Закрывали ребенку рот, чтобы россияне не нашли людей в погребе

Меня зовут Надежда Николаевна. Уже шесть лет я на пенсии. Двадцать пять лет проработала в киевском метрополитене.

Помните ли вы, что происходило 24 февраля 2022 года?

В пять утра раздался мощный взрыв. Я подскочила к дочери, говорю: “Что это стреляет?” Следом второй взрыв. Мы сразу звонить по телефону друзьям, нам сказали, что в Броварах попали в воинскую часть: тогда все уже начали говорить, что началась война.

Что было в последующие дни?

Мы еще оставались в Великой Дымерке. Постоянно стреляли, летали ракеты, а мы сидели в доме до 8 марта. А 9 марта к сестре поехали, она тоже живет в Великой Дымерке.

А почему вы сразу не эвакуировались?

Мы не знали, что так будет, дочь меня умоляла, мол, у нас же ребенок маленький, три годика, но я не захотела ехать. Подумать не могла, что такое произойдет. В результате мы в доме сестры просидели в погребе три недели. 15 человек нас было в погребе. Еще из Киева родственница приехала, она думала, что здесь будет безопаснее.

Потом русские военные стали ходить по дворам, а с нами же маленький ребенок, мы ему рот закрывали, просили не кричать.

Да разве ребенок будет молчать? Ребята наши дежурили, мы лежали одетые, как только слышали, что начинается стрельба или взрывы, сразу бежали в погреб.

Однажды россияне во время обстрела попали прямо во двор, рядом с погребом, в котором мы прятались, воронка была огромная. К счастью, не попало в погреб. Оконное стекло в доме сестры выбило.

Когда российские военные зашли в Великую Дымерку?

Они зашли 8 марта, шли со стороны Тарасовки и Богдановки. Дальше, в направлении Киева, им наши военные уже не дали пройти, так они разозлились и начали здесь все бомбить. Они ездили по селу на танках, сидели сверху и стреляли прямо по домам. Аж земля дрожала.

Зажигательными снарядами они стреляли. Оно тлело, тлело, а потушить невозможно было. И это они специально делали, не случайно.

А немного дальше по улице русские и куриц ели, и поросят резали: жили как у себя дома. Холодильники воровали у людей, даже унитазы снимали, ковры воровали, скручивали и клали на свои танки.

Как российские военные вели себя во время оккупации Великой Дымерки?

Приходили к нам двое молодых русских военных, искали мужчин. А в это время наши мужчины прятались в доме. К ним вышла моя племянница, они ее спрашивали, сколько людей в доме? Она сказала, что в доме только ее пожилой дядя, мама, тетя и дети. Россияне поверили.

Потом они сели рядом в беседке и стреляли в воздух, развлекались.

Еще один раз приезжали к нам на квадроцикле, просили дать им горючее. Дали. А что оставалось делать? Так что обыскивать не стали. Предлагали им кофе, так они отказались. Боялись что-нибудь пить у нас, но хлеб взяли. Говорили, что они контрактники. Один — учитель из Ульяновска, а другой сказал, что он из детдома. Мы, конечно, их спрашивали, зачем они сюда пришли? Отвечали, что их принудили. Потом еще втроем приехали. Один сказал, что он врач, интересовался, нужна ли нам помощь. Мы отказались.

21 марта наконец дали зеленый коридор и мы начали выезжать. Все собрались в центре села. Очень долго ждали.

Приехали представители Красного Креста, впереди и позади автобуса с гражданскими ехали машины русских военных. Ехали лесами, через Богдановку, Пуховку, возле Зазимья уже были наши военные, а до Броваров доехали аж в 10 вечера, очень долго ехали.

Где вы находились во время эвакуации?

Мы были в Броварах, у родственников зятя, сестра моя с дочерью тоже с нами эвакуировались. А потом мы уехали в Черкасскую область к знакомым. Практически совсем чужие люди, но нас приняли. Три недели у них жили. Когда Дымерку освободили, нас долго не пускали сюда, пока разминировали.

Известно ли вам о военных преступлениях россиян во время оккупации Великой Дымерки?

Мужчина ехал к своей сестре по улице, так его расстреляли прямо в машине. Его имя — Ступак Саша.

Еще одну семью россияне расстреляли по улице Залесской: они просто ехали себе, а их расстреляли.

Хоронить людей не давали. Саша Ступак уж не знаю сколько пролежал на улице, потом его похоронили прямо в саду. А еще бабушка здесь пожилая умерла прямо на дороге, долго под открытым небом пролежала, а если бы не война, то может еще жила бы…

Как пострадал ваш дом?

Первый обстрел был 8 марта, стекла с одной стороны вылетели, а 14 марта, где-то в 10 утра, был очень сильный обстрел, попало в наш дом. Зять пришел в погреб, где мы прятались, сказал, что дома почти нет, сарая — тоже. Всю улицу разбили.

Что именно из вашего имущества пострадало?

Мебель, холодильник, плита — все пострадало от взрывов. Дом, сарай, гараж, летняя кухня, мотоблок, четыре велосипеда, пилы, много инструментов, посуда — все сгорело.

Помогает ли вам государство?

Сельсовет нам дал 10 тысяч гривен. У кого дом разрушен более чем на 80 процентов, им выплачивают 25 тысяч, а у нас 72 процента разрушения, поэтому дали 10 тысяч. Еще какой-то благотворительный фонд французский приезжал, мы ездили, оформляли помощь: 6600 гривен давали на человека. Волонтеры очень помогли продуктами.

Что планируете делать дальше?

Будем своими силами ремонтировать дом, ведь уже год живем у чужих людей, хоть и у сестры, но все равно это не свой дом, а дети хотят домой.

Какие у вас были эмоции, когда вы узнали, что Великую Дымерку освободили?

Какие эмоции могут быть? Рады были, что освободили, но возвращаться некуда… Хорошо, что сестра приютила, так у нее и живем.

Могли ли вы подумать, что будет полномасштабная война?

Я не верила. Говорили, что Путин будет наступать, а мы не верили до последнего. Мой муж (его уже 12 лет как нет) раньше ездил в командировку в Смоленск через Москву. Говорил всегда, что россияне на украинцев очень злы и рано или поздно они пойдут на нас войной. Он это говорил 15 лет назад… Они украинцев вообще считают никем.

Изменилось ли ваше отношение к россиянам?

Конечно, изменилось. Да и они против нас настроены. У нас в Москве есть знакомые, так они не верят в то, что сейчас происходит в Украине. Мы спрашиваем, неужто мы сами свои дома разбомбили? Раньше не верили, но сейчас понемногу начинают прозревать.

Верите ли вы в то, что все будет хорошо?

Хочется верить. Хочется верить, что все будет хорошо. Но когда оно будет…