‘Людей хоронили возле больницы’
Я не верила. Думала, как может начаться война? Не могла поверить в это. Но немного подготовились: собрали сумки, документы. Когда вечерело, спускались в подвал, сидели там до 27 числа. Я работаю в больнице, младшей медсестрой, мне 28 числа нужно было на дежурство идти. Посидели в подвале, там холодно было. Я себе думаю, завтра же на дежурство идти, пойду домой. Зашла, дом пуст, страшно, окна закрыты, такое ощущение, что ты в Чернобыле. Я боялась в окно выглянуть.
Ночь переночевала, а утром встала и стала собираться на работу. Вдруг соседка в дверь стучит и кричит: “Быстро беги, заехали российские танки. Быстро беги в подвал”. Я взяла только сумку с документами, побежала в соседний дом, в подвал, потому что он глубже. Забежали туда и сидим.
В восемь утра это было. И вдруг танки мимо дома едут. Мы сидим, медсестра мне звонит: “Что вы не идете на работу? Уже десять утра!”
А два часа танки шли, где-то триста танков, может, прошло. Я еще думаю, какая работа, а она — давайте, бегом! Танки проехали, я вышла, думаю, зайду в квартиру, хоть посмотрю, что там происходит. У меня окна на дорогу. Захожу в квартиру, а все окна побиты. Они стреляли: на танках ехали, фугасными своими снарядами стреляли и все окна побили. Стекла полон дом, балкон шатается. Думаю, подвяжу его, чтобы рамы не сломались, а потом приду и все уберу. Взяла документы и пошла на работу.
Пришла, а там из Андреевки была Клименко Таня. Сказала, что пятый день не может до дома добраться. В Андреевке уже танки стояли у нее во дворе, а муж с ребенком сидели в подвале. Она говорит, нужно как-то выехать, да не знаю как. С 28 по первое мы прятались в подвале. Больные люди, которые не смогли уехать, сидели в подвале. Роженицы тоже с детьми в подвал спускались. А потом еще один человек появился. Он ехал, кажется, в Ровно из Харькова. Одному сыну было шесть лет, а другому — десять, и жена. А в Тетереве мост уже взорвали, они вечером ехали, не заметили и перевернулись. Жена в реанимации лежала, старший сын погиб, а мужчина и шестилетний сын не пострадали.
Они сидели в подвале неделю, и этот мужчина не мог ребенка никак похоронить. В морге мальчик лежал в больнице. Мы второго числа уезжали, он еще не похоронил сына. Возле больницы многих хоронили.
Первого числа, в пять вечера, звонит подруга моя и кричит, что у меня квартира горит. Бегом домой! А что? Что я могу поделать? Я бегом домой, а танки по дороге едут. Наверное, кто-то спровоцировал, потому что танк остановился, выскочил россиянин и давай стрелять по подъездам. Бегает, стреляет, а я бегу и думаю, хоть бы не ранил меня. Быстро в подвал заскочила в следующий дом. Они проехали, эти танки, мы из подвала выходим, смотрим, а квартиры уже начали гореть. Я на третьем этаже, а на четвёртом загорелась [квартира]. Уже некому было приехать пожар потушить, так я сама забежала, думаю, может, что-то возьму. А что ж мне взять? Все трещит, пламя рвется, я думаю, сейчас этот дом сложится как карточный домик и мне ничего не нужно будет. Так я с перепуга и выскочила из квартиры. Посмотрела… Что я могу сделать?
Пошла в больницу, ночь прятались в подвале. Вечером бегал какой-то россиянин, привели его, осколок вытаскивали из руки. А потом его забрали. Еще мужчину привезли, 72 года, он у разрушенного дома лежал. Говорили, что вышел посмотреть на танки, а они ему в живот выстрелили. А воды не было, рентгена не было, ничего нельзя было сделать, так он и умер там. Мы еще ночь переночевали, бомбы бросали-бросали на Бородянку, а второго числа я встала рано, все собираются выезжать, потому что самолеты летают, бомбы бросают. Люди говорят, давайте, быстро собирайтесь, скоро выезжаем.
Ехала скорая, я к ним подсела. Выехали на Семашко, еще можно было проехать. В Загальцы, а потом уже приехали ребята и забрали нас. Отвезли меня в Мигалки. Я там 10 дней побыла, а россияне все бомбят и бомбят Бородянку. Автобусы заехали в Мигалки и вывозили детей. Я села со своей родней и поехали во Львов. Я выехала где-то первого числа из Мигалок, во Львов приехали, а там уже нет мест. Так мы в Польшу поехали. Побыла там месяц, а потом звонят с работы и спрашивают: “Ты выйдешь?” А что мне остается? Говорю: “Выйду”. Я вернулась домой 27 апреля.
Мне 66 лет. Все, что у меня было, все мое богатство — сгорело и превратилось в пепел. Нет ничего. Думаю, буду ходить на работу. Я месяц в общежитии прожила, а когда сдавали эти домики модульные, с первого дня перешла туда жить. Так и живу. Одежда из секондхенда. Когда привозили в школу продукты, там же кормили. Так я ходила, брала еду, так и выживала. И сейчас работаю в больнице. Думала, за квартиру не платим, соберу деньги хоть на диван. Собрала… Надо было операцию на почках делать, камни удалять и сорок тысяч… Что собрала, того нет. И так по кругу, так и живу.