‘Когда ударили по площади Свободы, наш дом задрожал’

Я — Фролова Наталья Ивановна, мне 55 лет. Родилась, училась, работала в городе Бердянске. Училась на швею, дизайнера одежды. Много лет проработала предпринимателем, шила одежду на заказ. У меня было свое ателье. Есть дочь взрослая, внучка... Последние годы я занималась хендмейдом. Участвовала в выставках, делала интерьерных кукол. У нас курортный город, приезжают люди и покупают сувениры при отъезде. Дочь тоже этим уже занимается — у нас творческая семья. Жили мы довольно хорошо. Я очень люблю свой город...

В последнее время переехала в Харьков: так сказать, семейные обстоятельства изменились. Я живу в гражданском браке. Семь лет уже в Харькове. Работаю в фирме по пошиву одежды. В Харькове развита инфраструктура, а в Бердянске с работой трудно зимой — только летом. Мне очень нравится Харьков, красивый город. Все было очень хорошо. До двадцать четвертого февраля.

Какими были для вас первые дни полномасштабной агрессии?

Я вообще очень рано встаю: где-то в половине пятого. Только я встала, и начали бомбить Харьков. Были слышны выстрелы совсем рядом. Включила телевизор — там объявили, что началось полномасштабное вторжение. Ну это, конечно, был стресс, я — в слезы. Первые дни, можно сказать, мы даже не ели. Я не могла сосредоточиться и поверить во все происходящее. И взрывы — это такой стресс, что не хочется есть. И не спали. Не могли ни заснуть, ни расслабиться, боялись всего.

Бежать в укрытие было далеко. Но у нас часть частного дома, мы на него рассчитывали. У нас есть комната как коридор, между двумя несущими стенами и без окон. Заклеили все, что можно было, скотчем, как по телевизору говорили. Мы с утра до вечера слушали новости. Чтобы быть в курсе того, что происходит.

Потом где-то через три дня я поняла, что надо себя как-то немного взять в руки. Ведь война войной, но надо выжить, сохранить здоровье. И я начала отвлекаться. Первый раз было сложно даже приготовить поесть. Я не могла сосредоточиться, сконцентрироваться на каких-то определенных действиях.

У нас там рядом Дергачи, Изюм, Белгородская трасса. Сначала взрывы были отдаленными, а потом ракета ударила ночью, мы видели, как все загорелось. Пошли днем посмотреть: все сгорело. Холодная гора, Полтавский шлях, где находится терминал, откуда пригородные автобусы ходят.

Магазины везде работали, но люди заходили с черного хода. Мы стояли по два с половиной часа в очереди, чтобы купить что-то из продуктов. На парковках подземных. Не со стороны центрального входа или под открытым небом, а на парковках.

У меня знакомых много. Те, что жили, на Салтовке сказали, что полностью все разрушено. Они поехали к родителям, в Солоницевку. Люди, которые жили на ХТЗ, говорили, что там заминировано. Мины на парашютах спускали.

Люди могли стоять в очереди за хлебом — и могла ракета упасть. Показывали, что женщине ногу оторвало.

Были ли вы свидетелем обстрелов и разрушений гражданских объектов, домов мирных жителей?

Когда ударили по площади Свободы, наш дом задрожал. Это в нескольких километрах от нас. Это был самый сильный удар. Со временем над нами начали летать самолеты. Мы живем сейчас на Холодной Горе, это район Озерянской церкви. Там рядом тюрьма недалеко. Ее здание полностью разрушено.

Неподалеку улица Холодногорская. Там, где танковое военное училище, — полностью угол дома снесен. Мы пошли в магазин, супермаркет “Класс”, в торговом центре. А там все окна выбило рядом в домах. Мимо магазинов идешь — витрин нет. Торговый ряд — стекол нет. Нигде. Но никто мародерством не занимался.

Был поврежден торговый центр “Никольский” — только недавно построенный.

Рынок “Барабашова” — практически весь сожжен. Его трижды бомбили. Когда ветер был в нашу сторону, несло дым и черный пепел. У нас он был на окнах, во дворе, на крыше.

Экопарк “Фельдмана”, парк “Горького”...

Я вышла на улицу, буквально 20-50 метров, и и увидела разрушенное здание тюрьмы.

Сначала мы ходили и у всех было такое выражение лица, как у меня... У всех одинаковое выражение лица. Все испуганные. Постоянно воздушная тревога — не знаешь, в магазин идти или домой.

Мы же особо запасов (перед войной) не делали. Все было доступно в продаже. То есть продуктов у нас не было. Мы даже не запаслись ни мукой, ни сахаром.

Каждый день выходишь — начинается воздушная тревога. Бывало раз по десять в день. Начинаешь уже привыкать к ней. Но все равно далеко от дома не отходили.

Приготовили все для подвала. Потом думаем, а вдруг в подвале засыпет?

Расскажите, как вам и вашим родным удалось выехать во Львов?

Уже практически во всем районе начало гореть: где попадала ракета, сразу дом загорался. Над домом пролетали самолеты со свистом.

Мы потерпели немного... Муж уговаривал меня ехать. Но я не могла на это решиться. Как я поеду в чужой город? Ведь вещей не возьмешь много. Все надо решать, все наши бытовые проблемы, которые не так просто решить в таком возрасте.

До последнего терпели, я отказывалась ехать, потому что мне было трудно решиться. Уже просто было невозможно. Последние ночи мы не спали, потому что каждый день были бои. Громкие. Всю ночь. Заснуть было невозможно. Практически все районы бомбили. Не знаю даже такого района, который не бомбили. Домов нет — одни развалины. Стекол нет, а на дворе зима.

А дети у меня в Бердянске... Они сказали, что город оккупирован. Газопровод повредили в Мариуполе, у них пропало отопления. Как приготовить еду? Продуктов нет, на рынке все втридорога. Вывесили российские флаги...

Недавно внучка смогла выехать. Под обстрелом. И восемь блокпостов надо было пройти. Мы только недавно встречали ее во Львове. Проводили в Польшу.

Они ходили на автобусную станцию. Там был Мариупольский коридор: Мариуполь — Бердянск — Запорожье. Они трижды не могли сесть в автобус. То отменяли, то не было мест. А потом как-то получилось. А дочь осталась. Хотела в Днепр, но сейчас не выпускают.

Внучка уехала, но сказала, что ехали под обстрелом. К женщинам нормально относились. А мужчин раздевали, проверяли, и деньги отбирали. Один мужчина продал что-то, ехал, чтобы жизнь устроить на новом месте — у него отобрали большую сумму.

Они ехали в три этапа. Доехали до Запорожья, потом там переночевали в каком-то детском приюте, их покормили, и на следующий день дальше на Львов поехали.

А когда мы уже хотели из Харькова выехать, пошли к вокзалу пешком. Мы недалеко от вокзала живем. Транспорт тогда не ходил в Харькове. Вообще никакой.

Был бесплатный эвакуационный поезд и несколько платных. На бесплатном очень много людей, и в тамбуре стояли, а ехать 24 часа! Мы решили ехать платно. Николай Борисович, мой муж, — военный пенсионер, афганец. Ему был бесплатный билет. Мне билет купили. И так доехали, но ехали очень долго. Там уже были повреждены рельсы, их ремонтировали, мы объезжали.

На перроне люди между собой разговаривали. Везли с собой животных. Ехали и молодые, и с детьми больными. Мужчины в основном оставались. А детей и жен отправляли сюда и дальше за границу.

Общаются ли ваши знакомые с родственниками в России? Как относятся россияне к полномасштабному вторжению в Украину?

На работе многие говорили, что теперь поссорились и не разговаривают. То есть российские родственники говорят: мол, не выдумывайте, такого не может быть! Я бы тоже не поверила, если бы каждый день не слышала это. Они думают, что это все неправда.

Вот Николай Борисович поссорился с сестрой. Она у него где-то там живет в России. Сказала, что мы бандеровцы почему-то. И многие, я слышу, поссорились. Даже не контактируют. То есть полное непонимание. И сочувствия у них никакого к нам нет.

Перевод: Международное общество прав человека (Немецкая секция)