‘Ни договариваться с россиянами, ни верить им — нельзя...’ — житель Мариуполя
Виталий, расскажите, чем занимались в мирное время?
По специальности я — инженер-конструктор, но почти все время работал преподавателем в Приазовском государственном техническом университете.
Когда впервые столкнулись с войной?
В 2014 году был захват моего города боевиками так называемой “ДНР” под руководством России. Была слишком напряженная фаза пока не освободили город: фаза войны, когда Мариуполь пытались захватить, и была угроза, что город попадет в кольцо. Мы с женой и маленьким ребенком не выдержали и в сентябре 2014-го года уехали. В 2015-м вернулись. С тех пор жили, знали, что поблизости — линия фронта, но все же город был на подконтрольной территории.
Старались всячески украинизировать город, помогали военным, принимали активное участие в волонтерстве.
Готовились ли вы к событиям, которые произошли 24 февраля?
Нас предупреждали военные, аналитики, что это произойдет: мы знали и были морально готовы. Хотя подготовиться физически и материально было почти невозможно.
В декабре-январе уже оно назревало и могло быть — могло не быть. И в конце концов 24-го случилось то, что больше всего прогнозировали: ракетные обстрелы, авиация по всей территории и так далее...
Мы надеялись, россияне поймут, что нам помогают, и мы будем сопротивляться.
24-го февраля утром услышали, что по всей Украине обстрелы, потом уже услышали, что бомбят и нас. Это были окрестности — Восточный район со стороны села Широкино и аэропорт. Мы знали, что город укреплен, особенно с той стороны, но ожидали, что будет трудно и потребуется помощь. Но мы не ожидали, что нас окружат. Мы хоть и знали, что будет война, не готовились выезжать, так как у нас с женой родители пожилые.
Какими были ваши дни до выезда из города?
В первый день я еще полдня сходил на работу, на второй день пытались пойти в магазин, что-то купить, ведь начались проблемы со снабжением: все набирали продукты, как потом оказалось, это было правильно.
Потом понял, что работы нет и дома сидеть тяжело, пошел к знакомым в ближайший волонтерский центр и там уже помогал, что-то грузил. Были там и ночные дежурства для того, чтобы охранять это место. Помогали военным, полиции. У них начались проблемы с поставками, по крайней мере, не хватало еды горячей. А работали полицейские и пожарные постоянно. Поэтому они делали свое дело, а мы — помогали насколько могли.
Через три-четыре дня появились первые проблемы с электричеством, которые потом наконец решили и свет включили. Службы соответствующие в городе еще работали.
Но через некоторое время не стало света, поэтому исчезла вода, источники которой мы начали искать. Потому что у нас нет, как в некоторых других городах, колонок. Коммунальные службы начали привозить цистерны, но там были огромные очереди, и люди вспоминали, где есть хоть какие-то источники или колодцы. Ведь понятно, что первая необходимость — это вода.
Затем через несколько дней пропал газ. Не мгновенно — сначала в тех районах, где обстреляли водопроводы. Начали люди мерзнуть. Наш район, к счастью, был одним из последних, где прекратилось газоснабжение. Что касается нашей семьи, мы с семьей сестры, с которой вместе выехали, живем в одном доме, но у нас разные входы. Стало холодно, мы съехались все в одну комнату, чтобы дышать и греться. Три-четыре дня мы так выдержали, потом снизилась температура, и мы переехали к моим родителям, которые живут на окраине Мариуполя. Они топят печку, а дрова тогда еще можно было найти.
С того момента как исчез газ, весь город взял пилы и топоры в руки: пилили, рубили, чтобы готовить еду, чтобы греться. Хуже всего было тем, кто жил в многоэтажках, потому что все пытались это сделать во дворе. Когда заходил к знакомым, они в шапках и куртках были, температура в помещениях приближалась к нулевой. Это было несвойственно для Мариуполя: в течение недели каждую ночь было шесть-десять градусов мороза...
После того как исчезла электроэнергия, возникла проблема со связью, начали “садиться” телефоны. Легче было тем, у кого были генераторы. Приходилось искать знакомых и места. Я заряжал телефон в волонтерском центре.
Позже связь стала пропадать. Сначала думали, что вышки не работают, но военные сказали, что вокруг Мариуполя стоят “глушилки”, из-за чего и не было нормальной связи. В некоторых местах связь появлялась, люди сообщали друг другу и выходили туда, чтобы почитать новости, узнать, что происходит вокруг, потому что уже началась информационная блокада. Сейчас, как известно, полная блокада и ресурсы российские.
Тогда же прекратилось радиовещание из Украины, остались только радиостанции ДНРровские.
Как выбирались из города?
Мы выезжали все вместе на моей машине: четверо взрослых и трое детей. Ехали 11 часов от Мариуполя до Запорожья. Было непросто: я не ожидал, что буду ездить зимой, машина стояла в гараже на летней резине, без запаса топлива и газа. Но все-таки, хоть и был мороз и начинал падать снег, мы добрались до Запорожья на летней резине. Чудом хватило горючего, последние метры ехали уже с красной лампочкой.
В Запорожье нас приняли и накормили в “Эпицентре”, где мы переночевали.
В Днепре нас уже две недели ждал свояк. Там мы жили почти неделю. Искали варианты, чтобы были и работа, и жилье. Речь шла о любом более безопасном уголке Украины.
Благодаря, опять же, знакомым мы нашли временное жилье в Самборе и в Дрогобыче. А затем сняли себе жилье в вашем городе. И сейчас мы снова все семеро вместе.
Каким был Мариуполь, когда вы покидали город?
Когда мы выезжали, чудом не попали под обстрелы: и мы целы, и машина цела. Только видели, что вокруг прилетало. Мы видели и раненых, и как ехали люди на машинах разбитых, уже начинали различать звуки, уже знали, когда что-то летит рядом.
Что видели? Разрушенные дома в центре. Мы как раз в центральной части жили. А родители — в поселке Песчаное, за портом.
В город тогда уже прилетало ежедневно, мы видели воронки.
Первая неделя, например: родители в Песчаном, не было связи, я поехал их навестить, не прилетело ли туда? Там было достаточно тихо. Когда через три дня я привез бабушку жены, уже увидел следы от попаданий. То есть обстреляли поселок, где не было никаких военных объектов.
Также до того как мы выехали, не обстреливали порт, а вот поселок, известный еще и своим фестивалем, уже был обстрелян. В частности попали рашисты в электростанцию: то есть была прямая бомбардировка с моря.
15 марта я заготавливал дрова и воду для родительского дома, потому что там уже жили вместе 11 человек. На следующий день, за день до выезда, мы увидели колонны движущиеся на выезд. Это, как я понял, был не организованный гумконвой, а люди самоорганизовались и поехали. Уже позже там появились блокпосты.
Я проехал по улице Металлургов, которая идет через весь город. Увидел, что все корпуса моего университета были обстреляны из артиллерии, вообще крайне трудно было проехать по центру. Я на велосипеде перемещался, все было в осколках стекла, где-то просто не было стекол, где-то были наполовину или полностью разрушенные дома. Словом, весь центр Мариуполя был разрушен. Видел я воронку шириной десять метров и глубиной метров четыре-пять на месте подземного перехода.
Это было числа десятого (марта — Ред.). Потом рассказывали, что вражеская авиация начала “обрабатывать” центр нашего города.
Когда я пришел в волонтерский центр узнать последние новости, полиция сказала, что люди едут на свой собственный страх и риск. Поэтому я уточнил возможный маршрут. В это время пришел парень, который вернулся из Драмтеатра, в который попали...
Мы решили попробовать выбраться, хотя это рискованно — ехать через оккупированную территорию.
Несмотря на плохую связь, мы получили сообщение о том, что есть коридор для частного транспорта по указанному маршруту.
И, собственно, перед самым отъездом я увидел город в руинах, а со временем узнал, что уже тогда было разрушено 70 процентов жилого фонда...
Кто у вас остался в Мариуполе?
Отец с мамой, моя сестра с ними, потому что родители болели в прошлом году. И бабушка жены. Отец жены жил в поселке Талаковка, с ним оборвалась связь 26 февраля, и с тех пор мы ничего о нем не знаем...
Почему оккупанты так поступают с Мариуполем?
Видимо, они не смогли так быстро как собирались, взять наш город, ведь военные его защищали. Оккупанты заходили только на окраины, их выбивали.
Поэтому и прибегли к обстрелу гражданского населения, чтобы была паника, чтобы выезжали, чтобы давили на военных, у которых тоже есть родные среди местного населения. С российских номеров и военным, и гражданским поступали смс с требованием сдаться.
Рашисты говорили, что обстреливают базу “Азова”, на самом деле первыми “военными” объектами, которые они обстреляли, были школа и девятиэтажка недалеко от базы ТРО.
И трудно сказать, было ли это сделано умышленно или по ошибке, ведь 90 процентов школ в городе разрушены, а также все семь мариупольских университетов.
Есть ли смысл вести переговоры и договариваться о мире с россиянами?
Я неплохо знаю историю, а с 2014-го года стал изучать более тщательно, поэтому считаю, что с ними нельзя договариваться. Те переговоры, которые сейчас ведутся, — чисто стратегические и дипломатические, но им никоим образом нельзя доверять.
Перевод: Международное общество прав человека (Немецкая секция)