MENU
Горячая линия по поиску пропавших без вести в Украине
Документирование военных преступлений в Украине.
Глобальная инициатива T4P (Трибунал для Путина) была создана в ответ на полномасштабную агрессию России против Украины в феврале 2022 года. Участники инициативы документируют события, имеющие признаки преступлений согласно Римскому уставу Международного уголовного суда (геноцид, преступления против человечности, военные преступления) во всех регионах Украины

Похожие статьи

Человек, который пешком вывел 117 человек из Мариуполя: «Друзья называют меня Моисеем» «Взял документы, долго смотрел на слово “Украина”». Мариуполька рассказывает о “фильтрации” в Безыменном«Мама хотела принять яд. А потом ей привезли письмо, что мы живы». История врача из Мариуполя, часть 2Стерилизовать шприцы водкой и обнаружить осколки в спине. Как это — быть врачом в бомбоубежище?Оксана Стомина: Это средневековая жестокость, умноженная на современные возможности и нездоровые, болезненно-маниакальные амбиции‘Стреляли под ноги, рядом с нами, а одного парня ранили электрошокером...’ ‘Меня убивали. Но не убили’, — женщина, видевшая авиаудар по Драмтеатру в Мариуполе‘Нашу машину обстреляли россияне’‘Был человек и раз — разрывает человека’ — мариупольская выпускница, которая прошла через адЖительница Мариуполя: ‘Я поила собак водкой, чтобы у них не остановились сердца’‘Я зашла Metro и расплакалась’, — девушка, которая три недели прожила в Мариуполе под обстрелами

‘Люди в панике бросали своих лежачих родственников’, — мариуполец о том, как склоняли к выезду в Россию

29.08.2022   
Денис Волоха
Андрей Потаенко уехал из Мариуполя 24 марта. За этот месяц он видел, как танки расстреливали детский сад и жилые дома, а также поссорился с деэнеровцами. Он говорит, что продолжает получать известияо гибели знакомых спустя месяцы после выезда.

Коли росіяни сказали, що в будинку в Маріуполі буде «зачистка», — говорить Андрій, — мешканці в паніці почали виїжджати до Росії. Фото: ХПГ [андрій потаєнко маріуполь] When Russian troops said that there would be a “purge” in Mariupol, residents in a panic started leaving to Russia, says Andriy. Photo: Kharkiv Human Rights Protection Group (KHPG). Когда россияне сказали, что в доме в Мариуполе будет “зачистка”, — говорит Андрей, — жители в панике начали выезжать в Россию. Фото: ХПГ

Когда россияне сказали, что в доме в Мариуполе будет “зачистка”, — говорит Андрей, — жители в панике начали выезжать в Россию. Фото: ХПГ

Раньше мы ходили на работу, а здесь мы ходили на добычу, — говорит 47-летний инженер Андрей Потаенко, уехавший из Мариуполя 24 марта. За этот месяц он видел, как танки расстреливали детский сад и жилые дома, а также поссорился с деэнеровцами. Он говорит, что продолжает получать известияо гибели знакомых спустя месяцы после выезда.


В какой части города вы жили и когда услышали первые обстрелы?

Западный микрорайон, со стороны Бердянска. Если в 2014 году наш микрорайон был самым удаленным от событий 2014-го года, то на этот раз нам досталось. Мы первые попали со стороны Крыма под удар.

То, что уже нужно уезжать, мы почувствовали после того, как в городе отключили свет. Но тогда уже просто так уехать из города было невозможно. Во-первых, никого не выпускали, потому что под городом уже стояли войска. И выпускать мирных людей — это их под расстрел выпускать. И буквально за считанные дни начались обстрелы, началось уже все.

Со 2-го марта и у нас воду отключили и света не стало, и дня через два-три у нас не стало газа. И все. Полностью без информации, без света, без газа, без воды. Начали мы как-то выживать.

Что означает «выживать»? Какой была ваша жизнь в течение этого месяца в военном Мариуполе?

Я набрал ванную воды, техническая была. Была питьевая вода. Я перешел к маме, чтобы как-то легче было, потому что она тоже одна была.

Начали выходить на улицу между обстрелами, там жители начали какие-то кирпичи, решетки [складывать], где-то дрова искать.

Потом уже с дровами стало легче. В каком смысле — когда начали разбивать дома — вылетали деревянные лутки, вылетали какие-то деревянные конструкции.

Если мы раньше жили и планировали на неделю, на месяц, на год — куда в отпуск поехать, когда отпуск запланировать, что купить, что приобрести — здесь у нас планы на день.

Хлеб, разумеется, один-два дня и все — хлеба нет. Но у людей мука есть. Мы приспособились. Потом уже какие-то пампушки лепили: с водой немного муку размешали, что-то добавили, приготовили. Вкус первой лепешки, когда уже неделю не ел хлеба — это деликатес какой-то уже был.

Каждый день — маленькие цели, маленькие победы. Такой режим был нашей жизнью.

Где вы жили все это время? Вы продолжали находиться в своей квартире или спускались в подвал или в укрытие?

Нет, мы жили в квартире. В то время, когда начинались обстрелы, мы выходили в тамбур, у нас большой тамбур между несущих стен. Выходили и соседи в этот тамбур. Мы пережидали бомбардировки там.

Мы жили на 4 этаже. От обломков эти несущие стены спасали нас, если бы был прямой прилет — понятно, что мы бы все погибли. Сидели между этими стенами и молились, чтобы в нас не попала никакая бомба.

Я так понимаю, что снаряды падали рядом с вашим домом? Можете припомнить, как это было?

То, что запоминается, — первый взрыв. До этого были где-то поблизости взрывы, но не рядом с домом. Мы уже легли спать, и где-то примерно в час ночи после полной тишины начинается приближающийся гул. Наверное, это не самолет, а крылатая ракета какая-то была. Потом ты просыпаешься и моментальный взрыв самый мощный, когда открылись окна настежь. Запах горелого пороха. Эта гарь мгновенно заполнила всю квартиру. Это очень мощный взрыв под домом. Потом я уже выглянул — попало в бетонную дорогу и обломком этого бетона разбило тогда первое окно у нас.

Еще ночью я смотрел в окно, смотрю — где-то в конце бульвара какой-то огонь. Когда уже рассвело, оказалось, что это дом горел напротив. Там у нас Порт City, напротив него горел дом. Попало куда-то в нижние этажи, и потихоньку огонь перемещался. Потом пол дома этого выгорело. Несколько дней горел.

В результате постоянных обстрелов у нас выбило окна на кухне, в спальне, в зале. То есть, полностью окон нет. Всё разбилось. На улице, как назло, стало холодать все больше и больше: минус10 градусов, минус 12 градусов. За это время, когда мы находились, поняли одно: если ты хочешь хоть как-то под одеялом согреться, нужно себя заставить раздеться до нижнего белья. Если ты будешь одет, ты никогда не согреешься.

Дом, в котором мы жили, четырехподъездный. Четыре попадания в него было. Но к нам не залетело. Прилет был в 8 этаж над нами. Обстрелы были у них, как по расписанию. Мы знали: в 5 нужно просыпаться.

8-го марта я пробежался, племянника своего навестил, сестру поздравил под этой бомбардировкой, а вечером мы уже легли спать. Где-то в 20:45 стук в дверь. Я выхожу: Кто там? А это стоит мой брат, он тоже в этом районе живет, только с другой стороны: сестра через дорогу, а брат дальше возле больницы.

Стоит брат с маленьким сыном, сыну 10 лет. Говорит: У нас был обстрел, выбило все окна. Мы сейчас к вам, а завтра утром нужно еще подняться, забрать жену. Только их уложили спать и успокоили сына его, проходит 1,5 часа — снова стук в дверь. Пришла жена его вместе с мамой, с тещей моего брата.

Они на 9 этаже жили, а на 4 этаже начался пожар. Кое-как спустились с 9-го этажа, сели в машину. Дороги завалены, деревья какие-то валяются, упала башня какая-то электрическая. Говорит: Боюсь включать свет, чтобы никто не взорвал. И она в этой темноте как-то до нас все-таки доехала. И после этого мы уже начали жить вместе.

Ви взаимодействовали как-то с военными? Как с российскими, так и с украинскими?

Наших видели издалека.Российские– эти взаимодействовали.Взаимодействовали вот как: когда семья брата пришла к нам, через день мы пошли к ним в квартиру за остатками воды, они какие-то вещи себе взять, чтобы укрываться можно было.Мы втроем сходили.

Сгоревшие многоэтажки и разговор с деэнеровцами

Я шел с баклажками воды, в это время у подъездов сидели военные с белыми повязками. Это либо русские, либо деэнеровцы. Когда шли к брату, смотрим: у них во во дворе у две пятиэтажки — одна пятиэтажка полностью черная, и вторая тоже. У него девятиэтажка, шестиподъездный дом. Целыми остались только два подъезда. Их квартира не сгорела.

И когда насмотрелся всего, что там происходило, возвращаюсь назад, они сидят у подъезда. Это утром было где-то в 9:00. Что-то на костре себе тоже греют, я прохожу мимо. Он мне говорит: Откуда воду несешь? Я разворачиваюсь. Это на эмоциях было. Я говорю: Я вас не понимаю, возвращаюсь и иду дальше. Они: Что ты не понимаешь!? Ну-ка стой! Ты что не понимаешь?

Они догоняют меня. Двое молодых ребят там были. Что ты не понимаешь? Я уже остановился, говорю: А как вас понять? Вы посмотрите, что вы с городом сделали. Как это понять? Вы за что, говорю, это делаете? Вы освобождаете нас? Вы говорите, что освобождаете русскоязычных жителей Донбасса. Я русскоязычный житель Донбасса. Мне что, нужно свой язык отрезать из-за того, что я на русском языке говорю? Что мне сделать, чтобы вы меня не убили?

Потому что вы целенамеренно пришли и убиваете нас, разрушаете наши дома, разрушаете наше жилье. Стреляете по школам, по садикам, полностью разбиваете магазины. Все вы разбиваете и уничтожаете. А как вы нас 8 лет — Донецк бомбили? Я говорю: Ты сравни Донецк свой цветущий весь с Мариуполем.

Если в 2014-м что-то и досталось Донецку на околицах города — это были одиночные прилеты. А это тебе что – не окраина Мариуполя? – говорят они. Ну вот такое вот.

Я тогда маленький был

Начали говорить: Показывай документы, раздевайся. Они все татуировки смотрят. Я ему потом говорю: А ты помнишь, в 2014 году, с чего все начиналось?» Я ему хотел сказать, что там все руководители, Стрелковы всякие, Гиркины, — это все русские были. А он мне: Нет, я не помню. Я тогда маленький был.

Вот подросло это поколение, которое тогда маленьким было. Он и не помнит, что там было, как оно было. Но сейчас им такое втюхали в голову — они нас “освобождают, а нас здесь прямо угнетают. Это уже поколение выросло такое. Которое пришло сюда учить нас, как нам нужно жить.

Такое у нас взаимодействие было с российскими военными. Потом мы видели [их] только со стороны, В разговор больше с ними не вступал. Только видели, как танки заезжают к нам во двор. Там дома старой застройки с узкими дорожками, но танки как-то разворачивались, как-то проезжали.

Становится танк возле одного дома, разворачивает свою пушку и стреляет в противоположный дом. Там буквально 50 метров между двумя домами.

Мы не знали, что от него ждать, потому что он то в одну, то в другую сторону. Затем он переехал и начинает за дом стрелять. Они расстреливали там детский сад. Этот же [танк] уехал куда-то, с другой стороны другой уже танк подъехал. Возле нашего дома стал и прямой наводкой в детский сад лупят. Наши мужчины, которые еще тогда в доме жили, говорят: Куда они лупят? Там в этом саду уже несколько дней, как никого нет.

Там ни военных не было, ничего. Но для них это потенциальная угроза. То есть там могут находиться какие-то военные люди, как они думают, наверное. Мы стараемся хоть какую-то логику в их действиях увидеть. Они полосами все разбивают. Заходят на эту территорию, дальше полосой разбивают дома, все горит. Возле нас дом с магазином АТБ полностью черный стоял. Несколько раз туда прилетало, горело постоянно.

Нашему дому еще как-то относительно повезло, он не сгорел. А так очень много было сгоревших.

Были ли вы свидетелем других атак на гражданских со стороны военных? Как они вообще вели себя?

У нас четырехподъездный дом, людей очень много еще в доме было: тогда мало кто понял и сразу уехал. В большинстве своем все были дома. Пробегает российский военный у подъезда и всем сообщает: Срочная эвакуация, возле Порт City будут автобусы, кто не поедет — в доме будут какие-то действия происходить. Дом под угрозой,его могут снести сегодня ночью.

Люди в панике, бегают, спускают кого-то на костылях, каких-то дедушек на руках выносят, на колясках.

У нас соседка на первом этаже — она сама едва ходила, у нее с позвоночником проблемы были. Как оказалось, она в этой панике тоже побежала вместе со всеми, бросила своего лежащего мужа. Он уже несколько лет лежит. На следующий день приходит дочь этих людей, она этого не слышала. Она в соседнем доме жила, а люди разбежались все.

У нас мгновенно опустел дом. Со всего подъезда осталось буквально 5 семей. Мы поговорили между собой и решили: если это в Россию эвакуация, мы никуда не поедем. Мы лучше здесь останемся.

Когда мы уже в Днепр уехали и на связь попали, звонила соседка из тамбура. Говорит: А нас вывезли в Россию. Сказали, что в Ростове будете жить. А сейчас мы не в Ростове, куда-то увезли в другое место. Я не знаю, как нам возвращаться. Что нам делать? Мы ведь не собирались в Россию ехать.

То есть, их туда завезли. Люди в панике, с огромными глазами, когда бросают своих лежачих родственников. Это безумие было какое-то. Вот так они эвакуировали, ну, по крайней мере, сначала, людей.

Мы соседей этих очень давно знали, всю жизнь вместе прожили, а дочь приходит, отца своего спрашивает: Ой, а где мама? Он говорит: Я не знаю, я спал. Когда проснулся, ее уже нет. Он один. Он ни встать — ничего не может.

Поддерживаете ли вы связь с кем-нибудь из тех, кто выехал в Россию?

У меня друг есть, с которым мы когда-то давно учились вместе. Он, скажем так, вынужденно уехал в Россию. Он жил на Восточном микрорайоне. Когда все это началось, он переехал на Левый берег. А у нас же город поделен рекой на две части. И когда разбомбили мосты, уехать в эту сторону, чтобы в Украину попасть, там уже нельзя было. И находиться с деенером этим на Левом берегу тоже уже нельзя.

Он все же на машине уехал в Таганрог, там какие-то родственники жили. Говорит: А что мне делать? Я сейчас сюда привез всех. То, что у меня гривны наличными были — они никому не нужны. Карточки не работают. И то, что на карте было. Рублей нет. Долларов тоже не было.

Потом я уже узнал, что он все же жену с ребенком за границу вывез: они через Эстонию уехали, он остался пока в Таганроге. Периодически делает пропуск, в Мариуполь заезжает. Помогает людям — кому-то привезти, кого-то отвезти.

Расскажите о вашей эвакуации из города.

Когда в нашем районе более-менее притихло, мы услышали от разных людей, что все же можно выехать в сторону Бердянска, через Токмак и Васильевку. У брата машина была, чудом уцелела. Единственное — в лобовое стекло обломок прилетел, разбил стекло. А так она на ходу была. Мы решили так: мы выезжаем 6 человек на машине брата.

Мы выехали 24 марта. Моя сестра с детьми и с мужем — они на свой страх и риск решили выходить пешком. Взяли тачку, когда-то давно я сделал тачку на колесах, погрузили сумки, рюкзаки. Каждому ребенку рюкзак, сами взяли сумки и пешком шли на Никольское. Туда достаточно далеко идти. И сколько они не голосовали, все машины едут заполненные людьми, никто не подбирает.

Им чудом повезло, что их подобрала машина, которая кого-то в Мариуполь везла и там два человека только ехали. В Никольском опять повезло. Зять нашел человека, который согласился их отвезти в Бердянск. Они заплатили что-то около 3000 гривен, их довезли в Бердянск, там они в центре для переселенцев поселились.

Окончательно решили уезжать, когда россияне начали расселяться по квартирам

А мы уезжали 24 марта на машине. Куча блокпостов, на каждом блокпосту проверяют, багажник открываешь, вещи проверяют. У нас семья, они более или менее лояльно [относились]. Нас не заставляли раздеваться. На наших глазах мужчин из автобусов выводили. Они раздевались, снимали все до трусов. Татуировку проверяли

В Токмаке нам на блокпосту россиянин или кто он там говорит: Я вас дальше на Васильевку не пропущу, потому что Васильевка не пропускает. Вас не пропустят, вам там ночевать негде. Оставайтесь в городе Токмак. Там есть какая-то школа, где можно переночевать. И мы собирались уже в школе переночевать, отправились туда. Потом смотрим — какой-то батюшка бежит в рясе, рукой машет, всех поворачивает.

Оказывается, этот батюшка договаривался, чтобы пропустили два автобуса с детьми. И он всех разворачивает: «Сейчас будут эти два автобуса с детьми, и вы к нам присоединяйтесь, будем уезжать. Выедем на Васильевку, всех пропустят».

Но на Васильевке нас не пропустили. Ни автобусы не пропустили, ни машины не пропустили. Мы там ночевали в машине, а утром все же дали добро. Мы поехали уже нормально.

Перед тем как мы уезжали, 23 марта, я ходил еще к себе в квартиру. И когда возвращаюсь, смотрю — у нас российскиевоенные стоят у подъезда. Там и БТР их стоял, наверное, рота солдат. Они в нашем подъезде на втором этаже взламывали квартиры и расселялись.

И здесь у нас уже выбора не было: нужно отсюда уезжать. Если они здесь, кто их знает. Может, они как под Иловайском — коридор будут обеспечивать, а потом обстреливать из наших окон.

24-го мы собираем уже сумки, уже собираем машину. Андрей! — кто-то меня зовет. Я оборачиваюсь, а там идет семья – моя двоюродная сестра с мужем, с детьми. Идут в грязной одежде — мы все там так ходили, пропахли костром. Сестра идет, плачет, мы обнялись, поцеловались. Говорит: Нашего дома нет.

Подняли их к себе. Они ожидали, что их должны были вывезти в Урзуф или Ялту, то есть в соседние поселки, а потом — дальше. Они сейчас тоже на территории Украины. Но когда они уже собирались на следующий день выходить пешком, приходит наша родная тетя. Она жила поближе к центру, на проспекте Металлургов, в четырнадцатиэтажном доме, ей 75 лет. Все это время никакой информации не было, пройти туда мы не могли, обстрелы были. А тут она пришла пешком.

В последнее время она жила у соседки на третьем этаже, и оттуда поднялась к себе в квартиру на тринадцатый что-то взять. Говорит: Задержалась перед дверью и тут взрыв. Я чувствую, что вокруг меня всюду стены.

Над ней свалились плиты и загорелась шапка, {которая} на ней была. На груди у нее был фонарик, она подсветила, где-то вдали увидела просвет, начала на четвереньках ползти. У нее ноги больны, она едва ходит.

Кое-как сползла по этой лестнице. У соседки еще на 3-м этаже жила – через 3 дня прилетает к соседке снаряд. Сумочка у нее какая-то была, попросила молодого парня принести. Он прополз как-то на 13-й этаж, достал ей хотя бы сумку, где лекарства были, документы, какие-то деньги. И она с этой сумкой пешком пошла в наш район.

Она осталась у сестры в квартире, потому что пешком она бы не дошла до Никольского. Сейчас у нас проблема — каким-то образом забрать тетю нашу.

Есть ли среди ваших знакомых люди, которые погибли во время войны?

Да, да! Каждый день узнаешь хорошие или плохие новости.

Очень хороший друг был, Николай, мы семьями дружили. В Мариуполе вышел Коля в школу №27 — там можно было подзарядить телефон. Попал он под Град и его убило. Его жена 9 дней не могла ничего с ним поделать: ни похоронить, ничего. Потом она все же договорилась с какими-то людьми, они вывезли его на родину, они сами из Агробазы, это поселок возле Мариуполя. Похоронили по-человечески, потому что у нас по Мариуполю куча [трупов] была.

Вот мы идем, здесь могилки на зеленой полосе, могилки в детсадах, могилки во дворах, в воронках от бомб — люди их расширяли, туда трупы складывали и закапывали. По всему городу захоронения.

 Я говорю: Таня, ты просто героиня, есть такие, что живых людей бросают, а ты своего мужа даже труп не бросила. Правда, когда уже в Украину она приехала, через сутки ей пришлось доказывать его смерть, потому что говорят: вы неправильно его похоронили, незаконно. Как законно? Здесь обстрелы, а как нужно было?

Надо было обращаться в больницу, чтобы сделали справку. Какая больница, когда мы приходили к моему брату туда за вещами, за водой, а у него из окон видна городская областная больница №2, и мы смотрим туда, а там русский флаг на больнице, там по территории танки ездят, люди ходят. А они хитрые, россияне, они в местах, где они сами дислоцируются, раздают гуманитарку. Люди там постоянно стоят, чтобы наши не обстреливали. И во дворе этой больницы они и эвакуационные автобусы делали. Люди там постоянно находились, в очередях. Сидели там на чемоданах, ждали выезда.

То есть, они прикрываются живыми людьми, чтобы наши их не обстреливали.

И куда их надо было? В эту больницу? Чтобы справку эти орки выдали о смерти мужа? Слава Богу, через суд подтвердили ей смерть.

Вместе работали, семья, мой сотрудник с женой, в частный дом попало — убило всех. Нет их. Второй [случай], тоже сотрудница, вышли они во двор дома, возле машины своей стояли, что-то из багажника доставали, прямое попадание мины в машину. Там ноги оторвало, руки оторвало, загорелось. Пока соседи бегали, искали огнетушитель, он сгорел. А ей тоже по ногам досталось, когда в больницу привезли, ей ампутировали ногу, другая нога загипсована, ее отвезли потом в Макеевку в больницу.

И это постоянно. Каждый день какие-то хорошие или плохие новости: когда ты узнаешь, жив ли человек, или его уже нет. К сожалению, этот список погибших — он не останавливается.

Чем вы занимались до войны и что планируете делать сейчас?

Я инженер-конструктор, работал на заводе. Сейчас, пока приехали в Днепр, пока устроились, буду искать работу. Работать. Надо как-то жить. А что делать…

На каком заводе вы работали?

МРМЗ.Это ремонтно-механический завод, принадлежавший холдингу Метинвест, на территории комбината имени Ильича находился. Говорят, комбинат Ильича не так сильно пострадал, как Азовсталь. Азовсталь сравняли с землей, а комбинат Ильича — то, что мне рассказывали — там были попадания в район доменного цеха.

Вам известно, что сейчас с вашим домом?

Дом стоит: и моя квартира цела, и дом, где мама жила. В каком состоянии мы тогда уезжали, пока все так и есть. Разбитые окна, разбитая мебель. Ремонт если сделать, то нормально.

Каким вам запомнился Мариуполь перед вашим отъездом?

Перед выездом... Во-первых, тогда еще зелени не было: серый город, задымленный, и люди, которые выходят, как на добычу, каждое утро.

Раньше мы выходили на работу и знали, что для того, чтобы нормально жить, нужно работать. Мы зарабатывали деньги, на эти деньги мы покупаем себе блага. А это полностью переустройство всего. И ты уже начинаешь не просто на работу ходить, а как на добычу какую-нибудь.

Чаще под обстрелы попадали мужчины. Потому что женщины оставались дома, что-то готовили. А мужчины ходили по району, искали, занимались добычей. И часто их накрывало. То минами, то Градами. И много было таких случаев. Удручающее состояние.

Когда мы выходили приготовить еду у подъезда, мы поставили импровизированный мангал, и в очередной раз приготовить еду оставаласьжена моего брата, соседка с 5 этажа, дети были. Я поднялся вверх, принестипродукты для приготовления пищи. Тишина была, и тут взрыв, мины падают.

Выходим, соседка с 5-го этажа говорит: Что-то у меня по спине течет, что-то не то. Оказалось, обломок прилетел, ей попал в ногу, немного в поясницу. Но хотя бы легонько прошло по коже. Однако ни лекарств, ни антибиотиков — ничего нет.

В этот же день два прилета: в гараж попало, возле нас взорвалось и у соседнего дома тоже. Наш сосед проходил мимо дома, ему тоже в поясницу [попало]. Хорошо, что кожаный ремень, но его пробило также, хромал.

С какой целью нас обстреляли? Зачем это было? Здесь наших давно не было. Но обстрелы велись со стороны Порт City.

Что вы чувствуете по отношению к россиянам сейчас?

Что можно испытывать к этим людям, которые нас за людей не считают. Если они отрицают само существование украинцев. Нацистами считают. Хотя нацист и националист — это разные вещи. А настоящие нацисты это они, потому что они отрицают существование украинской нации вообще. Они затуманенные люди, у них завеса.

Они живут в своем параллельном мире со своими придуманными идолами: эти георгиевские ленты, это 9 мая… И они пришли ко мне убивать. А что я могу ощущать? Кроме ненависти, что можно к ним испытывать? Любить их нужно, уважать? За что? За то, что они разрушили мой город, за то, что они убили моих друзей?

Такое впечатление, что там вся страна сошла с ума. Я не знаю, что происходит. Это какое-то массовое безумие.

Материал был подготовлен Харьковской правозащитной группой в рамках глобальной инициативы T4P (Трибунал для Путина).

Интервью опубликовано при финансовой поддержке чешской организации People in Need в рамках инициативы SOS Ukraine. Содержание публикации не обязательно совпадает с их позицией.
 Поделиться