Государство с проблемой

Долг перед нацией

«Обов’язком політичних сил перед українською нацією» назвал Иван Васюник, представитель секретариата президента, признание голодомора актом геноцида ко Дню памяти жертв голодомора...

Невыдуманная история

В 2003 году «Вечерка» (№ 132 от 29 ноября, статья «Погубили за лошадь») уже рассказывала о раскулачивании Григория Яковлевича Мусиенко, жителя села Радионовка Великобагачанского района Полтавской области.

«Все берите, но лошадей я вам не отдам! У меня семья – десять человек. Чем я буду ее кормить?» – сказал он во время конфискации имущества в сентябре 1932 года. Забрали, конечно, все: «Лошади две штуки, волы две штуки, корова одна штука, свиноматка одна штука и десять маленьких поросят. Птица: куры, гуси, а также домашний инвентарь: телега, плуг, бороны и так далее, кроме этого, сельхозпродукты: пшеница, овес, кукуруза, фасоль и продукты питания, включая и корм для скота», – пишет внук Григория Мусиенко Николай Васильевич. За оказанное сопротивление «бунтаря» осудили и бросили в тюрьму в г. Лубны. Там Григорий Яковлевич и умер в конце 1932 или в самом начале 1933 года. Как рассказал семье земляк, ослаб от голода и не смог выходить на работы, поэтому его перенесли в морг, а потом закопали в общей яме. Семья выжила только благодаря предусмотрительности потерянного кормильца – в яме возле дома под слоем перегноя были спрятаны арбузы, обильно уродившие засушливым летом 1932 года.

В трудную для страны годину сыновья репрессированного – Иван, Тимофей и Василий – не стали таить обид на Родину, с первых дней войны ушли на фронт. Дочь Ольга – мать Николая Васильевича Мусиенко – добровольно записалась в инженерно-строительные войска и до конца войны восстанавливала мосты и железные дороги.

Война отняла и то последнее, что осталось от отцовского имущества, – дом. Вернувшись в село, Ольга ютилась с сестрой Анастасией и ее двумя детьми в землянке. Стены нового дома возводили в 1953 году из самана, и только через год дом удалось накрыть соломенной крышей. В нем и рос Николай, в нищете, полуголодный, так как мать за работу в колхозе (дочь «кулака» не особенно располагала выбором профессии) получала не деньги, а трудодни, хоть и была в колхозной бригаде звеньевой.

Может, и не стал бы Николай Васильевич ворошить прошлое, но ведь государство само признало – голодомор был! Государство призвало восстановить имена пострадавших, сокрушаясь, что время стирает их следы из памяти нации! Да и в парламенте уже десять лет ждет своего рассмотрения законопроект о полной компенсации ущерба пострадавшим от незаконных репрессий… Деньги эти – совсем не лишние: сегодня Николай Васильевич остался единственным из бывшей большой семьи, он хронически больной человек с ограниченной подвижностью, хотя его возраст еще не достиг пенсионного. Откуда же взяться крепкому здоровью, если мать в молодости пережила голод, да и он сам в детстве недоедал? Если бы не «раскулачили» деда, не обездолили мать…

Так и начал он свои поиски материалов заведенного на деда уголовного дела, установления факта смерти, места, где похоронен...

Кто унижает жертв голодомора?

Несмотря на задекларированную государством заинтересованность в установлении конкретных фамилий погибших во время голодомора 30-х годов, никто не поспешил перевернуть архивы в поисках дела Мусиенко Г.Я. Как дружно три года подряд отвечали Николаю Мусиенко все компетентные органы, сведения о его деде «не сохранились». Может быть, а может, просто не нашелся добросовестный человек, готовый потрудиться во имя возвращения чьего-то доброго имени. Ведь это документы не сельсоветовские, а органа куда более буквоедского – ГПУ.

Восстановить события тридцатых годов прошлого века помогла старая жительница села Радионовка Быбка Г.М. – дала показания, по которым, после проверки их работниками Великобагачанского РО УМВД Украины в Полтавской области, Великобагачанская районная комиссия по вопросам восстановления прав реабилитированных 3 июля 2006 года установила факт раскулачивания Мусиенко Г.Я., а его имущество признала незаконно конфискованным «в связи с необоснованными репрессивными действиями со стороны властей». И, «руководствуясь ст. 17-18 «Положення про порядок виплати компенсації, повернення майна, або відшкодування його вартості реабілітованим громадянам або їхнім спадкоємцям», утвержденного постановлением Кабинета министров Украины от 18 февраля 1993 года № 112, установила сумму денежной компенсации истцу – Мусиенко Николаю Васильевичу как близкому родственнику в размере... 112 гривен 50 коп».

Такая вот «компенсация» за утрату кормильца, имущества, годы нищенства и бесправия.

Но и эти деньги получить – огромная проблема. Для получения «наследства» надо предъявить свидетельство о смерти деда, а оно отсутствует. В этих случаях факт смерти устанавливает суд.

На это, похоже, уйдут еще три года: суды «футболят» иск, нарушают сроки его рассмотрения. Так, судье Орджоникидзевского суда Саркисян Е.А. понадобилось продержать уже принятое заявление двадцать дней, а затем вынести определение «оставить без движения», так как в иске не указан «ответчик». Теперь в исковом заявлении красуется: «Ответчик: Кабинет Министров Украины 01008, г. Киев, ул. Грушевского, 12/2, тел. 044-255-21-71». Но срок рассмотрения нового, исправленного искового заявления тоже уже давно истек!

Может быть, если бы за фактом признания умершим человека 1885 года рождения не следовало бы возмещение ущерба, все двигалось бы быстрее?

Вот так и мыкается Николай Васильевич Мусиенко – наследник памяти об ужасе и горе, на котором делают себе карьеру некоторые политики. Под государственные разговоры о том, что «надо вспомнить всех поименно», под пышные и дорогие массовые мероприятия – поездки школьников в Киев, посадку парков, организацию музеев и мемориалов, конкурсов работ журналистов, которых Виктор Ющенко призвал «не бояться темы голодомора»...