Сто уроков по Беслану

Часть 1

С того самого — страшного — года, когда название маленького осетинского города Беслан узнал весь мир, обозреватель «Новой газеты», психолог, профессор Новосибирского педагогического университета и школьный учитель Эльвира Горюхина решила преподавать бесланским детям литературу. А по сочинениям и письмам детей, переживших трагедию, — проводить уроки в школах Новосибирской области. Что и делает из года в год. Опыт детского переживания и сопереживания трагедии и лег в основу дневника учителя, который мы публикуем.

Ну и где я должна быть первого сентября 2005 года?

В годовщину бесланских событий.

Конечно, в Беслане. У своих друзей, поминающих погибших.

Там я и получила ответственное задание от учеников шестого класса учительницы Елены Касумовой. Я везу школьникам в Новосибирск не только рисунки детей, но и пожелания. А еще есть один вопрос, который Алана Боциева задала тем детям, с которыми я непременно встречусь: «Что такое страх, по-твоему? Кто или что твой страх?»

Приехала в сельские школы родной Новосибирской области. Зашла в свою школу № 10, где проработала сорок лет и где каждый ученик, даже если ты его не учил, кажется непременно своим.

…Все началось с отдаленнейшего сибирского села Сергино. Девятилетняя малокомплексная школа. Первое сентября. Местное время двенадцать часов. В Северной Осетии — девять. Через десять минут директор школы Лидия Александровна начнет свою речь. И случится то, о чем знает весь мир.

Здесь, в Сергине, наше первое поминальное застолье. Листаем книжку о Беслане, изданную нашей газетой. Первым оказывается письмо Бэлы Губиевой, адресованное российским детям, — «Если ты оказался заложником». Бэле двенадцать лет. Читаю письмо вслух. И — о, чудо! Я ведь была первым читателем этого письма, но сейчас слышу его как будто впервые.

Дело в том, что письмо предназначено для чтения вслух.

Девочка писала о преодолении бесланского ада, меньше всего рассказывая об ужасах.

Но именно это письмо поведало сергинским учителям о том, что реально происходило в спортзале школы № 1. Это был шок. Так много писалось и говорилось о Беслане, но почему именно этот, достаточно сдержанный рассказ о преодоленном производил такое впечатление?

Что здесь первично? Сам факт обращения к другому, которого надо предупредить об опасности? Надо передать личный опыт, чтобы спасти другого. А ведь прошло всего-навсего месяц с небольшим после трагедии. Где брались силы для разговора со сверстником, который, конечно же, полагает, что ужас обойдет его стороной. Письмо свидетельствует: это может случиться с каждым. И потому малейшая деталь, обозначенная в письме, касается тебя лично.

Доверительная интонация письма уничтожает расстояния, различия в культуре, возрасте, национальности. Все едины, потому что все незащищены. И ты тоже, в какой бы деревенской глуши ни жил.

Если верить Мерабу Мамардашвили, что личность обретает свою сущность через напряжение «человек-символ», то, вне всякого сомнения, такими символами для ребенка являются дом, родной очаг, родители как символ защиты, школа как символ связи растущего человека с опытом человечества.

«Мама, ты зачем меня привела в дебильную школу… Ты же мне сказала, что я буду здесь учиться. А посмотри на них», — семилетняя Фатима показывает на боевиков.

— Скажи им, что нас папа ждет на улице… Почему папа к нам не идет?

Учитель, мать, отец, школа — основы миропорядка. Они порушены. Ситуация жесточайшей несправедливости, против которой бунтует детское сердце. Официальные символы страны оказались пустой погремушкой.

Фатима погибла.

«Выходит, я ее обманула. Она ушла из жизни, так и не узнав, что такое школа», — говорит мне Алена Тедеева. Мама Фатимы.

Мы все их обманули. И, может быть, точнее всех эту ситуацию обозначил мой бывший ученик Миша Юданин: «Предательство взрослого мира».

…С тех самых пор, с первого сентября 2005 года, с поминального утра в Сергинской школе, к которой в дождь ни пройти ни проехать, я читаю письмо Бэлы Губиевой и задаю вопрос Аланы Боциевой про страх.

«Дорогой друг», — читаю и останавливаюсь.

Спрашиваю: «Кто это?»

— Это мы…

— Это я…

Чаще всего отклики пишутся одновременно и Бэле, и Алане.

В прошлом сентябре в селе Мереть, южной точке Новосибирской области, я увидела не просто притихший класс. Ученики замерли. И тогда я спросила:

— Могу ли я просить вас откликнуться на эти письма?

— Как жаль, — говорит моя бывшая ученица Валентина Горохова, сидевшая за последней партой, — что вы этого не видели. В одно мгновение они склонили головы в знак согласия.

Иногда отклики были по-мужски кратки. «Бэла, я все понял. Я сожалею, что у тебя появился такой опыт».
Максим. 11-й кл.

Однажды пятиклассник Максим Гридин в селе Межгривный поймал меня в коридоре и вручил клочок бумаги. Там было нацарапано: «Мой страх. Я боюс войны. Я никогда нихочю войны».

Вот тогда я задумалась: а надо ли читать письмо бесланской девочки.

— А надо ли было случиться Беслану? — кто-то сказал из учителей.

— Вы думаете, дети испугались? Нет, нет! Произошло что-то другое. Нечто большее, — сказал директор школы Евгений Давыдов.

«Я думаю, что это письмо даже мне что-то такое душевное внушило»…

Денис Черцов из Межгривненской школы точно обозначил сферу действия письма. Это акт душевный. Духовный. Он не сводим к правилам выживания. Это то, что психолог назвал бы обменом человеческими сущностями. Сработала другая педагогика. Педагогика спасшегося, дерзнувшего спасти другого.

«Мне стало грустно. А потом я услышала, что девочка учит детей».
Кристина Веретюк. 10 лет.

Вот это «а потом» и есть переход от грусти к пониманию парадоксального состояния учительства, когда девочка учит. А кому учить? Больше некому — вот в чем вся суть.

«Мое сердце билось сильнее, когда читалось это письмо. А потом оно замерло. Рассказ не уйдет из сердца никогда».
Вера Кузьмина. 8-й класс.

«Услышанное сегодня очень сильно повлияло на меня. В чем-то даже мое восприятие мира поменялось».
Алена Чистякова. 8-й кл.

«Все сказанное я, можно сказать, слышу впервые. О подробностях знала кое-что, но настолько ничтожно мало, что даже не могу подобрать слов об услышанном.
В чем виноваты дети, которых больше нет?
Мне кажется, это вечный вопрос. Самое обидное, что это будет продолжаться, и мы ничего не можем предотвратить.
Как можно жить с таким грузом, что я ничем не могу помочь, лишь мысленно могу помолиться».
Наташа. 9-й класс.

«Я очень удивлен, что человек, переживший такое, может думать о других. Это признак человечности и присутствия личности. Это не только помощь другим, но и ответ террористам. Такие сильные люди и вера в доброе — вот наша надежда».
Миша Кожевников. 6-й класс.

«Письмо Бэлы это невыразимо словами. Насколько Бэла повзрослела и даже постарела — не понять. Я боюсь такой ситуации. Вселенское зло нельзя искоренить отказом от любви и надежды. Бэла, ты выше меня. Несоизмеримо. Это боль. Это как кожа, сдираемая с соленого тела. Больше не могу представить. Извини».
София. 10-й класс.

Межгривненский директор школы абсолютно прав, когда сказал, что психологические последствия от встречи с бесланской девочкой просчитать невозможно. Одно несомненно: возникла потребность обратить взгляд внутрь себя.

«Зло коварно и хитро. Какую нужно иметь волю, чтобы среди воплей черта услышать тихий голос ангела. Это трудно определить, но, по-моему, моим страхом являются эти злые силы».
Зайцева Наташа. 11-й класс.

«Знаешь, сложно писать и рассуждать, сидя в школе, когда ты защищен. Хотя у нас нет уверенности в своей защищенности. Нас грабили, я была дома одна. Ко мне лез взрослый человек, крупный мужчина. Я не думала ни о чем, кроме того, что я одна и никто не может мне помочь! Это все несравнимо с твоими чувствами, но я скажу тебе: я сейчас боюсь оставаться одна».
Катя.

«Дорогая Бэла! Прошу об одном: живи дальше. А вот мне 15 лет. И, знаешь, я до сих пор не могу найти себя. Понять, что хочу и кто я вообще такая. Надеюсь, ты уже нашла себя.
С большим уважением и признательностью».
Каурдакова Настя. 9-й класс.

«Извини, что я ничего не могу написать. Это не говорит о том, что я ничего не чувствую. Я просто не могу передать те эмоции, которые у меня вызывает это происшествие. Не могу представить себя на твоем месте, как бы мне этого ни хотелось.
Мне кажется, я бы не смог выдержать такой душевной боли.
С огромным уважением и сочувствием».
Журавлев Артем. 9-й класс.

Есть такие обращения: «Спасибо наш, именно наш друг Бэла».
Бургуладзе Виктор. 6-й класс.

«Что такое страх, по-твоему? Кто или что твой страх?»

Они сразу и решительно определили, что те страхи, которые они испытывают, ни в какое сравнение не идут с тем, что пережили бесланские дети. Но вопрос ведь задан. И, постоянно оговариваясь, они тем не менее поведали Бэле и Алане о том, что их беспокоит. Скорее всего, они писали о тревогах своих. Образовании, которое сложнее, чем страх. Есть страх, который они называют глобальным. Великим.

«Боюсь смерти своих родителей. (О, Боже! Даже писать это страшно, не то что произносить.) Уверена, я не одна такая. Это мой глобальный страх, самый великий».
Ангелина.

«Я боюсь, если мои любимые люди тяжело заболеют, а я не смогу им помочь. Знаю много историй о неизлечимых болезнях инвалидов, у меня всегда возникала мысль: какую боль (прежде всего душевную) чувствуют они».
Голодяева Людмила.

«Дорогой друг! Я боюсь двух вещей: остаться в будущем одному и умереть в муках медленно. Я научился предчувствовать будущее, развил в себе «шестое чувство».
Ян Климов. 9-й класс.

«Вот и у меня появился страх. Я просто не хочу представить себе, как вы все это выдерживали. Думаю, после этого все другие страхи вам нипочем. Вы пережили то, что гораздо страшнее всех страхов, которые только могут быть на Земле».
Драгочинский Владимир. 8-й класс.

«Боюсь, что моих близких не будет по какой-то причине, а я буду. Я буду чувствовать несправедливость. А я — результат этой несправедливости».
Кожевников Миша. 6-й класс.

«Большинство страхов по сути своей являются боязнью смерти… Человек живет с чувством постоянного страха, но он как бы приглушен».
Ворожевич Катя.

«Я боюсь ходить по некоторым улицам днем и ночью. Боюсь всех, кого я не знаю. Могут сделать все что угодно. Гопники, например, или террористы».
Подкорытов Рома. 8-й класс.

Подросток и юноша всегда находятся под угрозой небытия. Угрозой не состояться. Когда философ писал: «Пробуждаясь к самому себе, юноша оказывается в дремучем лесу ходячих трупов», он воспользовался метафорой.

Что такое дремучий лес ходячих трупов, наши дети знают.

«Иногда я боюсь людей. Замечаю, как они утрачивают какие-либо человеческие качества. Почему сейчас много тех, для кого человеческая жизнь ровным счетом ничего не означает?»
Аня. 10-й класс

«Мой страх — это учащенный ритм сердца. Я знаю, что это душа, жаждущая покоя, страдающая за людей. Но я боюсь видеть боль в глазах людей, боюсь взглядов, в которых нет света. Мне страшно сознавать, что, возможно, когда-нибудь не останется для меня ничего святого, ради чего стоит жить. И останется только страх. И воспоминания. И горе. Страх станет сильнее меня».
Петров Иван. 10-й класс.

Чаще всего угроза небытия теряет свою метафоричность и являет прямой смысл.

Наши дети пишут о событиях, которые являются предвестником глобальной, вселенской катастрофы.

«Никому не выпадает больше, чем он в состоянии вынести. Все, что происходит в мире — теракты, потопы, землетрясения, — все это расплата за жестокость, эгоизм, бессердечие людей. И за них страдают невинные дети. Все мировые трагедии — это раздробленные «концы света», призванные избежать общего конца. Это шанс людям одуматься».
С любовью, Алла Б. 10-й класс.

«Больше всего я боюсь, что попаду в ситуацию, где будет очень много людей, ненавидящих друг друга. Я заметил, что в состоянии ненависти люди теряют все человеческое».
Игорь. 11-й класс.

Есть страх, который объединяет и десятилетних, и семнадцатилетних. Боязнь одиночества.

«Боюсь остаться один во всех смыслах».
Петр Иванов.

«Одиночество хуже смерти. Останешься один, нет надежды, когда тебя кто-нибудь ждет».
Мондра Владимир. 11-й класс.

«Больше всего боюсь двух вещей — замкнутых пространств и одиночества. Мне часто снится замкнутая комната с черными обоями, и я не могу выйти. Хочется убежать из этого мира, когда нервы напрягаются настолько, что болит голова».
Лапушинская Ира. 7-й класс.

Порой отклики носят исповедальный характер.

«…За три месяца до моего рождения умер мой папа. Раньше я думал: «Ну почему, Господи! Это случилось со мной. За что?»

Но позже понял, раз это случилось — значит, так должно было случиться. Это я абсолютно точно понял, прочитав этим летом «Войну и мир». Я перестал это воспринимать как горе. Это испытание, данное мне во благо. Надо его пройти и преодолеть. Я должен сделать все, чтобы отец гордился мной. Он видит, как я живу.

Ваши родные и друзья тоже с вами сейчас. Они просто далеко. Но они все видят и любят вас.

ЖИВИТЕ!»

Игорь Мазепа.
Сентябрь, 2005 г. 11-й класс.

Огромное количество страхов имеет некий общий вектор. Вполне явствен источник его происхождения. Нарушено базовое фундаментальное состояние, на котором крепится человеческая жизнь.

Безопасность. Это она сообщает человеку: жить можно и жить нужно. Она определяет возможность стратегии твоего бытия. Она — враг того состояния, которое называется неопределенностью.

«Меня пугает неопределенность, неизвестность. Вот мы живем, а что будет завтра? Никто этого не знает, ни ты, ни я. Я могу сравнить это состояние, когда летишь на сноуборде — и вдруг перед тобой бездна. Она и есть неизвестность. А если вся жизнь на краю бездны?»
Марина, 11-й класс.

«Есть такое состояние. В комнате темно, а ты не можешь нащупать выключатель».
Павел. 11-й класс.

«Я не могу бороться со страхом. Если я его побеждаю, он возвращается».
Бойко Катя. 8-й класс.

«Чего я боюсь? Вопрос, конечно, интересный, но в нашей стране, где все возможно, боишься многого».
Резникова Катя. 11-й класс.

Все никак не могла понять, почему в целом ряде откликов говорится о войне. Ну пусть десятилетний мальчик из Межгривного написал, что не хочет войны, а девочка из Мерети назвала письмо Бэлы стихотворением о войне, но почему десятиклассник из математического класса тоже говорит о войне, а другой прямо задает вопрос: «Война и мир — одно и то же?»

«В нашем мире уже исчезла грань между войной и миром. Будет ли завтра и какое оно будет?

Есть мир… бывает в нем война.
Или война и мир — одно и то же?
Бывает мир, а в нем царит война.
Война и мир — одно и то же?
В войне же есть мечта о мире.
В войне есть мир, и в мире есть война.
Война и мир — одно и то же?

Гветадзе Аркадий
(написано сразу после чтения письма Бэлы.)

И была единственная работа, которая отвечала прямо на вопрос: «Кто твой страх».

Да, наши дети отчетливо различают катастрофы природные и катастрофы, которые они называют рукотворными.

«Война — дело рук человеческих. Поэтому на вопрос: кто твой страх? — отвечаю. Тот, кто начнет войну, и будет мой страх».
Гуляева Софья. 11-й класс.

Наши дети взрослеют в обстановке непрерывной войны, конца которой не видно. Добить, уничтожать, не церемониться, напасть, мочить в сортире… Даже если упоминается мир, то он почему-то принужденный. Вот этот агрессивный состав риторики нашей власти, поданный как национальная доблесть, не может не влиять на психическое состояние нации. Детей — в особенности.

Многим ли удастся выйти из этой битвы с мороком просветленными душой? Многим ли?..

Новосибирск, школа № 10,
Новосибирская область (села Мереть, Сергино, Погорелка, Межгривный, Сергеевка, Верх-Сузун, Республика), Тульская область (села Поповка, Тургенево), Алтайский край (с. Верх-Обское), Оренбургская область (с. Беляевка), Москва, школа № 57

Эльвира Горюхина

03.02.2010