На разбитых машинах часто было написано ‘Дети’

Я из Черниговской области, пгт Куликовка, 4 км. от Чернигова. К войне была не готова, не ждала ее, не думала, что такое возможно. И даже когда она пришла внезапно ночью, я долгое время не могла принять, что это уже война.

— Как война 2022 года ворвалась в вашу жизнь?

— Я проснулась ночью от того, что дрожала земля. Подумала, может, война? Открыла Facebook, ничего не увидела. Начала себя успокаивать, что не может быть никакой войны, это просто страх, это невозможно. На рассвете вышла на улицу и увидела, что воздух будто наэлектризован. Какое-то угнетающее состояние. Увидела свою клиентку. Я работала дома массажистом реабилитологом, моя клиентка [повар] ехала на утреннюю смену в школу готовить завтраки. Она меня встретила, стала названивать своим, спрашивать, что случилось. А ей говорят, что на аэродром в Нежине сбросили бомбы. На воинскую часть. Это война. И эта картина …

Я живу на центральной улице, едет женщина зигзагами на велосипеде и кричит: “Девочки, война!”

Это было похоже на фильм ужасов. Война … Что делать, куда бежать? Я сирота, родителей нет, только младший брат. Звоню ему в Киев и говорю: “Брат, ты где? Давай что-то делать! Что будем делать?” Он спокойно отвечает: “Я сплю”. Это уже потом я поняла, что он все знал, поскольку он военнообязанный. Но мне спокойно ответил, что отдыхает. А я в ответ: “Брат, надо бежать. Давай к тетке поедем под Прилуки прятаться”.

— У вас возникали сложности с доступом к продуктам питания?

— В первые часы уже были огромные очереди в магазинах, на заправках. Буквально за несколько часов все смели. Из Чернигова ехало много машин: обстрелянных, заклеенных скотчем. Только начало светать, через Куликовку [это объездная дорога] пошла эвакуация из Чернигова. На побитых машинах часто было написано: “Дети”. Все эти машины останавливались у нас.

Все продукты за несколько дней разобрали. Магазины и банкоматы опустели. У нас не было света, наличных денег не было, появились огромные очереди. Если что-то привозили, мы часами стояли в очереди. Можно было взять бесплатное молоко. Фермам некуда было свою продукцию сбывать, надо было хотя бы населению это молоко раздать.

— Вы были свидетелем разрушения гражданских объектов?

— Мы слышали грохот со стороны Чернигова. Слышали самолеты. Но они разворачивались над нами и возвращались в Чернигов. Город сильно бомбили, но это не освещалось СМИ. Очень быстро в Чернигове наступила гуманитарная катастрофа. Россияне разбомбили все мосты.

Не было ни света, ни воды, ни газа. Я поддерживала связь с подругами, которые оставались в Чернигове. У многих из них выбило стекла ударной волной. Я им предлагала приехать ко мне, но они сказали, что не покинут свои дома. Мои знакомые из одного района Чернигова переезжали в другой, но туда тоже прилетали снаряды.

Потом брат попросил меня принять беженцев: семерых взрослых, двух собак, трех малолетних детей. Их привезла Терроборона в багажнике.

Двое были в багажнике с собаками, остальные — в салоне. Их вывезли в последнюю минуту, когда уже все мосты были подорваны. Остался только один пешеходный мост. Тогда все примерзло, их Скорая до этого моста довезла. В их двор прилетела ракета и застряла в земле. Это кум моего брата, его контузило. По Чернигову очень часто били. Они хотели фотографии показать и рассказать, как все было, но я ответила, что не могу слушать, как они ножиком выкапывали людей из-под завалов. Один из них был фельдшером. Отделение Скорой помощи, где он работал, разбомбили в первые часы. Были постоянные авианалеты, бомбардировки. Некоторые жители Чернигова обижались, что город был незащищен и не готов к обороне. Сильно повезло, что Бог мое село уберег, но вокруг все села пострадали.

Людей, которые убегали из Чернигова, расстреливали. Танками переезжали. Расстреливали волонтеров, которые пытались вывезти оттуда людей. По основным больницам наносили удары.

Возле меня была православная церковь, пастор в своем доме организовал волонтерский центр. Я пошла туда помогать. С Западной Украины ехали микроавтобусы, везли гуманитарку. У меня есть фото того, что они привозили: вареники, которые лепили местные женщины, блинчики, сало, консервацию. Они все это отдавали нам, потом ехали в Чернигов, забирали людей, привозили к нам. Кого-то надо было одеть, кого-то накормить. Потом их везли в Киев, в церковь. Я там тоже была спустя какое-то время, когда пришлось выезжать. Я не планировала бежать. Говорила, что это моя земля, мой дом, моя работа, я никуда не поеду. Потом я начала писать списки на эвакуацию. Некоторые люди замерли в этой ситуации, а у меня, напротив, открылись скрытые резервы. Надо было одновременно одевать и кормить людей.

Хорошо запомнилось, как из Чернигова приехали пять микроавтобусов. Выходят парни в бронежилетах, с рациями, и говорят, что люди могут несколько минут погулять, сходить в туалет. А мы бегом им чай несем, потом они садятся в машины и пока есть коридор — едут. Была такая гордость за наших мужчин. Орлы, настоящие мужчины! Еще один эпизод запомнился: людей было так много, что они сидели на полу. В первую машину [в колонне] возле водителя никто не садился, потому что люди боялись обстрелов. Дороги были заминированы. Нежин был заминирован.

— Как вы эвакуировались из вашего населенного пункта?

— Сначала села поблизости обстреливали. По школам били, куда-то еще. Нас это миновало в какой-то период. Однажды вечером, как раз после волонтерской работы, мы с соседкой стояли под домом. Мои переселенцы гуляли с собаками на улице. Слышим — свист. Сирена не сработала. Такой грохот был, такой силы взрыв, будто упала пятиэтажка, которую видно из нашего окна. Мы со страху вместе в подвал побежали. Потом ребенка Корвалолом отпаивали. Потом еще две ночи грохотало, потому что они по ферме и лесу били. Наверно, была наводка, что в домике лесника кто-то прячется. Потом мы часто слышали грохот неподалеку. Когда я впервые за семь месяцев поехала домой на несколько дней посмотреть, что там происходит, мне сказали, что возле нас стояли буряты, но ВСУ их выбили.

Огромное счастье, что ВСУ наше село отбило. Если бы россияне зашли в него …

В нашем селе на заправках стояли огромные бочки заполненные соляркой под завязку. Если бы они туда попали … Через село часто проезжали украинские военные, летали дроны. Мы понимали, что они [россияне] все это видят, что мимо нас проходит объездная дорога. Я понимала, что они начнут стрелять. Это вопрос времени. И когда начали стрелять рядом, мои беженцы сказали: “Оксана, у тебя пять минут, что решить, едешь ты или нет. И час на сборы. Пока есть возможность уехать к тете под Прилуки, ты можешь выехать на машине агрофирмы, которая приехала по делам”. Я стояла и думала, что делать? Не с кем было посоветоваться. Так и в Чернигове было: сначала пристреливались, а потом наносили точечные удары.

Перед этим мы две ночи трижды просыпались и прятались в туалете. Когда самолет пролетает над тобой, это очень неприятное ощущение. Он будто давит своей массой, и ты понимаешь, что он него ни в каком подвале не спрячешься. Бессмысленно прятаться. Я решила ехать к тете. Там в Прилуцком районе глухое село, никто туда не полезет. В мирное время я проезжала 140 км за 4 часа, а тогда ехала два дня. Меня незнакомые люди через Бахмач вывезли, дали квартиру, накормили. Директор агрофирмы волновался за меня, звонил. Я была приятно удивлена, как незнакомые люди обо мне заботились. Потом он сказал, что рано утром, пока будет коридор на Пирятин, мы попробуем прорваться и выехать. Нас вывезет начальник безопасности.

Я не спала всю ночь. Приехал начальник безопасности. Я по наивности массажный стол взяла, все необходимое для массажа. Думала, приеду, буду тетю оздоравливать. Я еще не совсем понимала масштаб происходящего. Пока ты живешь в селе, в своем мире, сложно сориентироваться. Не покидала надежда, что все скоро закончится. Думаешь, вот провидец какой-то сказал, мол, доживем до этого дня и все закончится. Мы доживаем, но ничего не меняется. Наоборот, только ухудшается.

Рано утром мы приехали на работу: выехала большая цистерна с молоком в Пирятин из Бахмача, мы и микроавтобус. В микроавтобусе был дрон. Мы остановились в поле, в посадках. Запустили дрон, а сами стояли и ждали, что он покажет. Мне сказали, что это село Дмитриевка, там перекресток. С одной стороны наши ездят, а с другой — орки.

Это место обстреливается. В любой момент может выехать танк и все. Люди пропадают. Вот тогда я испугалась.

Стояла и молилась, потому что понимала, что это может быть мой последний день. А потом начальник безопасности крикнул: “Бегом в машину!” Я сажусь, он мчится, за нами цистерна с молоком. Летим по посадкам, я сижу как мышь, смотрю, а он весь бледный. Так мы и ехали. Видели обгоревшие машины.

— Что вас подвигло выехать из Украины?

— Начальник безопасности, который раньше работал в полиции, сказал, что мне лучше уехать. Меня ведь ничего не держит: ни семья, ни дети. Орки могу прийти в любой момент, забрать паспорт и отправить на Урал. Поэтому, он всю свою семью вывез. Неизвестно, когда это все закончится. Я сказала, что у меня нет денег, за границей я никогда не была. На что он ответил, что лучше там, чем тут под бомбами. Будет хорошо — вернешься. Этот разговор подтолкнул меня к принятию решения. В нашем регионе все держатся за свои дома, за свою землю. Мы думали, что никому не нужны. Это был отчаянный шаг — будь что будет. Не нужны ни квартира, ни ремонт. Главное, остаться в живых.