‘На многоэтажку с людьми сбросили авиабомбу’

Мы с гражданским мужем жили в Горенке. Переехали в октябре 19-го года, купили квартиру и очень радовались, что это недалеко от Киева. Здесь очень чистый воздух. У нас общих детей нет, но у Игоря трое взрослых детей, а у меня один сын от предыдущего брака. Дети уже взрослые. Они живут отдельно, и когда мы с Игорем купили квартиру, они тоже очень радовались.

Мы оба работаем в Киеве. Стараемся работать: у обоих частный бизнес, мы являемся руководителями своих предприятий. У меня предприятие занимается нанесением логотипов на сувенирную продукцию. Игорь занимается кожгалантереей.

Двадцать четвертого февраля нас разбудил звонок телефона. Это был зять. “Игорь Олегович, просыпайтесь, у нас началась война”.

Сомнения и спешные сборы

В двенадцать часов бомбили аэропорт Гостомельский, были сбиты три первых вражеских вертолета. Все происходило на наших глазах. Честно говоря, даже тогда не пришло осознание, что это все настолько серьезно. Я стояла и жарила котлеты, потому что муж хотел котлет. Потом вечером, где-то в пять часов, я выгуляла собак, их у нас две. Целый день колебались — собираться, не собираться. Выезжать, не выезжать. Какие-то таблетки бросали в рюкзаки. Какие-то вещи собирали. Непонятно было: собирать или не собирать. Но я постепенно понимала, что нужно будет бежать. И очень быстро.

Основные документы на квартиру и деньги были на работе. Мы не поехали сразу, потому что из окна было видно, что все стоит. Варшавка, Садовая, выезд из Киева через Пущу Водицу — все стояло. Сплошная пробка. Игорь говорил, если мы поедем, то не доедем. У нас хватит бензина только на то, чтобы доехать к маме мужа в Фастовский район и вернуться в Киев. Мы ждали, чтобы хоть немного машины разъехались. И не понимали, куда бежать и стоит ли. Колебались до восьми часов вечера, а потом раздался громкий взрыв.

Игорь увидел, что на холме высаживаются наши. И он мне говорит: “Значит так, я сейчас звоню дочери, спрашиваю: она едет или остается. Но мы не остаемся. Собирай вещи, мы уезжаем!” Из морозилки забрали продукты, собрали корм собакам, и почему-то я положила еще ложечку одной з наших собак, ее одежду и свой махровый халат. Зачем? Я не понимала.

Мы поехали в село к маме Игоря. У нее дом-мазанка, одна комната, в которой нас жило пятеро. Очень трудно было находиться там: три поколения в одной комнате. Мы убегали от взрывов. Каждый говорил, что надо убежать как можно дальше от взрывов. Но когда выходили в огород, с одной стороны слышали Васильков, потом слышали Белую Церковь, Макаров, Бородянку, и так по кругу. Киев, Стоянка, Гостомель, Буча... Мы постоянно слышали взрывы. Над нами пролетали вертолеты, и мы видели, как шли вражеские ракеты на Макаров. В безопасности мы себя не чувствовали.

Я очень хотела домой. В трудные моменты каждый ребенок — а я еще ребенок, потому что мои родители живы, — хочет домой. К маме. Хоть мне и 43, но мне очень хотелось к маме. И я приняла решение выезжать из Фастовского района и ехать в Киев. В Киев я приехала перед самым прилетом в “Ретровиль”. Это происходило у меня на глазах. Была вспышка в небе, а потом взрыв. Сын спрашивает: “Мама, а это что?” Говорю: “Это прилет”. И потом пошла информация во многих телеграм-каналах об этом взрыве.

Дорога домой

Когда вы вернулись домой?

Я поехала в Киев к родителям, потом через два дня приехал муж. И пятого апреля нам удалось первый раз попасть домой, в Горенку. Ощущения были... Ну, очень страшно. Во-первых, не были разобраны завалы и не было столько зелени. Оно сейчас воспринимается немножко легче, потому что зелень, природа ожила, и ты понимаешь, что жизнь продолжается. Она продолжается. Надо как-то смириться. Тогда все было серое. Черные цвета, серые деревья, эти страшные звуки. Завывание ветра в самом здании. Страшно было проходить мимо дома, потому что когда ты уезжал, все было цело. До последнего не верилось, что на фотографиях и на видео именно наш дом. До последнего, пока мы не приехали и не увидели это все собственными глазами. Поднимались по лестнице, шли по протоптанным тропам и собачьим следам, потому что разминирования еще не было. Причем шли след в след, чтобы не дай Бог нигде не подорваться. И растяжки могли быть, страшно было.

Поднялись в квартиру. У меня квартира уцелела. Но нет межкомнатных дверей и окон, разорваны батареи. Это все воспринимается как должное. То есть об этом уже никто ничего не говорит. У меня абсолютно все цело. Разбилась полочка над кухонным столом, упала на рюмочку. И разбилась в газовой плите стеклянная крышка. Все остальное уцелело. Батареи разорвало, потому, что была минусовая температура. Видимо, в результате взрыва это произошло. Тем более, что здесь прилетов было много, если обойти дом, это заметно. Мы с той стороны насчитали с мужем восемнадцать попаданий. И вот здесь был прилет авиабомбы.

Ты не понимаешь, на каком ты свете. Между небом и землей. То есть вроде бы что-то уцелело, ты рад, что хоть что-то, хотя бы стены уцелели. Техника цела. Потому что оно же не сразу все покупалось, а постепенно накапливалось. Ты старался создать какой-то комфорт. В какой-то момент опускались руки, не хотелось ничего. Ты, вроде, есть, а, вроде — нет тебя. У тебя все есть и в то же время — нет ничего.

Авиаудар по гражданским

В доме были люди, когда ударила авиабомба?

Когда был прилет седьмого числа в 23:15, в подвале было восемь человек и три собаки. Они приготовили еду и спустились в подвал, потому что в десять вечера начинался комендантский час и надо было тихонько сидеть. Они спустились и уже собирались отдыхать, но в 23:15 был прилет. Все затряслось, и они поняли, что уже не выйдут там, где вошли. Пробили стену между двумя подвалами, чтобы выйти на боковой выход, но когда вылезли, выяснилось, что там решетка и замок. Один из них вернулся, пробил стену, вылез через третий подъезд, там где проходят трубы. А потом в течение суток они пилили замок и только через сутки смогли вылезти.

Как жить дальше

Что планируете делать дальше?

Мы не можем понять, устоит ли дом, восстановят ли его? Мы решили совместными усилиями все же разобрать полностью все подвалы, потому что в настоящее время они захламлены и не пригодны как бомбоубежища в случае новых атак. Также непонятно, будет ли электричество или нет. Потому что наши дома подключены к кирпичному заводу, который находится сейчас в частной собственности. Сейчас подстанция разбита, света нет. Но есть информация, что все-таки начали собирать средства на ремонт этой подстанции. Потому что от этой подстанции зависят не только многоэтажки, но и частный сектор, который находится за пятиэтажками.

Отношение к бывшим друзьям

Изменилось ли ваше отношение к россиянам?

Изменилось! Очень сильно изменилось в негативную сторону после последствий “освобождения”. Мы не просили нас освобождать! У меня отец военный, уже на пенсии. Я начинала обучение в школе еще в советское время, была пионеркой. Из-за того, что отец военный, меня отдали в русскоязычную школу. И первые пять лет обучения я не изучала вообще украинский язык. Потому что неизвестно было, куда отца отправят служить. На тот момент его могли отправить куда угодно. В любую точку Советского Союза. Только последние два года обучения в школе я училась исключительно на украинском языке. Было очень трудно, потому что ты должен был полностью перестроиться на украинский язык. Я была во многих странах, когда мы с россиянами считались “братьями”. Мы общались, и даже, когда в 14-м году аннексировали Крым, мы звонили крымчанам. У меня есть знакомые в Крыму, которые живут в Саках, где мы отдыхали.

Лет десять я ездила отдыхать с ребенком в Крым. До 14-го года мы общались, и даже после 14-го до этого момента, (кажется, до апреля) я еще общалась с теми людьми. После того как 24-го февраля все началось, я пыталась достучаться до крымчан. Поймите, что вы делаете! Не надо этого делать! Просто поймите! Нам хорошо в нашей Украине. Да, мы хотим в Евросоюз. Возможно, кто-то хочет, возможно, кто-то не хочет, но освобождать нас не нужно! Не нужно бомбить наши города, села, разрушать нашу инфраструктуру.

Зачем?! Честно, я до сих пор не понимаю, от кого нас освобождать? Я уже не хочу общаться с теми людьми и сейчас не общаюсь. Видимо, резко, но сказала им идти в направление российского корабля и все. Когда тебе говорят на том конце провода, что мы сами виноваты в этом, мы разрушили свой дом... Кто? Я? Или украинская армия сбросила авиабомбу на мой дом? Не хочется общаться, уже не хочется. Если раньше роднились, то теперь... Нет, это уже видимо клеймо на годы, на поколения даже.

Перевод: Международное общество прав человека (Немецкая секция)