MENU
Гаряча лінія з пошуку зниклих безвісти в Україні
Документування воєнних злочинів в Україні.
Глобальна ініціатива T4P (Трибунал для Путіна) була створена у відповідь на повномасштабну агресію Росії проти України у лютому 2022 року. Учасники ініціативи документують події, у яких є ознаки злочинів згідно з Римським статутом Міжнародного кримінального суду (геноцид, злочини проти людяності, воєнні злочини) в усіх регіонах України

Реабилитация права

23.11.2010    джерело: www.polit.ru
Билл Боуринг - Маша Карп
Интервью с адвокатом, профессором права Лондонского университета, Биллом Боурингом о международном праве и защите прав человека

Состояние международного права, проблема ограниченного суверенитета современоого государства в части прав человека – предмет постоянных дискуссий в нашей стране и в мире. Об этом с Биллом Боурингом – практикующим адвокатом и профессором права Лондонского университета – побеседовала Маша Карп. В 2002 г. Билл Боуринг открыл Европейский центр защиты прав человека (European Human Rights Advocacy Centre), через который прошло множество исков (главным образом из Чечни), направлявшихся в Европейский суд по правам человека. В 2008 г. ученый опубликовал книгу “The Degradation of the International Legal Order? The Rehabilitation of Law and the Possibility of Politics”Деградация международного правопорядка? Реабилитация права и возможность политики»).

Название вашей книги звучит пугающе, даже с вопросительным знаком. Подзаголовок внушает некоторую надежду. Что вы думаете о развитии международного права?

Когда я начинаю читать своим студентам курс по публичному международному праву, я спрашиваю: действительно ли публичное международное право – это настоящее право? Существует влиятельная английская теория, согласно которой право – это приказ суверена [1]. В международной сфере суверена нет – нет мирового правительства. Поэтому многие теоретики скажут, что международного права в принципе не существует. Как же его преподавать? Здесь, я думаю, ответ заключается в том, что существует огромное количество международных правовых норм самого разного рода, которые в 99% случаев все соблюдают. Иначе у нас бы не было ни телекоммуникаций, ни почты, ни воздушного транспорта; мы не могли бы плавать по морю. Большинство людей ежедневно имеют дело с правилами дорожного движения. Некоторые эти правила не соблюдают, и они разбивают машины и убивают людей, но в 99% случаев люди следуют этим правилам, потому что иначе нельзя было бы ездить по дорогам. С международным правом та же история.

После Второй мировой войны международное право стремительно и всесторонне развивалось – этот процесс начался с образования ООН. Причем самый интересный и многообещающий факт заключается в том, что даже государства вроде Соединенных Штатов – а это самая влиятельная страна в мире, для которой международное право – весьма неудобное препятствие, и которая его не любит, – прилагают огромные усилия к тому, чтобы законным образом обосновать свое поведение. Мир, конечно, несовершенен, в нем происходят ужасные вещи, но нам нужно, чтобы таких структур было как можно больше, – тогда государствам действительно придется думать, прежде чем они задействуют свои вооруженные силы.

И, тем не менее, в своей книге вы цитируете специалиста по международным отношениям Дэвида Чэндлера (David Chandler), который утверждает, что международное право стало «деградировать», после того как США и Великобритания отреагировали на события 11 сентября 2001 г. Кроме того, описывая «прелюдию» этих событий, вы утверждаете следующее: «Три показательных случая с использованием вооруженных сил против Ирака (1991 г.), Сербии (1999 г.) и, наконец, Афганистана (2001 г.) представляются тремя актами трагедии всепроникающего обмана, зловещих отношений между законодательством и властью в духе “невеста и вампир”… Первый случай ознаменовал вступление в действие брачного договора, когда закон и власть, по окончании холодной войны, казалось, заключили долгожданный счастливый союз. Второй случай – соблазнение: власть стала требовать от закона, чтобы он задействовал свои средства, международный обычай. Третий – отторжение: власть, надругавшись над законодательством, отвернулась и ушла прочь». А затем вы говорите об «откровенно противозаконном поведении США и Великобритании, когда они вторглись в Ирак и оккупировали его». То есть вы, видимо, сторонник идеи о «деградации» и «насилии» над законом. Как же тогда можно, пользуясь вашим выражением, «реабилитировать право»?

Суть этой главы и всей книги в том, чтобы обосновать тезис, что ООН нужно сохранить; я как раз возражаю Дэвиду Чэндлеру и всем, кто считает, что ООН – это пустая трата времени, что права человека – это только обуза, и о них следует забыть, – то есть он, в сущности, утверждает, что всё это бессмысленно. Я, напротив, говорю, что ООН разработала принципы, которых мы должны строго придерживаться, особенно это касается применения силы (когда силу можно применять в порядке самозащиты и прочие принципы). Со своей стороны, я утверждаю, что этими принципами следует руководствоваться потому, что они сформировались в результате преобразования международного порядка по итогам Второй мировой войны, распада колониальных империй, а также превращения ООН из закрытого клуба победителей в огромную организацию, которая существует сейчас. Эти принципы наполнены колоссальным историческим содержанием, и мы должны их защищать. Вот почему я поставил вопросительный знак после фразы «деградация международного правопорядка». Вопрос заключается в следующем: утратил ли он значение и забыли ли мы о нем или, напротив, он сейчас важен как никогда? Я считаю, что верно последнее.

Но ООН фактически пришла в упадок в последние годы – разве нет? Мы помним, как она всех раздражала во время войн в бывшей Югославии, например. Она ведь ничего не делала, всё откладывала на более поздние сроки.

Нужно различать Генеральную ассамблею, в которой представлены все государства и которая может решать вопросы через Международный суд, и Совет безопасности, в который на постоянной основе входят только те, кто победил во Второй мировой войне, в том числе Россия, которая теперь сменила Советский Союз. Здесь действительно срочно нужна реформа – это уже давно очевидно. Потому что при любом серьезном конфликте либо Россия, либо Китай, либо Америка проголосует против... Тем не менее, я продолжаю настаивать на том, что ООН – это огромное достижение. И если кто-то скажет «давайте ее уничтожим», то всё равно придется создавать ее заново, а я в этом не вижу смысла.

Вы пишете о некоторых коллизиях между международным гуманитарным правом и международным регулированием прав человека. В чем причина этих противоречий?

Прежде всего, это разные ветви международного права. У регулирования прав человека очень глубокие исторические корни: оно восходит к XVIII веку и с тех пор последовательно развивается вплоть до возникновения ООН. Права человека сосредоточены на индивидууме. Во второй статье Европейской конвенции (право на жизнь) говорится, что государство может убивать людей при определенных обстоятельствах, но должно прилагать все усилия к тому, чтобы этого не делать. А гуманитарное право – это право войны, оно создано на основе принципов Красного креста, и важнейшие документы в этой сфере (вроде Женевской конвенции) возникают по инициативе не ООН, а Красного креста в Женеве. Гуманитарное право полностью рассчитано на военное время, когда из-за войны гибнут мирные жители. Согласно праву прав человека, государство может убивать людей, только если это абсолютно необходимо, а гуманитарное право исходит из того, что мирных жителей в любом случае будут убивать. С этой точки зрения, военными преступлениями считаются целенаправленные действия в ущерб мирному населению.

Первые шесть чеченских исков, которые мы направляли в Европейский суд по правам человека, касались случая, когда в октябре 1999 г. обстреляли колонну беженцев, выходивших из Грозного (во время обстрела погибли дети), и других случаев, когда убивали мирных жителей (в начале 2000 г.). Тогда в нашей команде началась полемика о том, не следует ли нам обратиться к гуманитарному праву. В итоге решили не обращаться.

Российское правительство, конечно, не признало бы, что оно ведет войну в Чечне... Мне кажется, вы очень интересно пишете в этой книге о двух Дополнительных протоколах к Женевским конвенциям, принятых в 1977 г., – о международных (Первый протокол) и немеждународных (Второй протокол) вооруженных конфликтах. Вы говорите, что «в случаях с Великобританией (Северная Ирландия), Турцией (Юго-Восточная Турция) и Российской Федерацией (Чечня) государство всеми силами отрицало факт “вооруженного конфликта”, а происходящее называли “терроризмом”, “бандитизмом” или просто “организованной преступностью”». Несмотря на то, что ирландцы, курды и чеченцы хотели самоопределения, международное сообщество не сочло эти конфликты национально-освободительным движением, которое квалифицируется как «международный конфликт», поэтому эти случаи пришлось рассматривать в соответствии со Вторым протоколом. Как всё это работает в случае с Чечней?

Мы выиграли эти дела благодаря тому, что Россия настаивала на своем праве убивать этих людей в силу абсолютной необходимости. А мы утверждали, что эти действия чрезмерны. Примечательно то (и я описал это в той главе), что мы выиграли по линии прав человека, но в судебном заключении были названы два генерала – генерал Недобитко и генерал Шаманов, – которые совершали именно военные преступления.

Но ведь российское правительство так и не признало, что это была война? Или признало?

Во время первой чеченской войны, то есть в 1995 г., коммунистические депутаты направили в российский Конституциональный суд дело о том, что Ельцин незаконно задействовал вооруженные силы. Конституционный суд решил, что он имел право задействовать войска, потому что он президент – и отвечает за целостность территории. Но он сказал: Россия ратифицировала Дополнительный протокол к Женевской конвенции, касающийся внутренних вооруженных конфликтов, то есть это был вооруженный конфликт, это была война в том смысле, в котором к ней применим Дополнительный протокол. А отсюда следует, например, то, что нужно изменить российское законодательство, чтобы оно это учитывало; нужно возместить ущерб всем, кто пострадал из-за войны... Этого не сделали. По итогам выигранных нами процессов против России по поводу Второй чеченской войны мы стали настаивать на том, чтобы это исполнили. Мы также добивались того, чтобы Шаманова и Недобитко преследовали в судебном порядке за военные преступления, потому что военные преступления оговариваются в российском законодательстве. Шаманов, наоборот, продвинулся в должности: теперь он командующий ВДВ России, так что Россия явно не намерена его преследовать. Россия, наряду с Китаем и Соединенными Штатами, отказалась стать участником Международного уголовного суда. Я тесно сотрудничаю со Станиславом Дмитриевским из Нижнего Новгорода, которой проделал огромную исследовательскую работу, чтобы выяснить, каким образом можно поднять тему военных преступлений, совершенных в Чечне.

Но тематика книги такова, что я, в первую очередь, разбираю в ней истоки регулирования прав человека. Я стараюсь сделать историко-политический обзор по правам человека и проследить, как в разные исторические периоды возникали разные поколения прав человека. Гражданские и политические права возникли в результате французской и американской революций в конце XVIII в.; социально-экономические права появились на Западе как реакция на революцию в России; третьим поколением прав человека стали права народов – право самоопределения, право развития, право мира. Это результат антиколониальной борьбы 1960-х гг., для меня это главная часть книги. Что касается гуманитарного права, то я хочу показать, что Дополнительные протоколы 1977 г. стали прямым следствием деколонизации. И что именно тогда гуманитарное право стало применяться к внутренним вооруженным конфликтам.

Вы пишете о правовых проблемах в связи с убийством иракских граждан в 2004 г. в результате конфликтов в Ираке, в которых принимали участие британские вооруженные силы. Чем всё закончилось?

Еще не закончилось. Всего там было два дела: во-первых дело Аль-Скейни по поводу иракца Баха Мусы, который умер, находясь под арестом британских военнослужащих, – Европейская конвенция распространялась на этот случай, хотя это произошло не на территории Британии или Европы. Но Британия фактически контролировала ту область в Ираке, поэтому конвенция была в силе. Сейчас идет расследование. Второе – дело Аль-Джедды. В этом случае человека много лет продержали под арестом, причем он даже не мог подать апелляцию. Британцы считали, что он не имел права на подачу апелляции в соответствии с британским или иракским законодательством, то есть такого закона просто не было... Теперь оба эти дела будет рассматривать Европейский суд по правам человека. Это связано с такими делами, как Илашку против России, в котором считалось, что Россия ответственна за то, что происходило в Приднестровье, хотя Приднестровье не входит в состав России. Это был первый шаг. И был еще процесс – Исса против Турции – в связи с действиями турецких войск в Ираке, то есть за пределами Турции. И еще нам предстоит ряд процессов по поводу поведения Британии в Ираке. Помимо собственно вопроса о законности войны, очень интересно, как Страсбург будет применять Европейскую конвенцию к британским войскам.

Прежде чем мы перейдем к Страсбургу, я хочу спросить вас вот о чем: в книге вы утверждаете, что Тони Блэр сыграл очень сомнительную роль в формировании отношения европейцев ко Второй чеченской войне...

Когда Путин в 1999 г. заявил, что он будет «мочить террористов в сортире», думаю, не все в точности поняли, что он имеет в виду, но стало вполне ясно, что в этот раз он собирался полностью разрушить Грозный и убить огромное число людей. Потом, в 2000 г., одновременно произошли два события. Во-первых, генеральный секретарь Совета Европы обратился к Российской Федерации с просьбой: «Поясните, пожалуйста, в точности, что вы собираетесь делать, чтобы мы могли убедиться, что ваши военные действия согласуются с Европейской конвенцией по правам человека, которую вы ратифицировали в 1998 г.». Россия на это фактически ответила: «Идите к черту». Очевидно было, что российское руководство не собирается подчиняться. Во-вторых, Фрэнк Джадд, который тогда был докладчиком Совета Европы, потрясенный ужасом происходящего, привел из своих наблюдений ряд таких веских и наглядных примеров, что Парламентская ассамблея Совета Европы проголосовала за исключение российской делегации и рекомендовала Комитету министров Совета Европы (это орган исполнительной власти СЕ) исключить Россию из членов Совета.

О том, что этого не произойдет, мы узнали через десять дней после принятия резолюции, когда Тони Блэр пригласил «Володю», с которым он тогда был в дружеских отношениях, в Лондон, они выпили в пабе пинту пива, а потом «Володя» попил чаю с королевой. Он тогда даже не был президентом, он был всего лишь исполняющим обязанности президента, так что это не был собственно официальный визит, это была совершенно неформальная встреча. Именно Блэр дал ясно понять, что он будет предотвращать любые действия, направленные против России по поводу Чечни. Путин публично признал это и очень благодарил Британию. Только недавно, после убийства Литвиненко и других событий, отношения резко ухудшились, но тогда это были идиллические отношения. Британия была главным защитником Путина.

Как же вам удалось в то время поддержать рассмотрение российских исков в Страсбурге?

В начале 2000 г. я уже был хорошо знаком с людьми из «Мемориала», которые тогда только открыли в на базе общества «Мемориал» Правозащитный центр (сам «Мемориал» – это отнюдь не юридическая организация). Это был крошечный закуток в офисе «Мемориала», и там Анна Корнилина, по образованию даже не юрист, а журналист, сама и работала над делами, которые должны были направляться в Страсбург (эта работа не оплачивалась). К тому времени у меня уже был опыт, накопленный за те десять лет, пока мы с коллегами вмести работали над исками против Турции со стороны курдов. И у нас в этой стране было множество связей с адвокатами, которые готовы были заниматься этими исками безвозмездно. Я сказал «Мемориалу», что попытаюсь получить деньги от Еврокомиссии, потому что это единственный серьезный спонсор в таких делах. И в апреле 2001 г. я подал в Еврокомиссию заявку на получение гранта. Прошло два года. За это время в Брюсселе дважды теряли заявку, так что мне приходилось заново отправлять все бумаги. Наконец в декабре 2002 г. произошло три события. Во-первых, мы получили миллион евро; во-вторых, у нас согласились принять первые шесть чеченских исков; в-третьих, директором проекта смог стать Филип Лич. Это всё произошло как по волшебству.

Благодаря этому миллиону евро мы в партнерстве с «Мемориалом» открыли офис в Москве, и теперь у нас в штате есть 4-5 молодых юристов. У нас также есть юристы-представители в Чечне, Ингушетии, Новороссийске, Рязани и Санкт-Петербурге. Мы ведем сотни исков против России. На настоящий момент мы выиграли около 50 из них. Многие из них имеют отношении к Чечне, но теперь у нас появились и экологические иски – например, дело, касающееся Озерска (Челябинская область) по поводу последствий произошедшей там ядерной катастрофы. У нас много исков в связи с дискриминацией. И у нас есть офис в Британии, в нем работают 5 человек, и он сотрудничает с комитетом правозащитников в Коллегии адвокатов Англии и Уэльса. Этих денег хватило на три года, а теперь у организации появились новые спонсоры.

Удивительно успешный проект. Но у вас наверняка есть какие-то проблемы в Страсбурге?

Это очень медленный процесс, и всегда таким был. Кстати, Россия не лидирует среди подателей заявок. На ее долю приходится самое большое количество заявок, но у нее же и самое большое население, и она оказывается на 15-16 месте по числу заявок на душу населения, так что ничего особенного здесь нет. Но я думаю, теперь каждый россиянин слышал о Страсбургском суде, а каждый юрист в России будет говорить своему клиенту: мы проиграли, но не волнуйтесь, теперь мы обратимся в Страсбург. Хотя до сих пор 98% российских исков отклоняются.

Потому что они плохо подготовлены?

Потому что они поступают от сумасшедших, потому что они плохо подготовлены и т. д. В этом проекте мы, в частности, добивались того, чтобы все иски, проходящие через нас, воспринимались серьезно. Не все наши иски проходят и не все выигрывают, но, думаю, процент успешных дел у нас больше. Таким образом, проблемы у нас следующие: медлительность процесса; потом шансы выиграть дело не всегда высоки. Кроме того, если вы выигрываете, вы получаете только декларацию о том, что вас ущемили в правах, маленькую сумму денег – и всё. Но процесс правоприменения гораздо более затянут и труден (например, если вы пытаетесь выяснить, что случилось с вашими детьми, которых забрали российские вооруженные силы). Но я думаю, что чеченцы, которые обращаются в Европейский суд, хотят не быстрого судебного решения и не денег. Они хотят, чтобы высший суд Европы рассказал правду о том, что с ними произошло. Вот зачем они туда идут. Есть и другие последствия. В 1998 г. Европейская конвенция и ее судебная практика была включена в состав российского законодательства. Поэтому теперь все учебники для российских студентов-юристов переполнены сведениями о Страсбурге, и, думаю, это важно. Я каждый год участвую в качестве судьи в олимпиаде по международному праву, которая проходит в Москве. В этом году у нас было 55 команд из разных российских городов – от Владивостока до Калининграда. Это были прекрасные студенты из 55 университетов – они отлично знали английский, уверенно владели международным правом и правом прав человека, были способны написать правовое обоснование в 8 000 слов с каждой стороны и корректно отвечали мне, а я очень придирчивый судья. Кроме того, российский Конституционный суд почти всегда теперь ссылается на европейское прецедентное право. Антон Бурков в Кембридже только что написал интересную докторскую диссертацию о том, как Европейская конвенция применяется к российскому судопроизводству. И еще, конечно, в 2003 г. Пленум Верховного суда РФ утвердил включение права прав человека в российское законодательство. Таким образом, это очень длительный процесс, но он идет в правильном направлении.

[1] Фраза «Право – это приказ суверена» (“Law is the command of the sovereign”) принадлежит английскому правоведу Джону Остину (John Austin, 1790–1859 гг.), который считается родоначальником юридического позитивизма.

См. также:

  • Варвара Пахоменко. «Особый путь» Валерия Зорькина
  • Билл Боуринг. Правовой нигилизм в России
  • Кирилл Коротеев. 10 лет "под Страсбургской пятой"
  • Григорий Диков. Российские жалобы в Европейском суде – практика по неприемлемым делам
  • Григорий Диков, Ольга Чернышева. Европейский суд: россияне против государства

22 ноября 2010, 10:09

 Поділитися