‘Мечтаю, чтобы Украина победила’

Жили мы очень хорошо. С детьми жили. Они нас постоянно проведывали. Мы прожили прекрасную жизнь. Очень любили Мариуполь. Я родилась в Мариуполе и всю жизнь там прожила. И сейчас я очень хочу вернуться в свой родной город — Мариуполь. И там встретиться со всеми людьми, которых я знала, с которыми работала, жила. Все у меня связано с Мариуполем.

24-го февраля утром мы услышали громкие взрывы. Мы не поняли, что это такое. А потом муж поехал туда, откуда эти взрывы звучали. Мы увидели, что неподалеку от нас, на расстоянии двух улицу, разбомбили дом. Бомба попала в середину дома. Когда муж рассказал мне, это было ужасно: все горит, вокруг пепел. Из-за взрывной волны пострадали дома рядом. Мы просто не могли понять, что это. Откуда? Как? Кто это сделал? Приехала скорая, забрала людей. Они просто спали и ничего подобного не ждали. И вдруг такое случилось. После этого мы узнали, что обстрелы — кругом. Дети к нам приехали. Мы сильно волновались, стали прятаться в подвале. И все время следили за событиями, которые разворачивались вокруг.

Однажды сын кинулся: “Папа, папа!” А никто не отвечает. Он выскочил, невестка побежала за ним. Ее долго не было, а потом она прибегает в подвал и говорит своей дочке — моей внучке: “Ева, дай, пожалуйста, какой-нибудь ремень или еще что-то, надо перевязать, остановить кровь”. Внучка дала ей свой ремень, невестка побежала, а нам запретили подниматься наверх. Я поняла — что-то там случилось. Говорю: “Пойду, гляну”. Дети меня за руки держали, я начала кричать, потому что поняла — что-то случилось с моим мужем. Через час пришла невестка, успокоила меня и говорит: “Мама, все хорошо, все хорошо, не волнуйся”. Но я посмотрела на ее светлый спортивный костюм. Он был весь в крови. Она мне ничего не сказала. Мы сидели, ждали, невестка нервничала, потому что везде шли обстрелы, нельзя было из подвала выходить. Она волновалась за мужа, потому что знала, что произошло. Вышло так, что они с моим сыном загрузили моего мужа в “Волгу”. Сказали, что были обстрелы, его с улицы отшвырнуло в сторону соседнего дома рядом с нашим подвалом. Они начали его тянуть, а он — мужчина высокий, тяжелый, почти 90 кг.

Невестка потом сказала: “Мама, ты знаешь, я верю в Бога. Потому что вдруг откуда ни возьмись появилась женщина. Никого на улице не было, шли такие интенсивные обстрелы, а она шла с сыном, крепким мальчиком лет 15-16-ти, и они ринулись нам помогать”.

Вот скажите мне, разве нет Бога на свете? Они вчетвером его тащили к машине. У нас дом угловой, метров 50 пришлось тащить. Тяжело было, они его перетаскивали через соседние ворота, которые согнуло ударной волной.

Сын перевязал его, оказал первую помощь и его повезли в больницу. Потом сын вернулся и говорит: “Мама, не переживай, с папой все в порядке, у него проблемы с ногами, но все в порядке. Врач сказал, что я своевременно оказал первую помощь. Своевременно и правильно остановил кровотечение. Но ему отрезали ногу, а вторую пытаются спасти. Поставили аппарат Елизарова. Скоро его можно будет проведать”. Когда вернулся сын, мы схватили необходимые документы и все самое необходимое, сели в машину. Невестка сказала: “Лишнее брать некуда, мама, ничего не бери”. Мы мчались на скорости под непрекращающимися обстрелами. Вот так мы уехали из дома.

Выпустили собаку из вольера на улицу, чтобы он мог найти воду. Как чувствовали, что в военное время мы больше не вернемся в свой дом. Но выезда из Мариуполя не было. Все было перекрыто. Никаких коридоров. Мы поехали к Драмтеатру, хотели там остановиться. Потом сын говорит: “Нет, поедем в другое место”. Мы начали искать другое место, чтобы переночевать, пока найдется коридор. Поехали на завод Ильича. Там был детский приют. Из него вывезли всех детей, остались люди, которые принимали всех, кому нужно было укрытие. Мы решили там остановиться. Это счастье, что нас Бог спас, и мы не остались в Драмтеатре.

В приюте мы были долго. Там были огромные воронки, падали бомбы. Видели, как погибали люди. Сказали, что снарядом убило женщину. Нас было очень много. Много верующих. Люди молились. Однажды человек, который был среди нас старшим, пришел и сказал: “Мне сказали наши люди — верующие, что можно будет выехать из Мариуполя. Если кто-то хочет, у вас есть 15 минут, собирайтесь”. И мы собрались: пять машин. Быстро собрались, половину вещей из того, что было, оставили. Из необходимого взяли самое необходимое. Мы выехали и пристроились к людям, которые тоже ехали. Образовалась колонна, и мы успели приехать в Бердянск до комендантского часа.

В Бердянске остановились у знакомых. Мы выезжали по деревянному мостику, который у нас за Конным двором был. Там грузовая машина не могла проехать, а легковая — запросто. По этому мосту мы ездили к мужу в больницу. Приехали восьмого числа, он чувствовал себя нормально. Поплакал немного, я его успокоила, сказала, что все будет хорошо. “Ничего, одну ножку мы тебе вылечим, а на другую — протез поставим. Мы все сделаем, все будет хорошо. Только держись, чтобы с тобой все хорошо было”.

Оставили ему деньги, документы и поехали. Вернулись к нему уже десятого числа. Я узнала, что муж лежит в коридоре. Ему сделали операцию в хирургии, перевели в травматологию, но он лежал в коридоре. Мы были в шоке, когда приехали. Кинулись с невесткой: я за одну руку, она за другую, а он без сознания. Глаза открыты, едва дышит, руки синие. Я не знаю, почему, но ему было очень плохо. Женщина, которая там работала уборщицей, сказала, что он кричал, а врачи привязали его к кровати. Он лежал в аппарате Елизарова с какой-то привязанной гирей.

Как это все устроено — я не знаю. Но они так перевязали ему руки, что те посинели. Как можно было так перевязать? Наверно, людей не было, не следили за больными. Мы с невесткой развязали ему руки, стали массировать. Подняли переполох, собрали всех врачей. Ему сделали все необходимое: капельницы, уколы, померили давление, пришел невропатолог. Даже врач пришел, который его оперировал. Сказал: “Я — хирург, я ему отрезал ногу. Мы сделали все как надо. Все будет хорошо”. Сын потом мне сказал: “Мама, говорят, что он умрет, потому что у него пошел отек легких”.

Мы были в Мариуполе десять дней, потом еще десять в Бердянске. Внезапно моему сыну позвонил друг из Днепра. И давай про отца рассказывать. А он отвечает: “Папы же нет”. — “Как нет? Ваш папа живой!” Я как услышала это, взяла трубку и говорю: “Алексей, позвони, пожалуйста, своей маме. Узнай”. А мама у него в той больнице была. Она в Мариуполе оказывала помощь всем больным, и мы просили ее присматривать за моим мужем. И он в ответ: “Да живой он, но, ладно, спрошу”. Я прошу: “Как можно скорее!” На следующий день он позвонил: “Ваш папа жив. Валентин Васильевич жив”.

Находясь здесь, мы узнали, что начали выдавать списки людей, которых эвакуируют из Мариуполя. В них мы нашли моего мужа. Но эвакуации еще не было. Я не знаю, откуда бралась эта информация. Но мы узнали, что он жив и все время думали, когда будет эвакуация? Утром звоним, а нам говорят: “Мы уже в Донецке”. То есть они его перевезли в Донецк. Положили там в госпиталь на лечение. Потом перевели в больницу на Семашко, потому что в том госпитале на генераторах ему не могли делать все необходимое. Доктора побаивались, сказали, что не будут оперировать на генераторах. А на Семашко сделали операцию, отрезали вторую ногу. Недолго он там прожил. Одиннадцатого мая умер.

Я все это время находилась в Днепре. Нашла больницу, где делают бесплатные протезы. Я ему даже об этом сказала: “Я тебя в Днепр обязательно заберу. Обязательно!” Искала перевозчиков, думала его забрать. Я потеряла такого прекрасного человека. Не понимаю, как такое могло случиться? Как так жизнь сложилась? Живу одна в квартире в Киеве. Все время мечтаю, чтобы все было хорошо. Чтобы Украина победила. Чтобы вернуться в Мариуполь. Вернуться домой. Как бы оно там ни было.