‘Призывал к поджогу Кремля’, — театрального режиссера обвинили в терроризме за фантик от жвачки

Мы думали, что в Мариуполь скоро придет помощь

В феврале мы еще не понимали, что происходит. Надеялись, что это скоро закончится, как в 2014 году. Мы думали, что в Мариуполь скоро придет помощь, а потому — просто ждали. Моя семья в то время состояла из меня, жены, 92-летней тещи и сына с инвалидностью. Артему 21 год, он невербальный аутист. В апреле теща не выдержала всего этого и умерла, я похоронил ее на газоне у дома.

Впоследствии возникла другая проблема: нехватка продуктов и воды. Много времени приходилось проводить в поисках. Нам повезло, потому что рядом был большой магазин, в котором нашли много деревянных паллет. Мы их разбирали и жгли. Еду готовили под подъездом вместе с соседями. Учились обмениваться между собой продуктами. У кого-то была картошка, у кого-то морковка, так собирали обед на всех.

В бомбоубежище мы не ходили, потому что живем на девятом этаже. Лифт не работал, а подвал у нас слишком высокий. Там лестница метров пять, туда нужно было прыгать. Теще и мой сын не смогли бы залезть туда. Поэтому мы с женой сказали друг другу: “Как будет, так и будет”.

Я видел, как танк с триколором стрелял по домам

В середине марта вошли оккупанты. На стоянке возле дома остановились несколько танков — сделали место дислокации. До нашего костра было 20-30 метров. Танкисты несколько раз подходили к нам, просили чая, угощали сигаретами. Один постоянно подчеркивал: “Я, между прочим, из Москвы”. А потом он изрядно напился водки и сказал: “Меня в армию не брали, потому что на суде прокурор сказал, что я — маньяк!” Мы поняли, что он отбывал наказание за сексуальное насилие. По нему это было видно. А один посмотрел вокруг: “Зачем это все?” Я ответил: “Слушай, так говорили, что у вас в Донецке восемь лет...” — “Да ты что, у нас лифты ездят, троллейбусы ходят, а тут же… Пепелище!” По крайней мере, один человек ужаснулся, что они сделали. Одеты они были не ахти, жаловались, что их бросили сюда как пушечное мясо.

Я видел воочию, как российский танк с триколором крутился по нашим улицам. Однажды был теплый день, мы сидели дома, вдруг, услышали выстрел рядом. Прилетело в лифтовую шахта на крыше над нами. Потом этот танк расстрелял все лифтовые шахты в доме напротив. После этого взялся за пятиэтажку. Ее расстреливали методично, сверху донизу, пока она не загорелась.

Я побежал вниз и увидел, что несколько мужчин на перекрестке стоят и кричат: “Ты что творишь?! “ А он вылез из танка: “А там может быть наводчик или снайпер!” И они продолжили расстреливать дома. К тому времени боевых действий в нашем районе уже не было, никаких корректировщиков там быть не могло.

20 мая меня арестовали

Когда боевые действия переместились поближе к “Азовстали”, я начал искать способ уехать. Тогда еще можно было поехать в Запорожье. Но весь город был оккупирован, и оккупанты уже начали устанавливать свои порядки. Чтобы проехать через блокпосты, нужно было пройти процедуру фильтрации. Это происходило в Мангуше, и мы поехали туда.

Позже, во время допросов, я понял, что на меня был написан донос: возможно, не один. Но писавший донос не знал, где я живу. К сожалению, во время фильтрации я должен был показать документы и прописку. 17-го мая мы с семьей прошли фильтрацию, а 21-го мая собирались ехать в Запорожье. Но 20-го мая меня арестовали и возбудили уголовное дело. Обвинения мне выдвигали за несколько постов в фейсбуке, которые они трактовали как экстремизм, подстрекательство к терроризму, разжигание национальной и прочей розни.

В то утро жена пошла за продуктами, а я был дома. Кто-то постучал. За дверью стояли двое парней 20-25 лет. Один из них приставил мне к животу пистолет и начал что-то кричать. Сразу начали обыск, все вывалили в квартире, забрали телефон и планшет. Мне сказали собираться. В это время сын был в другой комнате. Я просил их подождать, пока придет жена, чтобы не оставлять Артема одного. Но они не разрешили. Пришлось просить соседку, чтобы посидела с ним.

Они посадили меня в машину, где-то посреди улицы остановились и начали спрашивать, что я писал? Импровизированный допрос длился минут 40. Потом сказали: “Ну хорошо, там с тобой разберутся!” Я спросил: “А куда меня теперь?” — “А теперь — в Донецк”.

Мне натянули на голову обычный целлофановый пакет. Затем был еще один допрос. Со мной разговаривали, как с офицером Третьего Рейха. “Ваши националистические убеждения? Мы покажем вам заявление о сотрудничестве с СБУ”. Мы приехали в Донецк под вечер. В Донецке уже другие люди сняли отпечатки пальцев и снова допрашивали. Спрашивали о моих спектаклях, творческой деятельности и постах в фейсбуке.

“Изольда”

Где-то в час ночи я попал в печально известную “Изоляцию”. В народе ее называют “Изольда”. В 2014-2015 годах это была страшная пыточная, многих просто убивали. Условия там суровые. Прогулка — одно название, максимум — три минуты. Помыться — три минуты. Днем нельзя садиться или ложиться на нары. Есть маленькая очень неудобная скамеечка, на нее можно садиться по очереди или целый день ходить. После 16 часов на ногах устаешь страшно.

Охранники избивали людей. Но мне повезло, пару раз прикладом в спину — не считается. Был один парень (18 лет), он сидел за сотрудничество с ВСУ. Ему запретили сидеть днем вообще. К тому моменту, как я туда попал, он стоял уже второй месяц, по 16 часов в сутки. Однажды он поставил одну ногу на нары, охранники сразу забежали и избили его.

За любую провинность могли наказать. Когда открывается дверь в камеру, все должны повернуться спиной и надеть пакеты на головы. Охранники ужасно боятся, что ты их увидишь и запомнишь. Каждый из заключенных мечтает им отомстить, если выживет. Передач с воли не было. Все время на “Изоляции” я вообще не знал, в курсе моя семья, где я и что со мной.

Экспертиза установила, что я призывал к поджогу Кремля

16 июня 2022 года меня познакомили со следователем. Это была женщина. Выдвинули обвинения и началось следствие. Из “Изоляции” меня перевели в СИЗО на улицу Кобозева. Эта огромная тюрьма, построенная в 50 годах прошлого столетия, выглядит как тюрьма сталинских времен.

В СИЗО я находился в трех камерах. До октября я сидел в камере на четверых. Она размером как купе в поезде. Внутри параша, умывальник и маленький стол для еды. Если два человека встали, двое должны лежать, потому что места больше нет. Из трех моих соседей — двое были убийцами. Там была страшная антисанитария, клопы.

В октябре меня перевели к политическим преступникам. Там уже были и тараканы, и крысы. Душ был раз в неделю, и это была ледяная вода. В первой камере на 25 мест было 29 человек, спать приходилось поочередно. Впоследствии меня перевели в соседнюю камеру, там на 18 мест был 21 человек. Несколько дней я снова спал через раз, пока кто-то не вышел, и освободилось место.

16 июня меня обвинили по статье 328 их кодекса за разжигание вражды. Все обвинения строились на доносах и постах из моих соцсетей. В октябре они возбудили дела еще по двум статьям — подстрекательство к экстремизму и терроризму. Они нашли пост в фейсбуке, где изображен фантик от жвачки “Love is...”. Там сидят мальчик с девочкой, они держатся за руки и смотрят на пылающий Кремль. Внизу подпись: “Любовь — это смотреть в одном направлении”. Экспертиза установила, что таким образом я призывал к поджогу Кремля. Три дела вместе могли дать от семи до девяти лет срока.

Напишите, что вы пошутили

После проведения псевдореферендума, с четвертого октября, территория оккупированной Донетчины якобы “стала РФ”. Это означало, что все имеющиеся в следствии производства, должны быть пересмотрены по российскому законодательству. Статья 328 в кодексе РФ (разжигание национальной розни), в отличие от кодекса псевдореспублики, при первом совершении такого преступления, не является уголовной и наказывается административной ответственностью. Выяснилось это в октябре, а выпустили меня только в марте.

Судьбу двух других дел я все еще не знаю. Они возбудили их 14 октября по законам “ДНР”, но с четвертого октября уже действовало законодательство РФ. То есть они запутались сами. Девятого марта меня отпустили под подписку о невыезде и закрыли дело по статье 328. В апреле и мае я ездил в Донецк к следователю переписывать бумаги. Задним числом составили новый протокол: “Напишите, что вы пошутили”, — сказал следователь. Документов, что эти дела приостановлены, у меня нет.

В Мариуполе я стал просить помощи, чтобы уехать в Украину. Имея сына с инвалидностью, мы не могли сесть в автобус. Нам потребовался отдельный транспорт. Через четыре месяца мы собрали необходимую сумму, нашли перевозчика. Пришлось получить российские паспорта. Это позорно, но без этого — никак.

Там твоя Украина

20 июля в 19 часов мы отправились из Мариуполя, а в девять утра следующего дня прибыли в пункт пересечения границы Колотиловка-Покровское. Конечно, мы готовились, потому что знали, что на КПП могут проверить телефоны и упрятать за решетку за любой пустяк. Никаких фото, никакой украинской символики, телеграмм-каналов украинских, контактов — все это нужно было вычистить. Нам повезло, что феесбешники не очень нас шмонали, потому что Артем закатил истерику.

Если прошел проверку, тебе говорят: “Ну иди, там твоя Украина”. Перейти пункт пропуска можно только пешком. Между российским и украинским КПП нужно идти два километра. Когда-то это была асфальтированная дорога, а сейчас она засыпана гравием и перепахана, на обочине лежат мины. Это серая ничейная территория.

Мы увидели на середине этой серой зоны башню с украинским флагом. Он был потрепанный, но украинский. И вот тут я сказал жене: “Стоп, я должен сказать несколько слов на украинском на видео”. Мы остановились. В Мариуполе нельзя было говорить по-украински. Это сразу вызывало подозрения. Несмотря на жару и прочее, мне было очень приятно, что я снова могу говорить на своем языке.

Сейчас Анатолий Левченко живет в Кропивницком, где мечтает возродить Первый негосударственный театр Донбасса (г. Мариуполь) “Terra Incognita свой театр для своих”.