MENU
Горячая линия по поиску пропавших без вести в Украине
Документирование военных преступлений в Украине.
Глобальная инициатива T4P (Трибунал для Путина) была создана в ответ на полномасштабную агрессию России против Украины в феврале 2022 года. Участники инициативы документируют события, имеющие признаки преступлений согласно Римскому уставу Международного уголовного суда (геноцид, преступления против человечности, военные преступления) во всех регионах Украины

‘Дедушку от взрыва снаряда откинуло метров на сто’

01.11.2022    доступно: Українською
Александр Васильев
Владимир Заика — житель села Мощун Киевской области. Говорит, в Мощуне остались неповрежденными 5% домов. Владимиру самому довелось под обстрелами тушить пожар, когда вражеские снаряды попали в его дом. Из всего подворья у Владимира уцелел только сарай.

Владимир Заика возле своего разрушенного дома в селе Мощун Киевской области

— Меня зовут Володя. До войны занимался разным, устанавливал кондиционеры, а вообще, я водитель по профессии. Сейчас на пенсии по инвалидности после инфаркта. 

—  Думали ли вы, что начнется полномасштабное вторжение России?

— Да нет, никто даже не думал. Даже когда начались взрывы, никто не думал, что будет так как сейчас, что дома будут разрушены. Никто не думал, что они так нападут. До этого говорили, чтобы мы готовились, собирали тревожный чемоданчик, документы, чтобы можно было уехать. А мы документы так и не подготовили. Они потом сгорели.

 Каким для вас был первый день полномасштабной войны?

— Обычный будний день. Проснулись, пока не сезон — работы не было, поэтому занимались домашними делами. Я разводил перепелок, кормил собак, котов — будничные дела.

 Что происходило в следующие дни войны?

— В следующие дни сидели в погребе. Как только начинается обстрел, мы сразу в погреб. Сначала связь была, потом пропал свет. А как свет пропал, так и связь — тоже. Над нами летали дроны, беспилотники.

Сначала был в Теробороне, нам дали один автомат на троих, мы не знали, стреляет он или нет … А с 25-го февраля взрывы слышались близко, потом еще ближе, а 6-го марта было очень громко, когда орки зашли в наше село. Очень сильно бомбили градами и забрасывали минами.

В тот день у меня сгорел дом, и тогда я выехал из села, потому что в него зашли российские войска. Было жутко. Видел, как вертолеты летели на аэродром в Гостомеле. Сразу летело пять, а потом я насчитал еще девятнадцать. У нас село, можно сказать, в яме, и они очень низко летели над лесом, цепляя верхушки деревьев. Наверно, потому что мы в яме, а Гостомель выше, ПВО их сразу не вычислила. Но потом, говорят, три вертолета сбили. Я даже видел, как высаживался их десант.

 Как вы спасались и спасали своих детей?

— За день до этого я жену с сыном вывез в Пущу-Водицу. Там есть бомбоубежище. Сам вернулся назад домой и остался с соседом Андреем.

Потом, когда был первый прилет в мой дровяник, я сказал Андрею (у него нет жены): “Вывези детей к теще в Киев или к маме отвези, ты же видишь, что творится!” У меня тогда мина в огороде разорвалась, меня осколком слегка долбануло в лоб, а соседа в руку. Только после этого он вывез детей, а я остался сам. Когда дом горел, тушил пожар, чтобы дровяник и погреб не загорелись, потому что все рядом. Носил воду с колонки и тушил. А решение выехать принял, когда дом уже догорал, а рядом в поле начались жесткие автоматные перестрелки. Я пошел к маме и встретил сестру жены. Она сказала, что если мы сейчас не уедем, то мы вообще не сможем потом выбраться. Вот после этого мы и решили ехать.

Мы не могли ехать по асфальтированной центральной улице, потому что там уже бегали орки и стреляли, поэтому, мы пошли лесом, выскочили на асфальт и уже поехали в Горенку. Там бомбоубежище в госпитале. Мы в этот день последними выехали.

 Вы видели, как российские военные совершали преступления против мирного населения?

— Я про это слышал, но лично не видел. Но я видел, как взрывались снаряды и мины. Дровяник мой обстреляли. Невестка родила, ребенку еще месяца не было, они сидели в погребе. Вечером топили, чтобы ребенку было тепло, на ночь в дом заходили, грелись. Я вечером пошел за дровами (я плохо слышу, когда давление поднимается), но тут дрон летел настолько низко, что даже я услышал. А на следующий день уже прилетело в дровяник.

Потом, пятого числа, сгорел дом соседей, где снимали сериал “Сваты”. Там четыре дома рядом сгорели, били прицельно из Градов. Еще одни дедушка с бабушкой остались в селе, не захотели эвакуироваться. Бабушку после артобстрела нашли в погребе, а дедушку взрывной волной откинуло метров на сто …

Их БТРы и БМПшки с буквой V заехали в село в двухстах метрах от нашего дома. Они пролетели, думали, что дальше есть проезд, но попали в болото. Немного завязли, но вырвались оттуда.

Что случилось с вашим имуществом? 

— Град прилетел — загорелся дом. А потом, когда я его тушил, набрал ведро воды, иду, слышу — летит, свистит. Быстро до погреба добегаю, не успел дверь закрыть, как ее вырвало у меня из рук прямо с коробкой. В гараж мина прилетела. Побитый гараж, двери как решето, можно вермишель сцеживать.

Что планируете делать дальше?

— Строиться будем. Государство сказало, что поможет, но не знаю — насколько … Надо как-то дальше жить. Люди, слава Богу, помогают едой, дали солнечную батарею, фонарики привозят, батарейки, в село тянут электричество, обещают до конца месяца дать свет, но у меня уцелел только сарай … Будем что-то думать, строиться …

Изменилось ли ваше отношение к России и россиянам?

— Конечно изменилось. На первый взгляд — это как будто нелюди, которые убивают детей и насилуют женщин. Даже первобытные люди, наверно, не были такими. Что только им вбили в голову власть и телевизор! Их же так зомбировали … Мы же к ним не пошли убивать и насиловать …

Вы бы хотели обратиться к россиянам?

— А какое к ним может быть обращение? Они же нелюди. Они не поймут. Типа, спасать нас идут … Кого спасать и от кого? Что к ним обращаться, если это не люди, а скоты.

 Как российские военные вели себя во время оккупации Мощуна?

— К бабушке соседке приходили россияне. Человек пятнадцать. Это она мне рассказывала. Она услышала, что кто-то ходит по дому. У нее трехэтажный дом и подвал. Когда россияне пришли к ней, она из подвала высунулась, так, говорит, они даже испугались. Попросили у нее поесть. Она им говорит: “Берите картошку сырую, ешьте!” Говорит: “Парни, сдавайтесь, целее будете!” Не знаю, как она осмелилась такое сказать. Могли ведь ее расстрелять, были такие случаи неоднократно. Они ушли, она запомнила их лица, а наутро их всех постреляли. А в поле в конце апреля или начале мая поймали двух бурятов. Не знаю, то ли сами сдались, то ли их нашли. Наверно, испугались: так бы их постреляли, а так — хотя бы в живых остались.

Территорию села разминируют?

— Да, почти каждый день здесь что-то находят. Даже бабушка недавно шла и нашла снаряд. Разминируют.

 Что вы чувствовали, когда вернулись в село после того, как его освободило ВСУ?

— Ой, я даже не знаю, как передать … Когда я ехал, я знал, что мой дом разбит, но моя мама осталась здесь в оккупации [плачет], мы месяц не могли с ней связаться, просили волонтеров, но она не хотела ехать и оставалась тут. Слава Богу, все нормально. Вернулись, в селе мало целых домов осталось, процентов 5% наверно.

Вы обращались за помощью к государству в восстановлении разрушенного имущества?

— Звоним, говорят, ждите [интервью записано в июне 2022 года]. Когда мы были на Винничине в эвакуации, я там обратился в полицию, у меня были фотографии разрушенного дома, написали заявления, предоставили доказательства, нам дали акт и отправили документы в Киев. Но рассмотрение, наверно, будет, когда война закончился. Так же подал документы в Вишневом. У меня есть документальные подтверждения, что мой дом разрушен российскими военными.

Материал был подготовлен Харьковской правозащитной группой в рамках глобальной инициативы T4P (Трибунал для Путина).
 Поделиться