— Вы помните, как война пришла в ваш дом 24-го февраля?
— Это было утро, началась стрельба, я включил телевизор, там сказали, что Россия напала на Украину. Тогда я понял, что это война. С каждым днем ситуация ужесточалась, начались военные действия, в Мощун стали прилетать снаряды, ракеты, “Грады”, в домах вылетали окна. Ко мне приехал сын, и мы примерно неделю здесь жили. Почти все эвакуировались, а мы еще оставались какое-то время. А потом, когда в Мощуне начались перестрелки и заехали танки, пришлось срочно эвакуироваться. Выезжали мы под обстрелами, но, к счастью, удалось доехать до Киева.
— Как был разрушен ваш дом?
— Когда мы эвакуировались, наш дом был цел, но многие дома уже пылали. А когда мы уехали, на следующий день снаряд попал в дом соседа. А наш дом был разрушен приблизительно с 11-го по 13-е марта.
— Как вы спасались от обстрелов?
— Ракеты летали в разные стороны над головами и домами: “Смерчи”, “Грады”, все… Особо спрятаться было негде, прятались под лестницей, там бетонные перекрытия. Но мы понимали, что от прямого попадания это не спасет. Когда видели самолеты, падали на землю.
— Как вы эмоционально выдерживали такой ужас?
— Эмоционально, конечно, понимаешь, что это война, я сам служил в разведке. Пытался сдерживаться, но когда думал, что все это приходится переживать моим детям, было тяжело. Думал постоянно про русских. Какого черта им тут нужно?
— Есть ли погибшие среди ваших знакомых в Мощуне?
— Да, есть. Погиб товарищ моего сына, который, кстати, нас вывозил из Мощуна. А уже на следующий день его буквально разорвало снарядом. Его похоронили в Мощуне. А вообще, погибших тут очень, очень много, особенно, среди военных. В лесу уже поставили много памятников, где стояла наша оборона. Много наших военных погибло.
— Много домов разрушено в Мощуне?
— В Мощуне процентов 80. В нашем кооперативе, который принадлежит Мощуну, тоже очень много. Примерно 28 семей остались без крыши над головой. Уничтожены целые улицы, где раньше люди нормально жили.
— Вы восстанавливаете сейчас свой дом?
— Да! Как говорят, любой дом начинается с туалета. Вот, собственно, с него и начал. Сначала построил сарай, чтобы в нем жить. А тем временем, строю дом. Сейчас, главное, зиму пережить, а потом будет видно. Много помогают волонтеры. Им при жизни нужно памятник ставить. Они все для нас делают.
— Вам помогает государство?
— Пока — нет! Вот чтобы на уровне государства была помощь, такого — нет. А хотелось бы, чтобы и они принимали в этом участие, а не только волонтеры.
— Изменилось ли ваше отношение к русским?
— Оно и раньше у меня было не ахти. Когда-то я часто ездил в командировки в Москву. Еще тогда русские относились к нам пренебрежительно как к каким-то младшим братьям. Я понимал, что они нас не любят. Ну а теперь на 100% все стало понятно.
— Вы готовились к предполагаемой войне, у вас был тревожный чемоданчик?
— Нет! Единственное, что купили — несколько пачек соли, мясо, хотя все это потом сгорело в доме. Я не думал, что они решатся на оккупацию Украины.
— Что вы дальше планируете делать?
— Разгребать завалы, отстраиваться. Потому что ждать помощи пока не приходится.
— Какие у вас были эмоции, когда освободили Мощун?
— Когда мы были в эвакуации в Киеве, постоянно в СМИ следили за новостями в Мощуне. А узнав об освобождении, мигом помчались в родной дом, который, к сожалению, разрушен. Но, Слава Богу, мы все живы.
— Вы верите в то, что все будет хорошо?
— Мои сыновья в ВСУ верят. А я верю им!
