Зачем истории понадобились диссиденты?
27.12.2000
Книгу Дины Каминской "Записки адвоката" (она недавно переиздана Харьковской правозащитной группой в паре с издательством "Фолио") открывал не без предубеждений. Имя автора я, как многие из моего поколения, знал хорошо: Дина Каминская числилась в небольшом списке тех, кто "спасал честь советской адвокатуры", она защищала знаменитых советских правозащитников 60-х гг. и делала это не только мужественно, но и красиво (ее - и Б. Золотухина - судебные речи расходились тогда в "самиздате" как важные политические документы эпохи). Каминская, например, защищала Буковского и - просила оправдания для организатора политической демонстрации! Она защищала Павла Литвинова, Ларису Богораз в безнадежном деле "сидения на Красной площади в знак протеста против оккупации Чехословакии", защищала Юрия Галанскова (угаснувшего в зоне, где потом пришлось сидеть мне самому - зэки много об этом человеке там рассказывали). Все эти дела я помнил хорошо: в 70-х читал самого Буковского, того раньше - воспоминания Горбаневской, участницы "сидения на Лобном месте"… Что нового, тем паче интересного могла сообщить об этом адвокатесса?
Я был кругом не прав - с этого заявления и начинаю рецензию. Книга Каминской действительно интересна, и, что важнее, глубже, глубже даже того, как мне думается, какой виделась самому автору. В ней на малом примере художественно показано, почему советская власть не могла не погибнуть и почему диссиденты, ничтожная кучка протестантов, действительно явилась исторически реагентом в этом неизбежном процессе.
Какое отличие в самой анатомии власти тоталитарной государственной системы от любой другой властной структуры?
Анатомически она выстроена на принципе дублирования функций разными бюрократическими аппаратами: партийным, государственным, спецслужб, профсоюзным и пр. Реальная же власть принадлежала лишь "вождю" ("генсеку"), и какой аппарат главнее, какому выделяют истинные полномочия, а кому суждено служить декорацией власти - всегда определял только вождь. Скажем, Гитлер предпочитал СС всем остальным, назначение министром в его аппарате обычно означало некую опалу сановника, лишение реальных полномочий… Сталин, напротив, сначала предпочитал партийный аппарат, только потом выбрал органы, а партию уничтожил, потом сосредоточил главные функции в правительственном аппарате (первенствующую роль в послевоенные годы играли зампреды). Хрущев и Брежнев предпочитали аппарат партийный…
Но любая власть подобного, произвольного выбора властных структур могла держаться лишь на их "подзаконных" инструкциях! Тайная по своей сути, она не могла не разрушать официальный закон (какой бы ни было, даже советский закон!). Но, разрушая закон, она разрушала систему власти формальной, а с ней разрушала профессиональную психологию госаппарата - чиновников, юристов (даже и работников тайной полиции). Человек есть человек, и если ему можно нарушать официальные законы по инструкции власти, по воле самого законодателя, он рано или поздно начнет нарушать их и ради личной выгоды, ради своего богатства или карьеры. Возникнет естественный отбор худших кадров для работы на правительство, а это со временем неизбежно приведет к негодности рабочий аппарат и - к краху страны.
Дина Каминская изобразила процесс разложения системы лишь на одном участке - но на важнейшем для любого аппарата: юстиции. В России закон всегда считался "дышлом", уж тем паче - в СССР: судьи должны были выносить вердикты не согласно закону, а по указанию последней (по времени) партийной инструкции. (Замечание в скобках: поскольку инструкции издавались властью, они естественно служили только интересам, чаще всего сиюминутным, этой самой власти, но не населения). Отсюда вытекало принципиальное неравенство сторон в советском правосудии - государственного обвинения и частного промысла, возникшего лишь как рудимент отмершей "буржуазной системы", - защиты. Даже "советские подзащитные" не слишком понимали, зачем в стране вообще нужна защита в суде, да и государство, когда ему приспичивало, предпочитало без нее вовсе обходиться (знаменитые "тройки").
Что получалось в итоге? Вот это художественно описано в книге Каминской, в том эпизоде, который выглядит второстепенным, - в рассказе о защите ею прокурора Рафаила Асса, обвиненного во взяточничестве и подкупе судей.
Асс "выгодно отличался от других своих коллег высокой профессиональностью и манерой держаться - манерой культурного и воспитанного человека… Когда я принимала дело, я была почти уверена, что мне предстоит защищать невинного человека. Асс был из тех немногих, кого, как мне казалось, нельзя было заподозрить в нечестности" (стр. 51). Выдающегося по уму, таланту, уровню знаний прокурора коллеги-адвокаты даже звали "сенатором". А он - оказался полностью виновным! И та единственная линия защиты, которую он сам, мастер, сумел придумать в тюремной камере для своего адвоката заключалась в следующем: "Право- судие от взяток не страдало!" Ведь за взятки выносились приговоры в полном соответствии с буквой закона, не мягче. За взятки людей просто судили по официальному закону, а не жестоким инструкциям! И если суд, ублаготворенный мздой, выносил слишком мягкий даже по закону приговор, то и подкупленный прокурор приносил на него протест… Он брал взятки только за приговоры, вынесенные строго по официальному советскому закону!
А как судили в остальных, в обычных случаях?
"Он рассказал, как вскоре после войны выступал государственным обвинителем по делу, где обвинялась женщина, укравшая кусок мыла на кондитерской фабрике "Большевик", где она работала.
- Я просил для нее 10 лет лагерей, - рассказывал Асс. - И суд осудил ее на 10 лет. Я понимал, что это жестоко и несправедливо, но ведь таков был закон" (стр. 53).
Но - закон его служителям требуется уважать. Но неоправданную жестокость подзаконных инструкций "вышних Сил" уважать никак нельзя. И у прокурора исчезло ощущение полезности своей работы… Да и все судьи, сколько их знала Каминская, посмеивались над "святостью работы", а тогда - зачем стараться? А тогда - зачем оставаться честным? Единственной преградой для взяточничества оставался страх. А это - ненадежная преграда для крупных личностей, нередко как раз и пробивающихся в "вершители судеб"… "Что могло противостоять постоянному искушению, которому подвергались судьи? Только вера в правосудие, в святость закона, внутренняя убежденность, что закон - превыше всего. Когда эта вера была разбита своей властью, преград не стало." И настала "почти поголовная коррупция судей… Если в Москве вынесение приговора за взятку было достаточно распространенным и привычным явлением, то в провинциальных судах и прокуратурах это приняло характер абсолютно повседневный…. Взяточничество стало явным, почти открытым. Клиенты, которые приходили к адвокатам, часто искали в нас не профессиональных защитников, а людей, которые могут посредничать при передаче взятки судье (стр. 50)… Когда я узнавала, что правосудие задолго до суда вершилось в маленьком деревянном пивном ларьке у Киевского вокзала, меня охватывало отчаяние и отвращение. Я думала, сколько сил тратила на каждое дело, чтоб потом видеть равнодушие в глазах судьи и слышать привычное: "Приговор оставить в силе" (стр. 52).
Когда я читал все это, то думал, что, наверно, Сталин знал свою систему, когда по прошествии какого-то срока, пока его люди привыкали к новому для них положению, устраивал им новые "передвижки" и новое побоище кадров. Как только они начинали "жить, как люди", он их убивал. Самых верных убивал! Потому что знал: теперь они будут жить не только для него - для себя тоже. И их - изымали из жизни или с "воли", а на посты сажали зеленую и потому верную власти молодежь.
Сила книги Каминской, однако, не в дешевом обличении правосудия (кому обличение "Софьи Власьевны" нынче интересно!). Но автор фиксирует: вопреки системе, вопреки разврату и гниению, профессионалы всегда продолжали все-таки хотя бы думать о свободе, о профессиональной и человеческой совести. Даже самые верные "Полканы" задумывались - хоть нечасто!
И как только пружина террора против них самих ослабела (все-таки они были людьми власти и сумели этого добиться - для себя!), режим был неизбежно обречен.
Каминская не рассуждает на эту тему, а - показывает! В том и художественное достоинство книги. Показывает читателям судей, способных оказаться на высоте решения любой профессиональной задачи, - если им не мешает власть. Показывает механизмы страха, которые ломают самых достойных из них, но потому и ясно: они встанут с колен сразу, как только появится шанс, как только они нащупают возможность что-то сделать. Не знаю, понимала ли сама автор, что именно она описала - но описала она классическую революционную ситуацию по Ленину: "верхи уже не хотят жить по-старому, в низы - не могут". Система беременна "перестройкой"!
Вот классическая ситуация. Следователь КГБ, бывший школьный учитель - занят делом Владимира Буковского:
" - Вот вы, Дина Исааковна, говорите - оправдать. А как его оправдать, если он враг… У него характер несгибаемый. Я все думаю, в чем мы промахнулись, упустив такого человека? С таким в разведку идти не страшно, в мужестве ему не откажешь" (стр. 173). И когда Каминская - впервые в жизни - в следственном деле читает "вещественное доказательство преступления" - слепую копию "Нового класса" Джиласа и проклинает мысленно своего подзащитного за то, что качество экземпляра очень плохое, следователь, присутствующий при сем, успокаивает ее:
- Читайте спокойно, Дина Исааковна. Я ведь тоже только здесь это прочел… (там же).
Вот еще эпизоды, которые поразили. Процесс над шестью демонстрантами, вышедшими к Лобному месту, чтоб поднять плакаты в поддержку чехов "За нашу и вашу свободу". "Как-то за несколько дней до начала нашего дела я была в одном из народных судов Москвы. О женщине-судье, с которой надо было встретиться, адвокаты говорили: "Она такая жалостливая! Оправдывать не любит, но и суровых приговоров не выносит". Так вот, жалостливая судья сказала мне:
- Если бы я была в то время на Красной площади, я собственными руками вырвала бы их бесстыжие глаза и сделала бы это с удовольствием!" (стр. 224).
Нормальная реакция, неправда ли? Но важно здесь продолжение: "Я ничем ей не возразила. Смолчала и тогда, когда присутствовавший юноша-секретарь судебного заседания сказал:
- Как вы можете такое говорить? Вас даже слушать и то стыдно."
Мне кажется, только бывший советский человек способен оценить невероятность эпизода: секретарь суда открыто, при посторонних упрекает судью за то, что она смеет ненавидеть антисоветчиков! Вот в чем по сути был исторический смысл поступков диссидентов: они становились катализаторами исторического процесса, который можно назвать "реанимацией общественной совести".
В психологии известен опыт: показывают испытуемому черное и белое пятно на экране, причем он сидит в группе специально подученных "подсадок". Они будут называть черное - белым, и если это сделают все, то почти 90% испытуемых не поверит собственным глазам, а поверит "общественному мнению" и тоже назовет черное белым. Но достаточно в группу "провокаторов" посадить одну из "уток", которая назовет цвета правильно (вопреки остальным "подсадкам"), как 100% испытуемых назовет то, что видят их глаза, а не то, что называет большинство. Такова сила воздействия хотя бы одинокого сопротивления массиву "общественной лжи"! Диссиденты, которых было ничтожно мало в СССР, сыграли великую историческую роль именно потому, что выполняли миссию мальчика, который кричал: "Король голый!" - и вдруг многие, кто находился под гипнозом большинства, в том числе люди власти, начинали просыпаться - и режим, построенный на фундаменте даже не столько обмана, сколько самообмана коммунистов, оказался обреченным.
Вот еще один эпизод из той же серии. Судят по крымскотатарскому делу Мустафу Джемилева и Илью Габая. "Следователь по особо важным делам Березовский, прожженный циник и карьерист, как-то, когда Габая не было в кабинете, сказал:
- Хороший он человек, ваш Габай. Мне его жалко. Я понимаю Джемилева, он татарин и борется за свой народ. А что надо Габаю? Зачем он, еврей, полез в это чужое для него дело?" (стр. 333).
Смешно, но масса евреев-сионистов рассуждала тогда так же, как следователь! А между тем, не заметили (как, по-моему, не заметила и сама Каминская - в том историческая ценность ее свидетельства!) исторической ломки психологии. Типичный представитель, по словам автора, обвинения, как само собой разумеющееся, признал при ней, что бороться за свой народ кажется ему нравственным и нормальным, даже если это он называет криминалом. Только в такой, сформированной правозащитным движением общественной атмосфере и смогло выжить в СССР и само сионистское движение…
Я не написал здесь про многое: про объективность Каминской в отношении к самим диссидентам (однажды она сказал мужу: "Знаешь, есть хорошие люди, но я бы не хотела, чтоб они пришли к власти"), про описание адвокатской логики в процессах, про великолепный психологический портрет старой коммунистки Берты Бродской, которая все заранее знает и никакие аргументы и доказательства виновности или невиновности ей априорно не нужны (скольких людей подобного типа мы наблюдаем в Израиле). Но - лучше читайте не мою рецензию, а книгу: это - полезнее.
Книгу "Записки адвоката" можно заказать по адресу: 61002, Харков-2, ул.Артема 8, издательство "Фолио", "Книга-почтой".
Я был кругом не прав - с этого заявления и начинаю рецензию. Книга Каминской действительно интересна, и, что важнее, глубже, глубже даже того, как мне думается, какой виделась самому автору. В ней на малом примере художественно показано, почему советская власть не могла не погибнуть и почему диссиденты, ничтожная кучка протестантов, действительно явилась исторически реагентом в этом неизбежном процессе.
Какое отличие в самой анатомии власти тоталитарной государственной системы от любой другой властной структуры?
Анатомически она выстроена на принципе дублирования функций разными бюрократическими аппаратами: партийным, государственным, спецслужб, профсоюзным и пр. Реальная же власть принадлежала лишь "вождю" ("генсеку"), и какой аппарат главнее, какому выделяют истинные полномочия, а кому суждено служить декорацией власти - всегда определял только вождь. Скажем, Гитлер предпочитал СС всем остальным, назначение министром в его аппарате обычно означало некую опалу сановника, лишение реальных полномочий… Сталин, напротив, сначала предпочитал партийный аппарат, только потом выбрал органы, а партию уничтожил, потом сосредоточил главные функции в правительственном аппарате (первенствующую роль в послевоенные годы играли зампреды). Хрущев и Брежнев предпочитали аппарат партийный…
Но любая власть подобного, произвольного выбора властных структур могла держаться лишь на их "подзаконных" инструкциях! Тайная по своей сути, она не могла не разрушать официальный закон (какой бы ни было, даже советский закон!). Но, разрушая закон, она разрушала систему власти формальной, а с ней разрушала профессиональную психологию госаппарата - чиновников, юристов (даже и работников тайной полиции). Человек есть человек, и если ему можно нарушать официальные законы по инструкции власти, по воле самого законодателя, он рано или поздно начнет нарушать их и ради личной выгоды, ради своего богатства или карьеры. Возникнет естественный отбор худших кадров для работы на правительство, а это со временем неизбежно приведет к негодности рабочий аппарат и - к краху страны.
Дина Каминская изобразила процесс разложения системы лишь на одном участке - но на важнейшем для любого аппарата: юстиции. В России закон всегда считался "дышлом", уж тем паче - в СССР: судьи должны были выносить вердикты не согласно закону, а по указанию последней (по времени) партийной инструкции. (Замечание в скобках: поскольку инструкции издавались властью, они естественно служили только интересам, чаще всего сиюминутным, этой самой власти, но не населения). Отсюда вытекало принципиальное неравенство сторон в советском правосудии - государственного обвинения и частного промысла, возникшего лишь как рудимент отмершей "буржуазной системы", - защиты. Даже "советские подзащитные" не слишком понимали, зачем в стране вообще нужна защита в суде, да и государство, когда ему приспичивало, предпочитало без нее вовсе обходиться (знаменитые "тройки").
Что получалось в итоге? Вот это художественно описано в книге Каминской, в том эпизоде, который выглядит второстепенным, - в рассказе о защите ею прокурора Рафаила Асса, обвиненного во взяточничестве и подкупе судей.
Асс "выгодно отличался от других своих коллег высокой профессиональностью и манерой держаться - манерой культурного и воспитанного человека… Когда я принимала дело, я была почти уверена, что мне предстоит защищать невинного человека. Асс был из тех немногих, кого, как мне казалось, нельзя было заподозрить в нечестности" (стр. 51). Выдающегося по уму, таланту, уровню знаний прокурора коллеги-адвокаты даже звали "сенатором". А он - оказался полностью виновным! И та единственная линия защиты, которую он сам, мастер, сумел придумать в тюремной камере для своего адвоката заключалась в следующем: "Право- судие от взяток не страдало!" Ведь за взятки выносились приговоры в полном соответствии с буквой закона, не мягче. За взятки людей просто судили по официальному закону, а не жестоким инструкциям! И если суд, ублаготворенный мздой, выносил слишком мягкий даже по закону приговор, то и подкупленный прокурор приносил на него протест… Он брал взятки только за приговоры, вынесенные строго по официальному советскому закону!
А как судили в остальных, в обычных случаях?
"Он рассказал, как вскоре после войны выступал государственным обвинителем по делу, где обвинялась женщина, укравшая кусок мыла на кондитерской фабрике "Большевик", где она работала.
- Я просил для нее 10 лет лагерей, - рассказывал Асс. - И суд осудил ее на 10 лет. Я понимал, что это жестоко и несправедливо, но ведь таков был закон" (стр. 53).
Но - закон его служителям требуется уважать. Но неоправданную жестокость подзаконных инструкций "вышних Сил" уважать никак нельзя. И у прокурора исчезло ощущение полезности своей работы… Да и все судьи, сколько их знала Каминская, посмеивались над "святостью работы", а тогда - зачем стараться? А тогда - зачем оставаться честным? Единственной преградой для взяточничества оставался страх. А это - ненадежная преграда для крупных личностей, нередко как раз и пробивающихся в "вершители судеб"… "Что могло противостоять постоянному искушению, которому подвергались судьи? Только вера в правосудие, в святость закона, внутренняя убежденность, что закон - превыше всего. Когда эта вера была разбита своей властью, преград не стало." И настала "почти поголовная коррупция судей… Если в Москве вынесение приговора за взятку было достаточно распространенным и привычным явлением, то в провинциальных судах и прокуратурах это приняло характер абсолютно повседневный…. Взяточничество стало явным, почти открытым. Клиенты, которые приходили к адвокатам, часто искали в нас не профессиональных защитников, а людей, которые могут посредничать при передаче взятки судье (стр. 50)… Когда я узнавала, что правосудие задолго до суда вершилось в маленьком деревянном пивном ларьке у Киевского вокзала, меня охватывало отчаяние и отвращение. Я думала, сколько сил тратила на каждое дело, чтоб потом видеть равнодушие в глазах судьи и слышать привычное: "Приговор оставить в силе" (стр. 52).
Когда я читал все это, то думал, что, наверно, Сталин знал свою систему, когда по прошествии какого-то срока, пока его люди привыкали к новому для них положению, устраивал им новые "передвижки" и новое побоище кадров. Как только они начинали "жить, как люди", он их убивал. Самых верных убивал! Потому что знал: теперь они будут жить не только для него - для себя тоже. И их - изымали из жизни или с "воли", а на посты сажали зеленую и потому верную власти молодежь.
Сила книги Каминской, однако, не в дешевом обличении правосудия (кому обличение "Софьи Власьевны" нынче интересно!). Но автор фиксирует: вопреки системе, вопреки разврату и гниению, профессионалы всегда продолжали все-таки хотя бы думать о свободе, о профессиональной и человеческой совести. Даже самые верные "Полканы" задумывались - хоть нечасто!
И как только пружина террора против них самих ослабела (все-таки они были людьми власти и сумели этого добиться - для себя!), режим был неизбежно обречен.
Каминская не рассуждает на эту тему, а - показывает! В том и художественное достоинство книги. Показывает читателям судей, способных оказаться на высоте решения любой профессиональной задачи, - если им не мешает власть. Показывает механизмы страха, которые ломают самых достойных из них, но потому и ясно: они встанут с колен сразу, как только появится шанс, как только они нащупают возможность что-то сделать. Не знаю, понимала ли сама автор, что именно она описала - но описала она классическую революционную ситуацию по Ленину: "верхи уже не хотят жить по-старому, в низы - не могут". Система беременна "перестройкой"!
Вот классическая ситуация. Следователь КГБ, бывший школьный учитель - занят делом Владимира Буковского:
" - Вот вы, Дина Исааковна, говорите - оправдать. А как его оправдать, если он враг… У него характер несгибаемый. Я все думаю, в чем мы промахнулись, упустив такого человека? С таким в разведку идти не страшно, в мужестве ему не откажешь" (стр. 173). И когда Каминская - впервые в жизни - в следственном деле читает "вещественное доказательство преступления" - слепую копию "Нового класса" Джиласа и проклинает мысленно своего подзащитного за то, что качество экземпляра очень плохое, следователь, присутствующий при сем, успокаивает ее:
- Читайте спокойно, Дина Исааковна. Я ведь тоже только здесь это прочел… (там же).
Вот еще эпизоды, которые поразили. Процесс над шестью демонстрантами, вышедшими к Лобному месту, чтоб поднять плакаты в поддержку чехов "За нашу и вашу свободу". "Как-то за несколько дней до начала нашего дела я была в одном из народных судов Москвы. О женщине-судье, с которой надо было встретиться, адвокаты говорили: "Она такая жалостливая! Оправдывать не любит, но и суровых приговоров не выносит". Так вот, жалостливая судья сказала мне:
- Если бы я была в то время на Красной площади, я собственными руками вырвала бы их бесстыжие глаза и сделала бы это с удовольствием!" (стр. 224).
Нормальная реакция, неправда ли? Но важно здесь продолжение: "Я ничем ей не возразила. Смолчала и тогда, когда присутствовавший юноша-секретарь судебного заседания сказал:
- Как вы можете такое говорить? Вас даже слушать и то стыдно."
Мне кажется, только бывший советский человек способен оценить невероятность эпизода: секретарь суда открыто, при посторонних упрекает судью за то, что она смеет ненавидеть антисоветчиков! Вот в чем по сути был исторический смысл поступков диссидентов: они становились катализаторами исторического процесса, который можно назвать "реанимацией общественной совести".
В психологии известен опыт: показывают испытуемому черное и белое пятно на экране, причем он сидит в группе специально подученных "подсадок". Они будут называть черное - белым, и если это сделают все, то почти 90% испытуемых не поверит собственным глазам, а поверит "общественному мнению" и тоже назовет черное белым. Но достаточно в группу "провокаторов" посадить одну из "уток", которая назовет цвета правильно (вопреки остальным "подсадкам"), как 100% испытуемых назовет то, что видят их глаза, а не то, что называет большинство. Такова сила воздействия хотя бы одинокого сопротивления массиву "общественной лжи"! Диссиденты, которых было ничтожно мало в СССР, сыграли великую историческую роль именно потому, что выполняли миссию мальчика, который кричал: "Король голый!" - и вдруг многие, кто находился под гипнозом большинства, в том числе люди власти, начинали просыпаться - и режим, построенный на фундаменте даже не столько обмана, сколько самообмана коммунистов, оказался обреченным.
Вот еще один эпизод из той же серии. Судят по крымскотатарскому делу Мустафу Джемилева и Илью Габая. "Следователь по особо важным делам Березовский, прожженный циник и карьерист, как-то, когда Габая не было в кабинете, сказал:
- Хороший он человек, ваш Габай. Мне его жалко. Я понимаю Джемилева, он татарин и борется за свой народ. А что надо Габаю? Зачем он, еврей, полез в это чужое для него дело?" (стр. 333).
Смешно, но масса евреев-сионистов рассуждала тогда так же, как следователь! А между тем, не заметили (как, по-моему, не заметила и сама Каминская - в том историческая ценность ее свидетельства!) исторической ломки психологии. Типичный представитель, по словам автора, обвинения, как само собой разумеющееся, признал при ней, что бороться за свой народ кажется ему нравственным и нормальным, даже если это он называет криминалом. Только в такой, сформированной правозащитным движением общественной атмосфере и смогло выжить в СССР и само сионистское движение…
Я не написал здесь про многое: про объективность Каминской в отношении к самим диссидентам (однажды она сказал мужу: "Знаешь, есть хорошие люди, но я бы не хотела, чтоб они пришли к власти"), про описание адвокатской логики в процессах, про великолепный психологический портрет старой коммунистки Берты Бродской, которая все заранее знает и никакие аргументы и доказательства виновности или невиновности ей априорно не нужны (скольких людей подобного типа мы наблюдаем в Израиле). Но - лучше читайте не мою рецензию, а книгу: это - полезнее.
Книгу "Записки адвоката" можно заказать по адресу: 61002, Харков-2, ул.Артема 8, издательство "Фолио", "Книга-почтой".