полновластия Сталина. Два года назад президент Путин публично, выступая по телевизору, оправдал пакт Молотова – Риббентропа. С его точки зрения, это соглашение с Гитлером было правильным стратегическим решением, отвечавшим интересам Советского Союза, так как отсрочило нападение Гитлера на нашу страну. То есть позорный и подлый сговор с фашисткой Германией нам предлагается рассматривать как патриотичную и уже поэтому правильную и заслуживающую похвалы политику». Эта трактовка проводится и в учебном пособии А. Филиппова, который планируется сделать общепринятым. Идеология спекулирует на имперском синдроме, который не выветривается ни из сознания политической верхушки, ни из сознания даже самых обездоленных граждан.
Но есть надежда на то, что полное торжество имперских предрассудков в российском сознании уже невозможно. Люди не верят государству, потому что те, кто пережил развал социалистической системы, выжил благодаря личным усилиям или усилиям близких – не благодаря, а вопреки политике государства. При огромном притоке в страну денег от продажи сырья, у власти нет денег на доступное здравоохранение, образование, пенсионное обеспечение, улучшение жилищных условий и т. д. Согласно одному из недавних опросов Фонда общественного мнения, 42% населения считает, что государство не играет никакой роли в их жизни, а 25% отвечает, что государство рушит их жизненные планы. Могут ли эти 67% верить в государственную модель прошлого и настоящего?
Тем не менее, гражданское общество не должно ожидать, что ситуация «рассосется» сама по себе, и его важная задача – не допустить, чтобы в школы был внедрен учебник А. Филиппова. Эта задача непроста, но достижима.
Уполномоченный по правам человека в России Владимир Лукин процитировал слова японского генерала, заметившего, что трагедия Японии в период войны состояла в том, что она путала реальность и мечту. Общество должно стремиться к максимально объективному осознанию своего прошлого и настоящего, иначе оно обречено на волнообразное повторение старых проблем.
Председатель правления Международного «Мемориала» Арсений Рогинский напомнил о том, что в 1990 году Вацлав Гавел принес извинения судетским немцам, которые после войны были насильственно депортированы из Чехословакии. Он сделал это от своего имени, вопреки решению правительства страны и, вероятно, вопреки настроениям большинства населения. Это потрясающий и поучительный пример.
«Мне кажется, главная проблема состоит в том, что сегодня в Центральной и Восточной Европе началась война национальных памятей, война национальных образов прошлого. Они не совпадают, а часто прямо противоречат друг другу».
Например, 17 сентября 1939 года, когда советская армия вошла на территорию Польши, – чудовищный день для поляков. «Гнусный удар с тыла, расчленение страны, уничтожение польской государственности. Мы послали в МИД наше заявление по этому поводу и получили ответ, что они никоим образом не согласны ни с одной из наших оценок, на самом деле это было совсем другое. Но я хочу сказать не только о России и Польше. А что такое Украина в этой истории? Та часть Украины, которую мы от Польши отторгли? С одной стороны, мы захватили эту часть, в то же время это было, хотя и в рамках СССР, воссоединение украинских земель. Украинская память здесь несколько отличается от польской памяти и уж конечно отличается от российской.
Или возьмем сюжет как в 1940 году к Литве присоединили Вильнюс и Вильнюсский край. В контексте отторжения этого края в 1920 году, это было восстановление справедливости. А если посмотреть с другой стороны, что это было явное продолжение сговора в рамках пакта Риббентроп – Молотов, то это же самое событие выглядит совершенно иначе.
1944 и 45 год. Для русской национальной памяти это победоносное продвижение Красной Армии через Прибалтику для окончательной победы над фашизмом. Она гордится этим, и ее гордость оплачена кровью тысяч солдат, погибших при освобождении Балтии. А для Эстонии, Латвии и Литвы – это опять возвращение в состав Советского Союза, а что такое побыть в Советском Союзе они уже очень хорошо узнали в 1940-41-м: десятки тысяч арестованных, депортированных, расстрелянных и так далее. Как эти памяти могут быть совмещены?
Россия уже привыкла к музеям оккупации в странах Балтии. Тут даже президент Путин признает, несколько стесняясь: ну не оккупация, так аннексия. Но вот возникают общественные музеи оккупации на Украине и в Грузии. И это вызывает даже не возмущение, а смех, карикатуры, фельетоны.
Но, ведь правда же, была УНР – Украинская народная республика! Недолго, но была. Но, ведь правда, была Грузинская демократическая республика – и она была подольше! Одним из распространенных приговоров в 1920 году была высылка за границу в Грузию. Она была отдельной страной не только в грузинском сознании, но и в нашем. Понятно, что это была недолгая и эфемерная независимость, но выстраивающаяся сегодня национальная идентичность Украины и Грузии частично хочет опереться и на это. Для русского сознания это абсолютная дикость, предательство, ложь, то, к чему даже нельзя серьезно относиться. Можно ли все это примирить?
Еще один пример – национальное сопротивление. Партизанская война всегда кровавая, это мы знаем. Партизанская война да еще терпящая поражение – кровавая вдвойне. Как совместить представление многих русских о том, что "бандеровцы" – бандиты, – с представлением целого ряда людей на Украине, что они – национальные герои, самоотверженные и чистые, отдавшие жизнь за независимость?»
Однако историческая память должна быть правдивой и ответственной, добавил А. Рогинский. Российским идеологам, выстраивающим модель «счастливой идентичности», не удается вписать в нее сталинский террор, его приходится вытеснять подальше на периферию. «Но даже это не так меня смутило, как искренняя фраза нашего "первого лица" на встрече с преподавателями общественных наук: они хотят навязать нам чувство вины. Они – чужие, злые, которые по периметру. Ну и дальше понятен ответ: а сами-то пусть на себя посмотрят! Конечно, дело не в вине. Дело в ответственности.
И если эту ситуацию как-то можно разрядить, ключевая роль здесь лежит на обществе, а не на правительстве. Я абсолютно не симпатизирую братьям Качинским, которые вводят в школах уроки патриотизма, игры в Грюнвальдскую битву и прочие польские победы, создавая счастливую идентичность у польского школьника. У меня нет ни симпатии, ни доверия и к другим руководителям, которые выстраивают свои версии героической истории, когда во всем виноват сосед. На этом фоне извинение Гавела выглядит потрясающе!
Ключевое слово – ответственность, а не вина. Что мы можем сделать, чтобы общество приняло эту ответственность? Вести диалог нашего общества с их обществом. У нас и у вас есть своя память и мы должны принимать во внимание и уважать множественность точек зрения на историю».
Круг российских участников дискуссии замкнул лидер партии «Яблоко» Григорий Явлинский, сказавший о том, что альтернативой выстраиваемому авторитарной властью «капитализму со сталинским лицом», соединившим герб Российской империи, гимн Советского Союза и отказ от принятия ответственности за прошлое, может быть только настоящая позитивная политическая программа, включающая развитие демократии и гражданского общества («это как две педали велосипеда»), достижение разделения властей, в экономике – установление реального права собственности вместо действующего сейчас права силы и случая, и другие связанные с этими меры.
Лейтмотивом большинства выступлений было возвращение советских моделей и реминисценций в современную политическую жизнь России, – прокомментировал ход дискуссии бывший директор Чешского культурного центра в Москве Томаш Гланц. – И все же конфигурация всех политических реалий в вашей стране дает более сложную картину. В этом отношении Вацлав Гавел может служить хорошим примером того, как политик должен точно и тонко учитывать быстро меняющийся исторический контекст.
В конце Вацлав Гавел ответил на вопросы аудитории, затрагивавшие его оппозиционный опыт, ситуацию с правами человека в России, возможности демократической России в борьбе с авторитарным режимом. В ответах великий диссидент, ставший президентом своей страны, вновь подчеркивал важность сотрудничества и достижения согласованных точек зрения между разными оппозиционными группами и объединениями, как перед выборами, так и после выборов. «В каждой стране есть свои особенности. Я не говорю о каких-то общих рецептах, а только делаю выводы из нашего опыта. У нас ситуация развивалась так, что возникла необходимость, чтобы все демократически мыслящие люди объединились на минимальных общих принципах. Были огромные манифестации, в одной из них участвовало 3/4 миллиона человек. Кто-то должен был перед ними выступить, кто-то должен был это сопротивление структурировать, кто-то должен был потом вести переговоры с властью. Выразителем интересов общества могло стать только очень широкое движение, основанное на минимальном согласии. Это движение ясно сказало, что оно хочет привести страну к свободным выборам. Было понятно, что уже в самих этих выборах примут участие регулярные, со своими определенными взглядами партии, которые будут сформированы к моменту выборов. За некоторыми исключениями, эта стратегия показала себя успешной. Но это вовсе не значит, что эта стратегия может быть применима в любом другом месте».
На ироничную реплику президента Фонда защиты гласности Алексея Симонова: «Когда Вацлав Гавел говорит о демократии, он говорит о процедурах, а когда мы – мы говорим, кто в ней главный», – Гавел ответил: «Конечно, в демократии важны механизмы, но механизмы не действуют сами по себе. Они работают только в условиях распространения духа демократии, ее культуры, развитого гражданского общества. Только тогда механизмы получают смысл».
Прощаясь с гостем Сахаровского центра, модератор дискуссии Борис Дубин (не только социолог, но и яркий публицист и поэт) сказал: «У меня было ощущение шаровой молнии, стоявшей в центре зала».
* Хартия 77 – документ, опубликованный 7 января 1977 г. и подписанный 242 деятелями науки, культуры, духовенства Чехословакии, критиковавшими правительство страны за нарушение собственной конституции, а также Хельсинкских соглашений 1975 г. по правам человека и документов ООН по правам человека.
Подготовил Николай Гладких, Международный «Мемориал»