Тридцать седьмой
В памяти людей, особенно старшего поколения навсегда осталось словосочетание «Тридцать седьмой год». Для кого-то это было связано с горем потери близких и родных людей, для кого-то – со страхом перед возможностью горя. Это было семьдесят лет назад. И хотя с тех пор в нашей истории произошло множество событий, но время большого государственного террора не ушло в прошлое. С этого мы начали разговор с председателем правления Украинского Хельсинкского союза по правам человека, сопредседателем Харьковской правозащитной группы Евгением Захаровым.
– Евгений Ефимович, мы говорим о терроре, но ведь репрессивный аппарат диктаторов от пролетариата стал действовать задолго до тридцать седьмого года.
– Конечно, репрессии начались сразу после октябрьского переворота. А 37-й год стал годом массового террора. Коммунистическая диктатура всегда – и до, и после 1937 года – сопровождалась политическими репрессиями. Однако именно Тридцать Седьмой стал в памяти людей зловещим символом системы массовых убийств, организуемых и проводимых государственной властью. По-видимому, это случилось из-за того, что Большому Террору были присущи некоторые из ряда вон выходящие черты, предопределившие его особое место в истории и то огромное влияние, которое он оказал – и продолжает оказывать – на судьбы нашей страны…
– …То есть дело только в размахе?
– Тридцать Седьмой – это гигантский масштаб репрессий, охвативших все регионы и все без исключения слои общества, от высшего руководства страны до бесконечно далеких от политики крестьян и рабочих. В течение 1937–1938 по политическим обвинениям было арестовано более 1,7 млн. человек. А вместе с жертвами депортаций и осужденными «социально вредными элементами» число репрессированных переваливает за два миллиона.
– Такое впечатление, что заработала тщательно подготовленная машина.
– Причем с невероятной жестокостью приговоров: более 700 тысяч арестованных были казнены. И беспрецедентной плановостью террористических «спецопераций». Вся кампания была тщательно продумана высшим политическим руководством СССР и проходила под его постоянным контролем. В секретных приказах НКВД определялись сроки проведения отдельных операций, группы и категории населения, подлежавшие «чистке», а также «лимиты» – плановые цифры арестов и расстрелов по каждому региону. Любые изменения, любые «инициативы снизу» должны были согласовываться с Москвой и получать ее одобрение.
– Но люди в это время жили, работали, рожали детей…
– Для основной массы населения, незнакомой с содержанием приказов, логика арестов казалась загадочной и необъяснимой, не вяжущейся со здравым смыслом. В глазах современников Большой Террор выглядел гигантской лотереей. Почти мистическая непостижимость происходящего наводила особенный ужас и порождала у миллионов людей неуверенность в собственной судьбе. Расправа с людьми, имена которых были известны всей стране (именно о них в первую очередь сообщали газеты) и в лояльности которых не было никаких причин сомневаться, увеличивала панику и усугубляла массовый психоз. Впоследствии родился даже миф о том, что Большой Террор будто бы был направлен исключительно против старых большевиков и партийно-государственной верхушки. На самом деле, подавляющее большинство арестованных и расстрелянных были простыми советскими гражданами. Формулирование индивидуальной «вины» было заботой следователей. Поэтому сотням и сотням тысяч арестованных предъявлялись фантастические обвинения в «контрреволюционных заговорах», «шпионаже», «подготовке к террористическим актам», «диверсиях» и т.п.
– Ведь многие и тогда знали о том, кто строит Беломор-канал, кто арестован по навету. Почему не было реакции на насилие?
– Была круговая порука, которой сталинское руководство старалось повязать весь народ. По всей стране проходили собрания, на которых людей заставляли бурно аплодировать публичной лжи о разоблаченных и обезвреженных «врагах народа». Детей вынуждали отрекаться от арестованных родителей, жен – от мужей. Кстати, именно в 1937 году окончательно сформировалась характерная черта советского общества – двоемыслие, следствие раздвоения реальности, навязанного пропагандой общественному и индивидуальному сознанию. А потом была систематическая многолетняя официальная ложь о судьбах расстрелянных: сначала – о мифических «лагерях без права переписки», затем – о кончине, наступившей будто бы от болезни, с указанием фальшивых даты и места смерти.
– Но ведь террор, или борьба с инакомыслием не закончилась со смертью Сталина и Берии…
– Это продолжалась до середины 80-х, практически до начала перестройки и крушения социализма…
– Есть стереотип: Сталин – отец террора. А Ленин – пламенный революционер, друг детей, рабочих и крестьян.
– Ленин такой же убийца как Сталин или Берия, настоящий отец террора. С его подачи были созданы концлагеря. Он ведь убеждал всех, что ради великой цели можно убить сколько угодно людей. Это теперь хорошо известно из архивных документов.
– Представители сегодняшних левых продолжают использовать идеологические штампы о человечности самого человечного человека. Эксплуатировать его социальные идеи и лозунги.
– Из множества идей сейчас используется главная и самая привлекательная – социальная справедливость. Это нравится людям. И очень трудно избавиться от этой заманчивой идеи. Лозунг равенства доходов и потребностей использует коммунистическая идеология. А равенство возможностей – лозунг социалистов. Но на самом деле неравенство закрепляется правом. Если родители богаты, то их детям будет гораздо легче жить, чем детям бедных. Это очевидно. И если человек более способен к бизнесу, может больше заработать и стать богатым, то он это делает и передает заработанное по наследству. Так устроена жизнь. Кстати, в странах Запада левые идеи тоже достаточно популярны. Но закон там охраняет права человека. Коммунистическая идея о социальной справедливости и равенстве хороша и привлекательна. Другое дело, что ее реализация в СССР привела к террору и показала, что такой способ приводит к тупику: жертвам, насилию.
– Но была ведь оттепель 60-х, была попытка строительства «социализма с человеческим лицом», …
– Напомню только один факт: 1968 год. Чехословакия. Ситуация закончилось, тем, что растоптали все надежды. Снова включился репрессивный аппарат. На мой взгляд, система, которая строится на принципе полного социального равенства, нежизнеспособна в экономическом плане. По крайней мере, все известные попытки ее создать провалились…
– Существует еще один стереотип: при Сталине было хорошо. А репрессировали и разоблачали «врагов», «плохих», а честным и хорошим труженикам нечего было бояться.
– Это следствие идеологии и промывки мозгов. Под каток репрессий попадали не плохие, а все. Сущность сталинского подхода состояла в использовании страха и рабства. Флагманы индустрии строили зэки, в «шарагах» заключенные делали самолеты и танки. Сегодня любой человек, который хоть немного знает историю, миф о сталинском благополучии аргументированно разобьет в пух и прах.
– Но живучим оказался страх, коллективная порука, внутреннее рабство, боязнь репрессий и общественного мнения…
– От страха избавляться трудно. Во время хрущевской оттепели общество начало что-то узнавать и понимать о репрессиях и терроре. Как сказала Анна Андреевна Ахматова, тогда две России встретились: те, кто сажал, и те, кого сажали, и посмотрели в глаза друг другу. Процесс понимания должен был идти дальше, но его затормозили. Следствием прерывания оттепели стало диссидентское движение и эмиграция. Диссиденты жили как свободные люди в несвободной стране. В брежневское время по статистике на каждого посаженного по «политической статье» приходилось 96 человек, которые испытывали на себе давление репрессивного аппарата: их вызывали в КГБ, уговаривали, грозили… И таких было примерно полмиллиона. Сейчас страха стало еще меньше. Но на генетическом уровне он остался. Сегодня вступило в жизнь поколение, которое выросло после перестройки и исчезновения репрессивного аппарата. Они выросли и живут в другом обществе. И Майдан тоже дал определенный толчок: ведь многие отдавали себе отчет, что это опасно... Но, тем не менее, шли на Майдан, не будучи уверены, что останутся живы. Эффект Майдана – в освобождении от страха огромного количества людей.
– Репрессиям подверглись и множество харьковчан...
– Харьков был столичным городом, и репрессии здесь были серьезными. Здесь было «шахтинское дело», процесс СВУ и многие другие известные дела. Во время Большого Террора было расстреляно более 20 тысяч человек. Репрессии продолжались в 40-е годы. В 70–80-е в Украине была высокой диссидентская активность. Это движение состояло из национального, общедемократического, религиозных движений и движения за свободу эмиграции. Здесь многие слушали радио «Свобода», «Голос Америки», Би-Би-Си, было много самиздата, потому что в Харькове много вузов, студентов, технической интеллигенции. В пятом управлении КГБ, которое следило за диссидентами, были соответствующие отделы, был ряд соответствующих судебных процессов.
– Сейчас свобода есть. Но права нарушаются. Людей втягивают в конфликты кланов, а это рейдерство. Не спрашивая, поднимают тарифы, проводят уплотнительную застройку, тратят деньги на фонтаны и жилкомсервисы... А судебная система не работает, судьям не верят. Нарушаются права людей и вместе, и по отдельности?
– Ситуация мозаичная. Действительно, местные власти берут на себя полномочия решать вопросы, ни с кем не советуясь, по своему усмотрению. Насколько я знаю, сейчас ничего невозможно решить – построиться, получить землеотвод – вне коррупционных схем. Просто ничего не получится без взяток или знакомств. В принципе правозащитники этим не занимаются, но проблема такая есть. С одной стороны, люди получили больше свободы. Например, заниматься бизнесом, выезжать за границу. И уровень жизни постепенно повышается. Возникает средний класс и, кажется, он менее зависим от власти. Но как только люди сталкиваются с бюрократией, они немедленно оказываются перед выбором: или прекратить работать, или принять систему уродливых отношений: давать взятки, искать «прикрытие» бизнеса и т.д. Ничего хорошего в этом нет, и это не может продолжаться долго. Не будет нормального цивилизованного общества. Многие просто стараются быть близкими к власти… Процветает коррупция, воровство, уклонение от налогов, черный бизнес. А есть еще большое количество людей, которые живут в нищете, и ничего себе не могут позволить. Они не живут, а выживают. Искаженная система взаимоотношений. Ведь бизнесменов вынуждают платить зарплату в конвертах, уклоняться от уплаты налогов…
– В обществе катастрофически усиливаются двойные стандарты…
– Это объяснимо. «Своим», близким к власти, можно все, а «чужим» нельзя ничего... Бизнес и власть срощены. «Свои» получают – деньги, заказы, участки земли, возможность строиться, выигрывать тендеры. Но нужно быть «своим». И людей вынуждают становиться «своими».
– Существует проблема прав избирателей. Партийные списки и партийное депутатство приводит не к индивидуальной, а к коллективной ответственности, или безответственности, или круговой поруке. Проголосовал на выборах за партию, она выставила списочный состав, и дальше по партийному признаку начинает хозяйствовать. Право спросить, что конкретный депутат сделал для города, для района, для конкретного избирателя, отсутствует.
– Изменение Конституции 8 декабря 2004 года ввело пропорциональную систему выборов, в том числе и в местные советы. А партии по украинскому законодательству являются общенациональными, и их программы тоже носят общеукраинский характер, но у каждого региона есть свои интересы, приоритеты, которые могут противоречить общеукраинским, или фокусироваться на иных проблемах. А фактически на региональном уровне никто не обязан заниматься местными проблемами, нужно выполнять партийные установки центра. Сейчас ведь во власти – в основном, поколение бывших комсомольцев, вот они и реализуют известные принципы демократического централизма. Им не нужны яркие личности на местах, которые способны мыслить самостоятельно и свободно, им надо, чтобы выполнялись партийные решения. Поэтому человек, который может и хочет что-либо сделать на местном уровне, должен за поддержкой идти на поклон к партийному боссу. Партий много, каждая из них – мини-КПСС. И такой парадокс: президенту не нужно быть партийным, можно самовыдвинуться, заплатить необходимую сумму денег – и участвовать в выборах. А для того, чтобы стать депутатом райсовета в городе, нужно быть членом партии, попасть в список. Это абсурдно и неэффективно. Отсюда и усиление корпоративизма, коррупционности. Еще более плотное слияние бизнеса с властью. Почему все депутаты так бьются за власть? Потому что это связано с контролем над финансовыми потоками, получением преференций, выгоды.
– Что в этом смысле изменят внеочередные выборы?
– Я думаю, что ничего не изменят. Для серьезных перемен нужно изменить Конституцию, вернее, принять новую ее версию.