‘Мы просто любим Украину. За что нас так?’ — пенсионерка из Мариуполя не может сдержать слез

Меня зовут Вера Никитовна Тята. Я жила с мужем, но похоронила его в 18-м году. Осталась одна. Всю жизнь работала воспитателем в детском саду. Приблизительно 48 лет. Я жила в Мариуполе. На улице Лавицкого 24, кв.56. Тяжело, конечно, вспоминать, что мой дом разрушен.

В 2014 году начали бомбить Восточный Мариуполь. Мы ближе к порту, а Восточный — на другом конце города. Мы волновались, ничего не понимали. А когда начали погибать люди, когда начались разрушения, я потихоньку стала собирать свои вещи. Я собрала летние вещи, документы. А потом мне звонит племянник из Якутии. Как там у вас ситуация? Это было 24-го числа [2022 года]. Я говорю: “Толя, пока что у нас все хорошо”. Примерно четвертого марта начались сильные обстрелы. Мы с соседкой прятались в туалете. Подушками прикрывались. У меня трехкомнатная квартира в пятиэтажном доме.

Потом под домом загорелись машины, окна вылетели, снаряд попал в трансформатор, погибли соседи на первом этаже и сосед из третьего подъезда.

Под нами были магазин, мы прятались там в подвале. Я там несколько ночей провела. Но было очень холодно. Таня [соседка] говорит: “Давай у тебя в туалете прятаться”. Потом все сильнее и сильнее посыпались “Грады”. В первую очередь в подъезде вылетели все окна с рамами и двери. Потом пострадали окна на моем балконе. Я только евроремонт сделала. В балкон попал обломок снаряда. Как он затормозил, я не знаю, мы в это время с соседкой сидели в туалете. Потом мы с ней пошли в лицей. В убежище. Там, конечно же, никаких условий не было.

Мы пришли туда где-то десятого марта. Там уже готовили еду на кирпичах. Кашу, макароны варили. Когда заканчивались бомбежки, мужчины бежали в медицинский филиал, несли стулья, школьные парты, все, на чем можно сидеть. Из детского сада носили матрасы. Я взяла из дома одеяло, а соседка провизию и спальник. Вот так на стульях мы с ней и жили. Волонтеры нам привозили воду и какие-то продукты. У меня в холодильнике оставалось мясо, мы приносили какие-то крупы и там готовили. Смельчаки выходили на порог и готовили там. Утром какую-нибудь кашу, на обед – суп.

С нами были дети, даже младенцы были. Была семья с пятью детьми. Из медицинского филиала принесли парты и доски, сделали топчан, застелили матрасами. Там и жили. Конечно же, в первую очередь кормили детей.

Что происходило на улице?

Нас бомбили так, что окна дрожали. Иногда было так страшно, что мы приседали. Бомбили, потому что неподалеку был яр, где сидели наши. И мы все понимали. Выражение такое было — дают ответ. Те стреляют, сейчас будет ответ. Мы это понимали и старались не выходить из убежища. Были определенные правила поведения. Но вы знаете, я многое забыла.

Сколько времени вы провели в подвале?

Наверно, дней 12. Я не помню, то ли 8-го мы пришли, то ли 12-го, а потом уже за мной пришли дети. Они были в порту, у них там меньше с моря стреляли. А заходили со стороны Волновахи. Когда Волноваху разбили, тогда уже на Мариуполь пошли. Где-то числа 18-го дети приехали, мы пошли домой, у нас там был попугай. Из-за него пришли, и чтобы что-то взять. Но я ничего не понимала. Сумки взяла, которые давно собрала, и мы пошли к детям. В тот же день решили выезжать, потому что уже невозможно было там находиться.

Бомбежки страшные, взрывы страшные, машины горят, дома все черные стоят. Наш дом весь черный: сгорел, разбомбили. Все окна вылетели, двери вылетели, у меня двойные двери, но тоже все вылетело. Балкон обрушился.

У соседки на пятом этаже балкон в квартиру завалился. А соседка осталась в лицее. Она потом мне один раз звонила, но у меня не было телефона, он остался в квартире, я не смогла с ней поговорить. Но наша соседка приехала и сказала, что у меня стенка [мебель] завалилась, окна вылетели. Я не знаю, все ли, но когда мы еще были там, все окна были в трещинах, хотя мы их лентами заклеили.

Что сейчас с вашим имуществом?

Я не знаю, все осталось там. Все, что мы нажили с 63-го года. Все, что было … Новый холодильник купила, “оторвала от себя”, как говорится. Мы с мужем работали. Печку купили, евроокна. Балкон новый сделали. Все это разрушено. Соседка с пятого сказала, что вылетели двойные двери, кто-то палкой подпер.

Что с соседями?        

Понимаете, многие выехали сразу. Многие прятались в убежищах. На втором этаже в однокомнатной остались парень с женой. Мы с Татьяной остались на пятом. Осталась соседка (у ее мужа инвалидность), он с ходунками ходил. Все остальные выехали.

Как вы выезжали из города?

Дети позвонили и говорят: “Что вы себе думаете!? Уже половины Мариуполя нет, а вы сидите”. Разбомбили стоматологию на улице Мира. Многие погибли там во время обвала. Потом началось в Драмтеатре, где прятались люди. Дома вокруг все разрушены. Драмтеатр – тоже. Дети позвонили и говорят: “Срочно выезжайте”. Они приехали, меня забрали. Взяли что могли, спешили в панике, не знали, что делать. Успели взять только одеяло и сумку, которую я раньше собрала. Выехали мы из их дома на улице Полунина 11, доехали до Гагарина, до областной больницы. Там была большая очередь машин: люди на разбитых машинах ехали, с выбитыми окнами, прострелянные машины ехали. Вместо 20 минут, мы ехали 6 часов пока выехали за город. А там уже трасса немного разгрузилась. Кто-то поехал в одну сторону, кто-то — в другую.

Русские военные обстреливали автомобили мирного населения?

Были такие случаи, но до нас. Когда мы выезжали, такого не было. Были машины простреленные, без окон. Но мы слышали, что до нас отбирали хорошие машины. Вышел мужчина на русском блокпосту показать документы, его оттолкнули, а машину забрали. При нас под обстрел попали муж с женой: ему руки оторвало, а жене — ноги. Люди пытались выехать. Объявили зеленый коридор, таким образом мы выехали. 18-го, кажется, в 12 часов. Мы приехали в Ананьево, Одесскую область. Ну и куда ехать? Брат у меня в России. Но туда — нет. Даже несмотря на то, что ближе. Решили сюда.

Что планируете делать дальше?

Вы знаете, очень хочется поехать в родной город. Но люди, которые выехали оттуда позже, говорят, что город разбит полностью. Столько людей похоронено … Сначала хоронили в скверах людей: мирных гражданских, чьи дома были разрушены. Потом в парках начали хоронить. А потом уже негде и невозможно было, хоронили возле домов. Убитую снарядом соседку, о которой я рассказывала, похоронили муж с женой. Которые жили на втором этаже.

Ее похоронили рядом с домом. В бутылку положили записку: кто она, откуда, из какой квартиры. Но я не думаю, что могилу выкопали. Наверняка присыпали землей.

Когда выезжали соседи с пятого этажа, видели на Шевченко много крестов. Все это ужасно. Говорят, летом там антисанитария была. Хотя оккупанты и говорят, что дадут воду, но ничего этого нет. Все разрушено, все трубы разбиты … Какая вода? Я не знаю, как там сейчас. Не знаю. Ничего хорошего. Вы же слышали про Азовсталь. Бедные парни. Я не знаю, что сказать. Без слов не могу говорить.

Изменилось ли ваше отношение к русским?

Вы знаете, я — мать, у меня сын в России. Для меня и тот сын, и этот. Но сын, который живет в Украине, даже слушать ничего не хочет. Он очень зол. Я говорю: “Валера, это же твой родной брат …”. Все смешалось, все люди были братьями, жили дружно. И тут такое. Кто в этом виноват? Разве мы виноваты? Конечно же, нет.

Так вышло, что мы любим свою страну — Украину. Свою родину, хоть я тут и не родилась, но жила и работала всю жизнь.

Более шестидесяти лет. Украина мне родная. Сыновья тоже родились в Украине, учились в украинской школе. И вот так вот вышло. За что нас так? Не знаю … Что мы сделали? Вот не могу я говорить без слез …