‘Внуки плакали и говорили, что не хотят умирать’, — хроники Харькова в первые российского вторжения
Двадцать четвертого февраля, в половину пятого, мы проснулись от громких взрывов. Наш дом затрясся, мы подскочили к детям, всем нам было очень страшно, но мы еще не понимали, что происходит. Посмотрели в окно — там все горело и дымило. Потом немного стихло, но мы поняли, что началась война. Мы начали собирать детей, потому что понимали, что сейчас начнется … Детей и маленьких внуков отправили, а сами остались вдвоем с мужем, потому что не хотелось покидать дом.
Где вы прятались во время обстрелов города?
Было страшно с первого дня, мы пошли в подвал, потому что обстрел мог случиться в любую минуту без предупреждения. Дети поехали, а мы остались в подвале. Мы провели в нем два месяца: подниматься домой было страшно. Только поднимешься немного — дом трясет от обстрелов, останавливаешься возле шахты лифта, ждешь, пока пролетит снаряд, потом на следующий этаж спускаешься. Пока с седьмого этажа добежишь до подвала, половина жизни проходит. В подвале было немного спокойнее, но все равно страшно. Взрывов было все больше и больше. Даже в подвале было страшно сидеть, потому что мы боялись, что дом обвалится и мы не сможем выйти.
У вас возникали сложности с покупкой продуктов и лекарств?
Есть хотелось, конечно же. Гуманитарку привозили, но за ней тоже было страшно идти. Богу молился каждые полметра. Если что, прижимаешься к стене, ждешь, пока снаряд пролетит или взорвется, а ты пережидаешь. Мы получали гуманитарку и быстро бежали назад по снегу и льду. Бежишь, Богу молишься, чтобы добежать до какого-нибудь подвала. Магазин сначала работал, людей очень много собиралось в очереди, где-то часа на два.
Потом начались обстрелы именно этого магазина. Один раз попало в него. Убило там, кажется, двоих: мужчину и женщину, и поранило многих.
Конечно, магазин закрылся, потому что стали остерегаться скопления людей. В аптеку тоже страшно было бежать. Только зайдешь — начинаются обстрелы. Не знаешь, куда ложиться, куда бежать, что делать. Или окна на тебя посыпятся, или дом упадет.
Вы были свидетелем разрушений в вашем городе?
Конечно. Разрушили многие дома, магазины, киоски. Все разбито, все в стекле. Было страшно в комнату зайти на пять минут, переодеться или чай заварить.
Как вы выезжали из города?
Сначала объявили, что есть эвакуационные автобусы на вокзал. Но мы еще надеялись на что-то. Потом отключили водоснабжение и свет. Наши коммунальные службы пытались все это ремонтировать, но через какое-то время россияне снова обстреливали инфраструктуру и все рушилось. Когда не стало ни воды, ни света, ни газа, тогда уже не было выхода. Людей пытались вывезти поездом, потому что автобусы боялись вывозить такое количество людей. Автоволонтеры начали помогать: утром, где-то с шести до семи, машинами пытались проскочить и возили людей на вокзал.
Вы готовились к войне?
Мы читали новости, слышали, что на границе российские войска, но до последнего не верили. Думали, что на Донбассе снова будут бои, но чтобы бомбили всю Украину — не верили. Мои родственники и родственники моих знакомых живут в Белгороде. Мы все не хотели верить в это, но к сожалению …
Вот так, в половине пятого утра, двадцать четвертого февраля началась война. Помню, как дети испугались и стали плакать.
Зять склонился над детьми и закрыл их собой на случай, если что-то произойдет, а внучка ему: “Папочка, мы не хотим умирать!”
Я не могу это вспоминать. Такое пережила почти каждая семья. За себя уже не переживала, только за детей и внуков. Когда слышишь про войну по телевизору — это одно, а когда все рядом, когда все дрожит и сыпется на голову штукатурка — это очень страшно.