‘Россияне бездумно уничтожают все вокруг’, — Мария Карандюк, Залесье

Я пенсионерка. Чем я сейчас занимаюсь? Сейчас только кур выращиваем. Две собаки и две кошки. Вот такое у нас хозяйство.

С кем вы живете?

С сыном старшим, Анатолием. Он холостяк. Рядом живет младший сын, женат. Двое детей у него. Внучке — 25, а внуку младшему 11 июня будет 17. А мы вот так вот, вдвоем. Я пенсионерка и сын на пенсии. Электриком на пластмассах работал, в 55 ушел на пенсию.

Могли ли вы представить, что будет полномасштабная война?

Нет. До 24-го никто даже подумать об этом не мог. Вы знаете, когда были первые взрывы в пять утра, я не подумала, что это война началась. Услышала взрыв — один и другой следом. Лежу, а моя спальня туда [выходит], а там — кафе. Думаю, гуляет кто-то всю ночь, именины, наверное, празднуют. Я встала, открыла окно и смотрю: искры летят, огоньки. А потом опять — “бух”! В третий раз! И огоньки не летают. Но я не думала, что это может быть война. Думала, стреляют в кафе. А оно, вишь как, утром объявили, что в Броварах, в военном городке бухнуло. Сказали, что 12 человек погибли. Так все и началось. В голове не укладывалось.

Когда оккупировали Залесье?

Вы знаете, я не записывала. Сосед молодой говорил, что восьмого марта заехали танки. Сын мой Анатолий это увидел. Говорит: “Танки идут”. И давай из дома в мешки вещи складывать и в погреб носить. Я тоже пошла собираться. Растерялась, что делать, как и куда. У нас погреб плохенький. От взрыва дыру пробило. А потом кирпич в погребе начал отходить. Дом, правда, стоял. Ну окна от взрывной волны у каждого повредило, нет такого дома, чтобы окна были целы. У меня [повредило] в спальне и сверху. Но у нас главная проблема — это дверь. И приезжали, и замеряли, и что-то вставляли. Тоже взрывной волной повредило. Сейчас уже тепло, а то холод шел.

Так вот, в последний день, после обеда, уж не знаю во сколько, я в погребе была. Анатолий пришел. Сел, потом лег и заснул. А я села, ноги свесила. Сижу — вдруг такой залп, будто все дома сейчас поднимутся и опустятся. Я сижу, а оно оттуда “ш-ш-ш-ш”. Как болванка какая-то пролетела и исчезла. Я как закричу: “Анатолий!” Говорю, летело только что и куда-то делось между хатами. Мы испугались, что дом вспыхнет. Он мигом выскакивает из погреба, я за ним, а там ступенек много. Говорит, вот крыша уже побита. Слава Богу, что не загорелась.

На крыше много шиферин побило. Дочь перекрывала кровлю железом, так они шифер привезли (да и здесь был). Так и перекрыли. А та сторона цела. На балконе дверь, окна, стекла выбило. Теплица вон — каркас остался, а стекло вылетело. И сад зацепило. Кролятник поврежден, одного кроля убило. У соседа — сарай, а к нему был пристроен гараж: сверху пробило шифер — и не стало его. У сына забор красивый, весь изрешетило.

Что происходило в Залесье во время оккупации?

Сначала, вроде, спокойно было. А потом начали стрелять. Зашли двое, спрашивают, где сын. Говорю: “А что вы хотели?” — “Поговорить”. — “Он ходил здесь, может, в туалет пошел”. Они посидели и говорят: “Мы пошли”. Был невысокий парень, с ним [был] еще высокий. Зашли, расселись в креслах: один болтает, а второй наклонился так, что я даже лица не видела. Ой, Господи! Как-то этот невысокого роста встретил Анатолия, попросил у него закурить. Анатолий дал, пошел в погреб и вынес ему две пачки сигарет. А он говорит: “Я скажу этим [россиянам], что напротив вас стоят, чтобы сюда не стреляли”. Они на углу улицы стояли. Соседи только забор хороший сделали, а русские на танке заехали и завалили. Соседка спросила, что это на дереве висит, на пакеты похожее? Россияне ответили: “Вы не смейте в сад ходить”. — “А чего?” — “Там растяжки висят”. Они повесили растяжки, а если люди выйдут? Пусть их убьёт? Так выходит?

Оккупанты прятали свою технику вплотную к частным домам?

Они у соседа под самым домом яму вырыли и танк поставили. Чтобы их никто не заметил. Ездили и смотрели, где можно спрятаться. Вот к нам они не заехали, потому что негде [прятаться]. А у соседа огород широкий, сад, сарай с гаражом, им было где развернуться. Они там стали, вырыли яму, а потом еще и для себя землянку вырыли. Соседи в погребе сидели: мужчина в Киеве служил, а сейчас уже на пенсии. А соседка, дочь, зять и внук спрятались в погребе, как только появились танки. Русские завалились к ним в дом, видать, есть хотели. А потом хозяйка эта рассказывает: “У нас в погребе свечи горели и слышно, что кто-то есть”.

Так он [россиянин] подошел к погребу, прислушался и говорит: “Вылезайте!” Они молчат. “Вылезайте, иначе гранату брошу!”

Вылезли, их допросили, сколько человек в погребе. Ну, трое взрослых и внук. А они уже в доме побывать успели. Говорит, новые сапоги были, так россияне свои старые оставили, а новые обули. Трусы новые забрали, все забрали. Я боялась их, а соседка ходила к ним, когда они на углу стояли. Спрашивала, когда будет зеленый коридор. Она с ними даже ругалась. “Зачем вы стреляли в баню? Стали и стреляете!” — “Так то не мы”, — говорят. Пусть не врут! У нас в огороде кусок их железа валяется. Но кто ж признается.

Каждый день стреляли?

Да, в восемь утра начинали и до шести вечера, кажется, стреляли. Но у нас здесь поменьше, а вон туда — в конец — сильно стреляли. Из Богдановки, наверное, стреляли.

Как эвакуировался ваш младший сын?

Родственник в Богдановке живет, заехали туда танки и началась стрельба. Тот позвонил и говорит: “Женя, выезжать нужно. Мы уезжаем. Стрельба невозможная”. Что делать? Бежать надо. Они собрались, бросили все. Только документы прихватили. Только они уехали, танки пришли.

Один мужчина тоже ехал, а они давай стрелять. Так его и убили. Вот напротив этого дома, где красивый забор.

Он ехал с женой и тещей. Жена сидела рядом (она наклонилась), а он — за рулем. Жену немного задело, а теще или руку, или что-то другое повредило. Их сосед завел к себе, а мужчину вытащили из машины, он четыре дня лежал на асфальте рядом с машиной. Мертвый, он сразу умер.

Почему вы не захотели эвакуироваться?

Видите ли, сын сказал: “А что, все это бросить?!” Он не думал, что нас могут убить. Так и сказал. А я в ответ: “Ладно, что будет, то и будет. Будем молиться Богу, чтобы нас уберег”. Так мы и остались. Зеленый коридор был, но нужно было в Богдановку идти, там у сельсовета грузились автобусы. Но мы об этом даже не знали, никто нам ничего не говорил. Да и как бы я туда добралась? Я едва хожу. Три километра нужно идти, я бы не дошла. Да и не поехали бы мы все равно. Мы бы до последнего здесь были.

Я родилась в 41-м году, сама из Черниговской области, из Крехаева. Мы там два года жили: немцы заходили в села, но людей не убивали и хаты не жгли. А потом ехали как-то мотоциклами, а один наш партизан давай стрелять по ним и застрелил одного немца. Так они потом всю деревню сожгли, а людей поделили на два сорта. Часть в Германию забирали, а часть гнали на Семиполки пешком. Мне уже два года было. Половину людей в Черкассы пригнали, кого-то в Бровары. Я не знаю, как сейчас, а раньше все было деревянное. Склад был деревянный, он долго стоял там, где церковь.

Загнали немцы туда людей с детьми. Я была, бабушка, мать, ее сестра помоложе, отца на фронт забрали. Загнали нас и хотели поджечь деревянный склад. И тут откуда ни возьмись появился разведчик и сказал, что корысти от этого никакой. Говорит, лучше в Германию заберите, пусть люди работают у вас. Ну и договорились, погрузили людей в грузовой поезд. Мне всего два года было, но я помню, как сон какой-то: зеленый барак, комната такая большая, там нас было 12 человек. Вот и Путин так людей уничтожает. Ну какая тебе корысть? Что ж ты уничтожаешь людей, дома, все вокруг?

Изменилось ли ваше отношение к россиянам?

Вы знаете, если бы можно было, я даже не знаю, что бы я с ними делала. Они тунеядцы! И бездельники! Когда Украина с Россией разделились, мы ездили туда. Уже тогда поля у них заброшенные стояли. Фермы лебедой поросли. А россияне выступают по телевизору: “Мы — Россия, Россия, Путин!” Да поцелуй его знаешь куда? Путина своего! А он тебя. Что вы с Украиной делаете? Смотрю по телевизору и плачу, так душа болит. Разрушили все. Ну что тебе со всего этого, падла ты такая?!