‘Солдат должен быть трусом, а когда надо — героем’
Мы встретились с Александром с позывным “Тайфун” в поселке на Донеччине. Александр не раскрывает своей роли в войне, но уверен, что российскую армию не стоит недооценивать, а к войне необходимо готовиться всем. Он воюет с 24-х лет.
В 2014 году, когда сказали, что погибли мои друзья, я был разбит. А когда мы вышли из плена, узнали, что они живы. Когда мы выходили из Иловайска, они вдвоем отстали и не смогли нас догнать: прятались у местных. А нам сказали, что они погибли, что уже — все. Когда я узнал, что они живы, у меня реально были слезы радости.
Ты в 2014-м был в плену?
Да, после Иловайска.
Расскажи, как это было.
Кому-то кипятильники привязывали к рукам. Кого-то битами забивали. Кого-то уводили и не возвращали. Кажется, 24-го или 26-го декабря перед 2015-м годом был обмен: нас обменяли и я вернулся домой. И продолжил службу.
Ты бы сдался в плен еще раз, зная, что там с тобой случится?
Конечно, нет. И тогда не было желания сдаваться в плен. Поскольку мы были военными и выполняли приказ, была команда сдаться в плен. От наших офицеров. Мы выполняли приказы.
Как ты думаешь, насколько изменилось отношение к войне у всей страны, у гражданских? Насколько это хорошо?
Сначала, когда началась эта большая история, мы были похожи на нацию. Я прекрасно помню первые дни войны, когда бабушки и дети бегали с лопатами и копали окопы. Тогда реально гордость была.
Где это было?
Это был Киев, площадь Шевченко, Пуща-Водица.
Ты в то время воевал?
Была полномасштабная война, мы уже начали действовать. Да, каждый член моей группы уже был на своих позициях, у каждого были свои задания. Нашим заданием было коммуницировать с военными. И давать им цели.
То есть вы занимались разведкой?
Можно и так сказать. Каждый житель Бучи, Ирпеня был разведчиком. На нас выходили местные жители, нам объясняли и показывали, что, где и как. Мы эту информацию обрабатывали. И отдавали нашим артиллеристам.
Что изменилось с того времени в отношении к войне?
Мне кажется, люди начали уставать от войны.
Так это выглядит со стороны?
Да, даже в разговоре, во всем. Бывает, читаешь телеграм-каналы, у нас вообще все хорошо, все прекрасно. Нигде нет войны, в Киеве все хорошо, мирная жизнь.
Ты думаешь, что это неправильно?
Я считаю, что у нас тоже должна быть пропаганда. Но она должна быть умеренной. И люди не должны отрываться от реальности. То есть люди должны прекрасно понимать, что если нас здесь не будет, будут — они. Мы не вечные, мы тоже заканчиваемся. И достаточно быстро.
То есть так или иначе воевать придется всем?
Я считаю, что да. Я считаю, что люди, которые ответственны за мобилизационные процессы, должны плавно подвести народ к этому пониманию. Я считаю, что, как минимум, должны быть сборы резервистов, пусть даже без большого скопления. То есть должна проводиться какая-то работа и подготовка. У них был год. Мы выиграли год.
Какое количество боеспособных военных мы потеряли за это время и насколько это невосполнимые утраты?
В первые недели или даже месяцы войны мы потеряли очень много боеспособных, обученных, профессиональных кадров. В кругу моих друзей погибло очень много специалистов. Это люди, которые всю жизнь были в армии, профессионалы самого высокого уровня. Чтобы воспитать такие кадры (если мы начнем прямо сейчас) понадобится десять лет. Необходимо готовить кадры. Готовить специалистов. Вкладываться в них. Потому что это наше будущее. Россия никуда не денется. Если сейчас войну поставить на паузу, это выстрелит лет через десять. К этому необходимо готовиться. Всегда необходимо готовиться.
Какова специфика именно твоей работы?
Мы готовили инструкторов, которые будут дальше передавать свой опыт и знания другим военнослужащим.
Инструкторов какого направления?
Это была обычная пехотная подготовка. И разведчики.
Как можно в целом описать процесс подготовки разведчиков?
Подготовить разведчика не так уж просто. У человека должен быть талант. Должен быть определенный стиль жизни. Нельзя мобилизировать какого-нибудь слесаря и сказать: “Все, теперь ты разведчик. Теперь ты будешь ходить за линию фронта и собирать данные”, — это так не работает.
Их надо где-то найти.
Их надо найти, надо воспитать. Прежде всего залезть в голову и там все немного изменить.
Удалось ли тебе воспитать таких людей?
К счастью, да. Я не ошибся в людях и сейчас они выполняют боевые задания.
Есть агентурная разведка, есть непосредственная разведка за линией фронта, есть спутниковая разведка. Все это хорошо работает в комплексе. Когда мы непосредственно владеем ситуацией, понимаем все нюансы, все тонкости. Анализируем и принимаем решения. Самое сложное для меня — убедить людей не делать глупости. Солдат должен быть трусом и только когда нужно — героем. Он должен просто выполнять приказы.
У нас проблема не в людях, у нас проблема в железе. То есть реально у нас не хватает вооружения. Желающих у нас достаточно. У нас проблема с танками, с авиацией, боеприпасы — это основная проблема. Особенно артиллерийские.
Что можно сказать в целом о способе ведении войны — как он изменился за этот год?
Они начали использовать “огневые валы” после поражения под Киевом. Они сначала все выжигают, а потом заходят. Эта тактика работает, потому что они ничего не оставляют после себя. Невозможно удерживать село или какой-то населенный пункт, где не за что держаться. Это очень сложно. Это глупо — класть там наших бойцов.
Ты имеешь в виду Бахмут?
В Бахмуте вообще ситуация достаточно сложная. В Бахмут они стянули почти все боеспособное, что у них есть. Если они возьмут его в котел, в принципе, в сам город им необязательно заходить. Они просто будут расстреливать его. Я на своем уровне понимаю, что нужно защищать Бахмут. Просто какой ценой? У некоторых наших разговаривающих голов ошибочное мнение, что кацапы не умеют воевать, мы их шапками закидаем. Это не так. У них достаточно много подготовленных профессиональных кадров, которые умеют и хотят воевать. На бахмутское направление они отправляют зеков, штрафбаты, кого только не отправляют. Но там есть и специалисты. Они работают группами, хорошо вооружены, оснащены, подготовлены. И мотивированы.