Жизнь Даниэля была тесно связана с Украиной. Здесь он проучился год на филфаке Харьковского университета, нашёл жену — Ларису Богораз, переводил украинских поэтов, у него было много друзей, в частности, он близко дружил с Иваном и Леонидой Светличными. К 100-летию Юлия Даниэля мы публикуем на сайте Виртуального музея Харьковской правозащитной группы его биографию, последнее слово на суде и воспоминания о нём поэтессы Марлены Рахлиной.
В конце 50-х — начале 60-х годов Даниэль, вместе с другом Андреем Синявским, тайно публиковал свои произведения за границей. Два рассказа и две повести, переправленные им за границу в 1958-1963, были подписаны псевдонимом Николай Аржак, который автор позаимствовал из уголовного фольклора.
Об этой стороне жизни Даниэля не знали даже друзья.
«Как-то, когда деятельность Юлика была в разгаре, я завела разговор о нём с Аркадием Филатовым. Аркадий в то время очень часто бывал в Москве и гораздо чаще, чем я, виделся с Юликом, — вспоминала Марлена Рахлина. — Я сказала, что не понимаю его жизнь: он талантливый человек, а тратит себя чёрт знает на что (на переводы никчёмных поэтов). Аркадий всё знал и давился от возмущения, но ответить мне, ничего не знавшей, конечно, не мог».
Герои повестей Даниэля осознают собственную ответственность за общую гражданскую пассивность, трусость и фарисейство. В рассказе «Руки» (1958), написанном от имени бывшего палача, у рассказчика, который исполнял в ЧК смертные приговоры, начинают дрожать руки. В более поздних произведениях вопрос о «личной вине» и «расплате за содеянное» трансформируется в проблему «личной ответственности за коллективную вину». В повести «Искупление» (1963) тема гражданской ответственности приобретает трагический оттенок. Героя, интеллигента времён «оттепели», ложно обвиняют в том, что в годы сталинского террора он доносил на своих знакомых в МГБ. Подвергнутый общественному остракизму, он осознаёт, что сталинизм — это не только дело рук преступников, стоявших во главе государства, но и результат всеобщей пассивности, принимает эту общую вину и, при полном равнодушии окружающих, надрывается под её тяжестью и впадает в безумие.
Однако в любом случае гражданская ответственность остаётся для автора и его героев не столько общественной добродетелью, сколько единственно возможным способом преодоления тотальной несвободы и безнадёжной разобщённости людей.
Несколько лет обоих авторов, тайно печатавшихся за границей, разыскивала госбезопасность. За ними следили.
«29 августа 1965 года Юлик внезапно и незваным, как он любил, приехал ко мне прямо на день рождения. И тут же, как чертики из коробочки, появились два человека, о которых я давно предполагала, что они „стучат“», — вспоминала Марлена Рахлина.
В сентябре 1965 г. их арестовали. За несколько дней до этого, предчувствуя по ряду признаков свой арест, Даниэль поехал к жене Ларисе Богораз, которая в то время жила и работала в Новосибирске.
«В Новосибирске почти сразу появился какой-то „искусствовед в штатском“, который категорически предложил ему ехать в Москву. Билеты на самолёт у них были рядом (трогательно, правда?). Лара тут же взяла билет на тот же самолёт. Пытались попросить „искусствоведа“ уступить ей место — не вышло. Тогда она попросила своего соседа, он поменялся с Юликом, и всю долгую поездку они провели вместе. В аэропорту его сразу же арестовали, но тут ему показалось, что кто-то из гэбистов неуважительно обошёлся с его женой — и он вырвался и бросился на того с кулаками».
Этот арест оказался одной из первых акций нового послехрущёвского руководства в области культурной политики и вызвал заметную тревогу в кругах либеральной творческой интеллигенции. Судебный процесс над писателями стал «показательным». Его активно освещали в прессе, пытаясь доказать: обвинения, выдвинутые против Даниэля и Синявского, — не выдуманные, они действительно публиковали свои произведения на Западе и действительно делали это тайно, под псевдонимами. Однако литературная общественность публично выражала сомнения в том, что этого достаточно для уголовного преследования. Пока пресса клеймила «отщепенцев» и «литературных оборотней», творческая молодёжь открыто выступала против преследования писателей. 5 декабря 1965 года на Пушкинской площади в Москве состоялся «митинг гласности». Эта дата считается началом правозащитного движения в СССР.
Дело по обвинению двух литераторов в «антисоветской пропаганде» слушалось в Верховном Суде РСФСР с 10 по 14 февраля 1966 года.
«Мне говорят: вы оклеветали народ, страну, правительство своим ужасным вымыслом о Дне открытых убийств (в повести „Говорит Москва“ правительство объявило в стране „День открытых убийств“ — ред.). Я отвечаю: так могло бы быть, если вспомнить преступления времён культа личности; они гораздо страшнее того, что написано у меня и у Синявского», — говорил Даниэль в своём последнем слове.
Оба писателя отказались признать свою вину. Даниэля приговорили к пяти, а Синявского — к семи годам лагерей.
Для многих активистов общественного движения брежневской эры именно участие в протестной кампании вокруг дела Синявского и Даниэля оказалось первым диссидентским эпизодом в их биографиях; для ещё большего числа людей этот процесс стал началом переосмысления своего отношения к официальной идеологии.
