Из историй о прокуроре Белой Церкви Александре Лупейко ("Белоцерковская трагедія")

Пытки, это не только вырывание ногтей, "ласточка", "слоник", "электрогенитальные процедуры" и прочие ноу-хау нашей правоохранительной системы. Вся система дознания, следствия, отбывания наказания является изощренной азиатской пыткой. Украинский омбудсмен Нина Карпачева однажды рассказала, как министр внутренних дел Юрий Смирнов при встрече с ней, галантно улыбаясь, удивился: "Нина Ивановна, ну что вы все о пытках? Неужели других тем не существует?" Впрочем, пытки — это и ежедневные камерные мелочи, которые с точки зрения людей в погонах и не пытки вовсе. Об этом и не только рассказ на примере дела об убийстве Белоцерковского прокурора Корнева.

Мелочи, на которые на воле никто не обращает внимания, в камере приобретают огромное значение. Особенно, если эти мелочи являются "системными" так сказать. Как составная часть системы подавления и уничтожения. Жизнь в каменном мешке, где месяцами, а иногда годами люди вынуждены жить без дневного света, без воздуха, без нормальной пищи и медицинского обслуживания, становится мучительной борьбой за выживание, за сохранение собственной личности. Время, растянутое в нескончаемую нить страданий, время, которое в камере хочется просто убить. Собственная жизнь, которая также начинает казаться мучительной обузой. Зажатые в тесноте четырех стен сокамерники живут, словно пассажиры вагона метро в час пик. Только никто не знает, когда же остановка и можно выйти. Очень разные сокамерники, которых никто не проверял на психологическую совместимость. Надежды, которые каждый день вспыхивают и угасают, приводят в отчаяние. Чтобы выжить, здесь нужно бороться всерьез...

Альбину Сычеву, адвоката, в прошлом — следователя прокуратуры — арестовали. До этого был арестован ее сын Павел, тоже занимавшийся адвокатской практикой. Их подозревали в организации убийства прокурора Корнева 28 ноября 1998 года. Альбину Сычеву привезли в Фастов.

Альбина Сычева:

"Меня подвели к двери, никогда не забуду этот скрежет, ее распахнули — полумрак, вонь, которая просто сбивает с ног. Сзади голос коридорного: "Ну, и чего мы стоим?" Зашла. Слева на нарах бесформенное существо, потом я поняла, что это женщина. Перегар, вонь, пыль, металлический стул, привинченный к полу, грязная "шуба" на стенах. Было очень холодно, но мне не разрешили взять свои вещи в камеру. Я уже третьи сутки ничего не ела. После обыска, когда заглядывали во все места, чувствовала себя уже не человеком, а пустой оболочкой. Посидела несколько минут, потом подошла к кровати, увидела грязную кучу ваты. На ней множество свежих плевков. Я поняла, что это нарочно, чтобы спровоцировать меня. Стала стучать — дайте матрас. С койки, где лежала женщина — поток мата. "Не стучи, а то харей в параше будешь!" Успокоила ее, как могла, хотя уже понимала, что это "подсадная", что у нее задача — сломить, вызвать конфликт. Когда она уснула, я опять стала стучать в дверь. Прошу матрас. Из-за двери: "Не положено!" Прошу воды. "Не положено!" Говорю, что мне нужны лекарства. "Не положено!" Утром пыталась обратиться за лекарствами к начальнику ИВС Омарову, но он меня не принял...»

На следующий день соседку по камере, Валентину, куда-то вызвали. А когда она пришла, вынула из под фуфайки моток новой веревки и сказала Сычевой: "Зачем тебе такие мучения? Ты не выдержишь. Тебе нужно повеситься". На следующий день она принесла лезвие и предложила сокамернице порезать вены или просто броситься с нар на пол, головой вниз. "Ты, главное, упади головой об пол, а коридорный тебе потом поможет".

Так начинался кошмар, который продлится для Альбины Сычевой больше трех лет. Впрочем, настоящий кошмар начался чуть позже, когда в ИВС приехали Лупейко и Фесун. Нужно отдать должное их работоспособности. На протяжении 12 дней они не только успели сфабриковать "громкое" дело, но и неоднократно пытали Александра Шкляра, Анатолия Гудыка, еще нескольких человек, а Константина Рогу успели убить, инсценировав самоубийство. Теперь настала очередь Альбины Сычевой. Она рассказывает:

«Я была знакома с Лупейко. И когда он зашел, я спросила: "Саша, зачем ты такой беспредел устроил?" А он как взовьется и матом на меня: "Ты почему ко мне на "ты"? Я уничтожу всю твою семью, твой род на этом закончится, фамилия Сычевых больше звучать не будет! Потому что ты мешала всему городу! Ты мешала всей Киевской области! Ты лезла не туда, куда нужно! Тебя же предупреждали!" Он орал минут 15-20. А потом вдруг с улыбочкой: "Ну ладно, давай теперь поговорим, как ты все это задумала. Когда ты Косте дала пистолетик?" А потом к Фесуну: "Толик, ты снимки привез?" Тот раскрывает веером фотографии трупов. Штук семь. Лупейко спрашивает: "Ну, что? Кого узнаешь? Своего сына или приемного?" От этого вопроса я чуть не потеряла сознание. И вдруг на одной из фотографий узнаю Костю. Он до пояса голый, весь в синяках, глаза закрыты, лицо в кровоподтеках. Я в ужасе спрашиваю Лупейко: "Что вы сделали с ребенком?" А он говорит: "Костя нам все рассказал. Как ты планировала убийство, как дала ему пистолет". И показывает "повинную" Кости. Я прочитала и говорю: "Как же вам пришлось пытать моего ребенка, чтобы он такое написал!" А Лупейко с улыбкой обращается к Фесуну : "Ты что, не взял фотографию ее ублюдка? Я же говорил тебе взять!" И они начинают между собой разговор о том, как они убивали Павлушу, и как будут пытать остальных...»

Услышав это, и увидев снимок мертвого Кости Роги, Альбина Сычева подумала, что вероятно, мертв и Павел. Ночью с ней случился приступ, в результате отнялась левая половина тела. Медицинской помощи она так и не получила. Да и о какой медицине можно говорить, если в день Сычевой выдавали лишь кружку горячей воды. Хочешь — чай пей, хочешь — мойся. Вскоре появились вши, тело покрылось струпьями. Потом были новые "беседы-пытки", на которых Лупейко прямо говорил: "Ты осложняешь нам работу, может, сдохнешь? Всем будет проще". Тем не менее, Сычева настойчиво требовала сведений о судьбе сына, требовала адвоката, требовала убрать "подсадную". "Наседку" вскоре убрали, поменяв на более "интеллигентную", хоть и с четвертой судимостью.

«А седьмого числа вновь приехали Лупейко и Фесун. Опять показали фото мертвого Кости, на этот раз на носилках. Лупейко говорит: "Ты все молчишь, А мы вчера твоего ублюдка в позу поставили и прогнали по камерам. И теперь он педик на всю жизнь" Страшные слова, но они были для меня счастьем. Я поняла, что Павел жив! И ответила Лупейко, что сына моего ты в позу не поставишь, скорее сам будешь на четвереньках ползать! Тут он взбесился опять, крикнул Фесуну: "Делай с ней что хочешь, но чтобы завтра была повинная!" И ушел».

Через две недели Лупейко, поняв, видимо, бесполезность выбивания "повинной", стал требовать у Сычевой показания на работников правоохранительных органов, судей и адвокатов. Говорит: "Ты что, не хочешь облегчить судьбу сына? Ты не мать, если сына не жалеешь, он ведь болен, дай показания на кого-нибудь, мы ему облегчим жизнь. А с этими мы все равно расправимся, и ты нам в этом поможешь". Потом говорит: "Мы и так распустили слух, что ты всех "сдала". Ты боишься, что здесь все пишется? Вот тебе список, просто отметь тех, кому давала взятки". И дает огромный список фамилий судей, сотрудников прокуратуры, почему-то адвокатов и начальников райотделов. Стал требовать, чтобы назвала адвокатов, кто с кем из судей, следователей, прокуроров работает. Обещал, что взамен тут же и меня и сына переведут в нормальные условия.

Я спросила, зачем ему это, чтобы я кого-то оговорила? А он отвечает: "Я должен стать прокурором. Какие-то подонки у власти, а я пашу следователем. Вот посажу вас и стану прокурором". Он на "беседы" всегда приходил пьяным, поэтому логику тут искать тяжело. Хотя, он ведь действительно вскоре стал прокурором г. Белая Церковь. Вдруг начал требовать, чтобы я "сдала" своего священника, психиатра. Я естественно, отказываюсь и продолжаю требовать адвоката. А он взрывается: "Если бы это был 37 год, я бы просто вывез вас в лес и расстрелял! А у твоего ублюдка просто бы отстреливал каждый палец. На глазах у тебя!" Он даже избил меня тогда. Бил головой об стол, потом ударил руками по ушам, из носа хлынула кровь, и на левое ухо я теперь не слышу. Но все это было уже ерундой. Потому что я знала главное — сын жив!"

После трех месяцев пребывания в Фастовском ИВС Альбину Сычеву в феврале 1999 года переводят в следственный изолятор города Чернигова. Здесь ей предстояло жить почти год. Если, конечно, это можно назвать жизнью. После ада Фастовского ИВС Черниговский СИЗО был следующим кругом этого ада. Что-то в нем было лучше, что-то хуже. Но это был ад. В одной камере содержали уже осужденную за убийство преступницу и беременную женщину пятнадцати лет отроду. Это запрещено любыми законами, но кто вспомнит о законе в подземной тюрьме Чернигова? Наши государственные мужи любят говорить о том, что мы уже почти в Европе. Путь в Европу, господа, пролегает через места заключений. Посидите в Черниговском СИЗО или в ИВС Фастова, Белой Церкви, Сквиры - почувствуйте себя европейцами!

19 марта в СИЗО появился Лупейко и вдруг похвастался, что благодаря "делу адвокатов" он стал прокурором. А потом пригрозил, что если не будет показаний, то он сгноит Сычеву в подвале. Действительно, через два дня Альбину Сычеву поместили на первый этаж в грязную и полную клопов камеру. В камере, в нарушение закона, содержались уже осужденные лица и несовершеннолетние. Сычева начала жаловаться. И тогда, через несколько дней, ее перевели… в камеру "вышаков". Смертная казнь в Украине к тому времени уже была отменена, однако камеру №41 по старой памяти называли именно так или, проще, камерой смертников. Камера походила на бетонный гроб. Ни электричества, ни воды, только голые стены. Двое нар, стоящих вплотную. На нарах ждала другая заключенная — Екатерина Прима. И это было самое страшное. Прима, молодая и сильная женщина, была осуждена за убийство собственного мужа. По закону ее нельзя было содержать в СИЗО, однако содержали, так как она исполняла работу классической "наседки". В каждом СИЗО имеется так называемая оперативная часть. В задачи ее сотрудников входит, по идее, обеспечение порядка в СИЗО и предотвращение преступлений. В реальности оперчасть занимается "прессованием" и получением информации, которую арестант следствию давать не хочет. Для этих целей оперативники пользуются услугами "наседок". В "деле Сычевых" оперативники, по словам Альбины Сычевой, действовали по прямому указанию прокурора Лупейко. Прима использовалась для "прессования". В ее задачи входило создание невыносимой обстановки. Угрозы, провоцирование скандалов, порча продуктов, которые передают родственники. Средств в распоряжении опытной "наседки" масса. Когда в камере находилось четыре человека, это было не так страшно. Но, оказавшись в камере смертников один на один с Примой, Сычева сразу вспомнила слова Лупейко: "Живой ты отсюда не выйдешь".

"Я боялась, что ночью она меня просто задушит", — вспоминает она.

Вскоре, как и обещал Лупейко, ее перевели в подвальную камеру, углубленную более чем на два метра в землю, с земляным полом и со стенами, по которым текла вода. Когда Сычеву заводили в камеру, она просто не поверила, что в этом погребе можно жить, и спросила конвоира: "Что это?" Тот ответил: "А это камера жмуриков, отсюда выходят только вперед ногами" Это была камера, в которой содержались больные туберкулезом, СПИДом и прочими тяжелыми инфекционными заболеваниями. Представляете, больного туберкулезом держать в мокром подвале? А вы говорите: "Пытки". В камере не было ни табуретки, ни стула, открытый туалет типа "очко" в полуметре от ржавого железного листа, на котором заключенные ели. В длину "хата" 2,6 метра, в ширину — 1,8. Холодно, но в зарешеченном окне не было даже стекла. В этом совершенно азиатском "зиндане" человек не мог жить, он должен был по всем законам медицины умирать. В этой камере Альбине Николаевне предстояло провести более 8 месяцев. За это время Сычева превратится, по ее же словам, в "мешок с костями". И даже кости будут больны.

Экс-узница вспоминает: "Я постоянно сушила камеру, каждый день вытирая со стен воду. Возле нар и вдоль "стола" прокопала в земле канавки, чтобы вода уходила, чтобы было хоть немного суше. Застелила мокрую землю слоем старых газет, которые приходилось выбрасывать, когда они намокали. Умудрилась даже достать хлорку и все продезинфицировать. Потом выпросила известку и побелила стены. Я работала каждый день".

Изюминкой Черниговского СИЗО было радио. Когда Попов додумался до своего изобретения, то вряд ли мог предположить, что его изобретение будет использовано в качестве инструмента пытки. Во многих СИЗО радио звучит целый день. Часто — очень громко. Цель, которую в данном случае преследует администрация СИЗО, отнюдь не повышение культурного уровня арестантов. Цель, официально декларируемая — помешать межкамерным переговорам и перестукиваниям. Однако этот метод кажется сомнительным. Существует масса иных способов передачи информации, которыми и пользуются опытные арестанты. Постоянно громко включенное радио дает еще одну возможность администрации "прессовать" арестанта, медленно сводить его с ума. Представьте, что вы неделю ежедневно от рассвета до заката на полную громкость слушаете радио "Шансон".? А если вам приходится слушать его в течение нескольких лет? В Черниговском СИЗО не выключаемыми радиоточками снабжены не только каждая камера, радио орало в коридоре, репродуктор с улицы был направлен в окна камер. Когда включать радио, на какую громкость — зависит от заступившего на смену дежурного. Как правило, радио орало с шести утра до десяти вечера. Добиваться тишины или сходить с ума — зависит от арестантов. Сычева боролась ежедневно. И добивалась успеха.

В ноябре 1999 года Сычевым пришло время знакомиться с материалами дела. Следователям неудобно было ездить в Чернигов, и Альбину Cычеву решили перевести в Киев. Ей выпал счастливый билет. Сычеву в целях "лучшей изоляции" перевели не в обычный СИЗО, а в СИЗО СБУ.

" 8 декабря меня вывели из Черниговского СИЗО, чтобы везти в Киев. Во дворе ждал "уазик" с несколькими вооруженными автоматами сотрудниками УБОПа. Мне надели по наручнику на каждую руку и попытались завести в зарешеченную камеру внутри машины и "растянуть", то есть пристегнуть наручники к противоположным бортам машины. И я должна была бы два часа фактически висеть на руках. Но тут не выдержали даже провожавшие меня сотрудники СИЗО и заявили, что они меня для такой перевозки не отдадут. УБОПовец усмехнулся и посадил меня в машину. Посадили между собой и стали пристегивать. Я говорю им, ребята, хоть одну руку оставьте. Один из них как крутанет наручник на моей руке, так что он в кости впился. Я от боли закричала, а он улыбается и говорит: "Что, сука, больно?" И они меня привезли в СИЗО СБУ в Аскольдовом переулке. Едва переступив его порог, я поняла, что это другой мир. Прапорщик, который меня принимал, вежливо спросил: "Альбина Николаевна, у вас есть претензии к конвоированию?" Я показала ему кровоподтеки от наручников, а он собрался писать протокол. И тут этот бравый черниговский УБОПовец грохнулся на колени и стал умолять ничего не писать, потому что у него семья, дети и прочее. Я боялась, что из-за кровоподтеков меня просто не примут в это СИЗО, и от протокола отказалась. Но причин этого совершено немотивированного садизма черниговского УБОП не могу понять до сих пор"

СИЗО СБУ было уникальным учреждением. К сожалению, было. Сейчас оно передано в ведение Департамента по исполнению наказаний, и не исключено, что Департамент его благополучно изгадит. А в 1999 году это действительно был кусочек Европы. Светлые просторные камеры по 20 метров на два человека, отличная пища, медобслуживание и даже надзиратели ходили по коридорам в тапочках! Чтобы не беспокоить арестантов. Нет ни мата, ни криков, разговаривают тихо.

«Когда мне в восемь утра принесли завтрак из картофельного пюре, салата, еще чего-то, я просто подумала, что это ошибка. Спрашиваю, кому это? Я ведь одна в комнате. А мне отвечают: "Вам. Если захотите, дадим добавки" Потом пришел начальник СИЗО Виталий Федорович Петруня, с ужасом меня оглядел и пообещал, что поставит меня на ноги. И действительно меня там откормили, подлечили. Яйца, масло, диетпитание. Я впервые почувствовала себя человеком.»

Однако все хорошее рано или поздно кончается. Впереди еще был Киевский СИЗО №13, Белоцерковский ИВС, ИВС Киево-Святошинского района. Впереди были четырехместные камеры, в которых содержались по 12 женщин, задыхающихся от собственного пота и испарений параши. Впереди было очередное незаконное дополнительное следствие. Прокуратура уже не могла выпустить Сычевых на свободу, потому что понимала: выйдя, они начнут требовать справедливости. Поэтому целью Лупейко было постараться продержать Сычевых в невыносимых условиях как можно дольше. Чтобы у них просто не было сил заниматься на свободе судебными делами против прокуратуры. Впереди у Сычевых была встреча с новым следователем. Встреча, которая свидетельствует: если зло не наказывается вовремя, оно начинает плодиться.

"Больше всего меня поразило в следователе Ярмоле, что этот совсем молодой человек — уже законченный садист. Ему было тогда 23-24 года, но у него были глаза эсэсовца. Он смеялся мне в лицо и говорил: "Все равно я тебя посажу. Лупейко — мой учитель. И то, что начал он — доделаю я. Ты еще увидишь в окно, как твоего сына выводят на прогулку. Вы, глядя друг на друга, поймете, что сдохнете здесь." И они напоследок решили просто добить нас условиями содержания в Белоцерковском ИВС. Добить уже тем, что мы будем знать, что сидим рядом, что силы тают, что мы умираем"

И все-таки Сычевы выжили. Мать пробыла под следствием 3 года 2 месяца 11 дней. В изоляторах временного содержания, где максимальный срок содержания составляет 10 суток, она провела 250 дней. Остальное — в СИЗО. Все это время она боролась за жизнь и свободу — свою и сына. И случайных попутчиц-сокамерниц. Она умудрялась составлять в ИВС и СИЗО ходатайства и апелляции тем, кто не знаком с законами, у кого нет денег на адвокатов. Несколько женщин, благодаря ней, вышли на свободу. Она боролась и борется за жизнь, за человеческие права, за свободу. Не пора ли бороться и всем нам?

Благодаря этим публикациям все больше людей приходит к автору с документами, рассказывают, что сделали с ними Лупейко и ему подобные. Мы пишем. А Лупейко читает. И остается прокурором Белой Церкви. Читает Гепрокуратура. И почему-то не проводит расследования по факту публикаций. Хотя, может, и должна это сделать. Возможно, не хочет порочить честь мундира? Но ведь она уже опорочена, независимо от результатов расследования. И спасти эту честь можно только правдой. Потому что, когда беззаконие не пресекают, оно становится законом (Станислав РЕЧИНСКИЙ)

(«Украина криминальная», www.cripo.com.ua)

Напомним вкратце, с чего, собственно, началось то, что можно назвать "белоцерковской трагедией". 18 ноября 1998 года в Белой Церкви был убит прокурор района Вадим Корнев. В это время в белоцерковском ИВС находился предприниматель Анатолий Гудык, обвиняемый в участии в бандитской разборке. Как выяснилось позже, Гудыка на этой разборке не было. Несмотря на то, что Гудык на момент убийства прокурора находился в ИВС, его обвиняют в организации убийства Корнева при участии защищавших его адвокатов Сычевых, следователя прокуратуры Шкляра и ряда других лиц. Все "фигуранты" подвергались чудовищным пыткам с целью добыть "царицу доказательств" — признание собственной вины. Разработку "дела адвокатов Сычевых" самолично благословил тогдашний генпрокурор Михаил Потебенько. Наиболее активными "дознавателями" становятся следователь Киевской областной прокуратуры Лупейко и заместитель начальника УБОПа Киевской области Фесун. Первый труп в ходе следствия появился уже через 12 дней. Для остальных арестованных "следствие" растянулось на три с лишним года и окончилось... освобождением. Дело об убийстве прокурора Корнева лопнуло. Виновные в фабрикации дела до сих пор не наказаны. Следователь Лупейко ныне "трудится" на должности прокурора Белой Церкви, Фесун — начальник службы охраны одного из крупных банков. Потебенько — народный депутат.

Недавно в редакцию обратился бывший сотрудник СБУ, чей брат тоже пострадал от неправомочных действий господина Лупейко. Он рассказал, что в течение нескольких лет занимался в СБУ реабилитацией пострадавших от сталинских репрессий. И этот человек с ужасом сказал мне: "Я очень хорошо изучил методы и правовую атмосферу того времени. Оно возвращается." Когда узнаешь, каким издевательствам подвергаются родственники современных подследственных, со словами этого человека трудно не согласиться.

Рассказывает Анатолий Гудык:

"Прокурора Корнева убили 18 ноября, а уже 21 ноября меня в камере жутко избили четверо в масках. Поломали ребра, вывернули ключицу, повредили позвоночник. Били молча, тупо убивали. Это была просто подготовка. А на следующий день пришел Лупейко. Стоит в следственной комнате и улыбается. Как сейчас помню, в черной кожаной куртке и в кожаной фуражке. Ну, что, говорит, будем знакомиться. "Я — Алекандр Васильевич Лупейко, следователь-беспредельщик. Дело будем вести по беспределу, все свои незаконные действия я буду облекать в законные формы"

Эти слова я на всю жизнь запомнил, потому что на протяжении всего следствия я на собственной шкуре и на своих родных испытывал этот беспредел. Можно простить собственные мучения, но когда пытают твоего отца...

Они арестовали его через несколько дней после убийства прокурора. Отец как раз принес мне передачу — теплые вещи, куртку, штаны, уже холодно было. А ему говорят: "Передачу не принимаем, заберите одежду сына." Сами понимаете, что это значит. И отец понял, что меня убили. А меня для этого "фокуса" специально раздели, и я сидел в камере зимой в одних штанах и футболке. И едва отец успел забрать мои вещи, как его задерживают вместе с моими вещами и передачей. Арестовали его в Белой Церкви, а отвезли в ИВС Володарки. А там сразу через "наседку" в камеру запустили информацию о том, что менты убили человека. Отец еще раз удостоверился, что меня уже нет в живых. Он у меня чернобылец, пенсионер, всю жизнь проработал в колхозе простым водителем. Для чего нужно было так над ним издеваться? Все просто. Чтобы он дал следствию "нужные" показания и для того, чтобы следствие могло шантажировать меня здоровьем и жизнью моего отца. Издевательства над ним тогда еще только начинались. В этот же ИВС привезли Владимира Шевченко, зятя моего бати, мужа моей сестры. В присутствии отца Шевченко выводили на ночные пытки неизвестные люди в масках. И убивали. Отец видел все это, видел, как потом Володю, уже потерявшего сознание, затаскивали в камеру. Он кричал им: "Что вы делаете! Одного сына моего убили, теперь убиваете второго!" А уже после этого батю выводили в следственную комнату и начинали допрос. Вопросы все те же. Как вы убили прокурора? Ты должен рассказать, как вы с Сычевыми это сделали. Однажды его поставили лицом к стене, заставили поднять руки и со всей дури несколько раз ударили по почкам.

Вскоре, после того как арестовали отца, мне устроили с ним очную ставку. Перед этим мы виделись на свидании перед самым его арестом. Отца продержали двенадцать дней и устроили нам очную ставку. Когда я его увидел, то не узнал вначале. За эти двенадцать дней он постарел лет на двадцать. Обо всем, что он пережил, мне долго никто не рассказывал. Батя не признавался больше года, после того как я вышел на свободу. Не хотел расстраивать. После этого отец стал часто болеть, по несколько раз в году лежит в больнице. А в то время, когда пытали отца, Лупейко говорил мне: "Или ты начинаешь давать показания на Сычевых или мы твоего отца уничтожим. Посмотри на его возраст, на здоровье. На нарах он долго не протянет. А если тебе этого мало, то мы "закроем" сейчас и твою мать, твою жену, а ребенка отдадим в детдом" И я тогда сказал: "Ладно. Отпускай отца — будем разговаривать, я дам выгодные тебе показания" Отца они выпустили, и я дал ложные показания под диктовку Лупейко. На суде, естественно от них отказался. Вышел на свободу, стал забывать все это. Но отца я им простить не смогу никогда."

Механизм следствия затягивает в свои шестерни не только самих подследственных, но и всех их родственников. Особенно, если как это заведено у нас, следствие может длиться годами. Помимо прямого прессования членов семьи "врага народа", родственникам предстоит пройти испытание иными кругами отечественного ада. Подследственному нужно возить передачи. Иначе он просто умрет от голода в этих ИВС и СИЗО. Ему нужно возить лекарства, потому что даже если до "посадки" он был здоровым человеком, то через месяц-два болезни непременно появятся. Нужно привезти теплую одежду, иначе будет воспаление легких и неизбежный туберкулез. Нужно возить множество бытовых мелочей, без которых жизнь в тюрьме невозможна. Наконец, нужно возить фрукты, чеснок, витамины, потому что в камерах нет солнца и свежего воздуха.

Все это — деньги, и немалые. А их, как, например, у пожилой мамы Саши Шкляра, колхозницы-пенсионерки, никогда не было. А значит, нужно влезать в долги. Семья подследственного всегда влезает в долги — это аксиома. Но и передачу, собранную с огромным трудом, не так то просто передать родному человеку. Сашку держали в Белой Церкви, а его мама живет в Мироновке. На дорогу уходит день. Еще полдня на то, чтобы эту передачу собственно передать. И так - три с лишним года. Но даже если вы живете в Киеве и ваш сын или муж сидит в Лукьяновском СИЗО — процедура передачи от этого не намного легче. Ради любопытства побывайте когда-нибудь ранним утром возле стен "Лукьяна". Сто, двести иногда больше людей с большими сумками. "Дачники". Не оттого, что едут на дачу, а оттого, что хотят передать "дачку" — передачу. Впереди у этих людей многочасовое стояние: вначале на улице, затем в небольшой и душной комнате для передач. Впереди неизбежное свидание с вечно пьяным "доктором", который должен принимать лекарства с 10 до 12, но вместо этого приходит в одиннадцать и старается не принимать ничего, кроме цитрамона и бинтов. "Да зачем ему это нужно, он ведь практически здоров!", — говорит добрый доктор и весело смеется. Жестокость всей нашей жизни не только в явных убийствах или пытках, она и в очередях у стен СИЗО, в которых стоят старушки и молодые женщины, матери и жены тех, чья вина еще даже не доказана. Они стоят в этих очередях годами.

Рассказывает супруга Павла Сычева - Светлана:

"Мне позвонили на работу и сообщили, что Павел арестован по подозрению в убийстве. Я сразу же спросила, можно ли приехать привезти передачу. Мне ответили что можно, только нужно получить разрешение у следователя. И на следующий день я приехала в Белую Церковь. Следователь Лупейко сразу "обрадовал": "Настраивайтесь на то, что вы своего Пашу больше не увидите" Потом были дикие какие-то вопросы. Не бил ли он вас? Был ли он жесток? А передачу не принимали очень долго. Лупейко просто не разрешал. Первую передачу мне удалось передать только на сорок второй день заключения Павла, в ИВС города Ставище...»

Светлане еще предстояло три года ездить по разным ИВС Киевской области с передачами для Павла и его мамы, предстояло стоять в скорбных очередях у стен Лукьяновского СИЗО. И все это время они с Павлом были лишены даже возможности писать друг другу письма. По нашим странным законам письма и свидания подследственным разрешает только следователь. При условии "сотрудничества со следствием", что попросту значит дачу выгодных для следствия показаний. Павлу и Светлане переписываться не разрешили.

О тех хождениях по мукам, которые приходится испытывать родственникам украинских подследственных можно написать книгу. О том, как сотрудники ИВС и СИЗО воруют передачи, об узаконенных поборах с родственников за саму возможность этих передач. Можно написать книгу о том, как из-за ограничения передач в СИЗО вспыхивают бунты и совершаются самоубийства. О том, как перед прошлыми президентскими выборами "сидельцы" получили передачу от Леонида Кучмы — по пять пачек "Примы" и по пачке чая. О том, как потом, во время выборов, сотрудники СИЗО показывали арестантам, за кого именно нужно было голосовать. И о том, как после выборов условия содержания в СИЗО становились все хуже и хуже.

Нам бы очень хотелось завершить цикл этих публикаций сообщением о том, что справедливость восторжествовала, что "правоохранители", виновные в убийстве, пытках и фабрикации "дела Сычевых", наказаны и ждут суда. Что прокуратура морально и материально возместила всем пострадавшим нанесенный ущерб. Нам бы хотелось написать о сотнях дел, выигранных простыми гражданами у прокуратуры, милиции, налоговой администрации и прочих структур, не отягощающих себя соблюдением закона. И мы верим, что волна таких дел когда-то пойдет. И что именно в результате этого будет очищаться система, призванная за наши с вами деньги защищать наши права. Мы знаем, что это неизбежно.

("Украина криминальная")

Станислав Речинский:

Когда зимой этого года мы начали публиковать материалы о деятельности прокурора Белой Церкви Александра Лупейко, то и предположить не могли, что в ответ на эти публикации последует целый шквал писем от жертв беззаконий, допущенных одним, отдельно взятым прокурором. Напомним, что вначале речь шла о фабрикации уголовных дел, пытках и даже убийстве, совершенных в ходе так называемого следствия по делу адвокатов Сычевых. Затем были дела нотариуса Магдич. Предпринимателя Балыковой и ее сыновей, Георгия Янева и прочих. Были проверки деятельности Лупейко, были выговоры, строгие выговоры. Но Лупейко до сих пор остается прокурором Белой Церкви. Интересна реакция на публикации самого Александра Лупейко. Александр Васильевич прежде всего позаботился разыскать того, кто его «заказал». И что самое удивительное, нашел этого человека. На прошлой неделе в редакцию обратился начальник Белоцерковского городского отдела внутренних дел, полковник милиции Петр Федорович Мусиенко с совершенно шокирующим заявлением. Как оказалось, прокурор Лупейко посчитал, что заказчиком публикаций является именно начальник городской милиции, и обвинил его... в организации покушения на себя любимого...

(«Вечерние вести», №157, 17-23 октября 2003 г.)

***

В интервью Петр Мусиенко рассказал о том, что прокурор Белой Церкви Александр Лупейко решил снять его с должности, посчитав, что именно начальник милиции был инициатором публикаций в «Украине криминальной», в которых городской прокурор выглядел не самым лучшим образом.

«Я знаю, что уже подписан приказ о снятии меня с занимаемой должности. Скорее всего мне предложат уволиться на пенсию или другой город. Я и сам собираюсь уходить. Сейчас я на больничном, и еще долго не появлюсь на работе. В следствие, соответственно, вмешиваться не могу и не хочу. Это просто сведение личных счетов путем фабрикации уголовных дел. Но когда эти так называемые дела будут закрыты, тогда уж я подам в суд», — сказал в интервью «Украине криминальной» Петр Мусиенко.

(«Популярные ведомости», №43, 23 октября 2003 г.)