‘Я понимала, что будет яблонька, будет небо, будет солнце, а меня уже не будет’

Эти слова сказала одиннадцатилетняя дочь Евгении Савинской, жены военного из села Киенка на Черниговщине. Многочисленные обстрелы вынудили семью эвакуироваться в Чернигов, а потом в Хмельницкую область. Евгения признается, что сейчас ее больше всего тревожит моральное состояние ребенка.

— Работаю воспитателем в детском саду. Он, к сожалению, поврежден. Но сейчас уже проводят ремонтные работы и планируют скоро открываться. Жизнь словно поставили на паузу. Самое страшное — это переживания моего ребенка. Я вижу, как война повлияла на нее. Девочка одиннадцати лет сказала мне такую фразу: “Мама, я думала, что сейчас умру”. Я спрашиваю: “Доченька, как ты поняла?”

Она отвечает: “Я поняла, что будет яблонька, наша шелковица, будет небо, будет солнце, а меня уже не будет”.

Это очень зрелый взрослый ответ. И это пугает.

Мой муж — военный, его подразделение как раз стояло там, где мы живем. Под магазином нам выделили место для раненых. Начался обстрел. Когда после него разгребали завалы, одного мальчика по частям собирали. Почему я говорю “мальчик”? Потому что позже мы нашли его шапку и документы. Там была написана фамилия, имя и год рождения — 1998. Его звали Дмитрий.

Тогда погибло 35 назначенцев в нашем районе. Один 98-го года, другой — за тридцать. А еще был мужчина, который вышел на пенсию до войны. Когда началась война, он попросил оружие и сказал, что пойдет воевать. Через четыре дня он погиб. То есть человек был на пенсии, он не должен был идти служить.

— Скажите, пожалуйста, где вы прятались во время атак?

— У нас двухэтажные дома, в центральном доме есть бомбоубежище. Оно более или менее оборудовано. Мы слушали новости. Привели его в порядок, сделали запасы провизии, принесли вещи, с которыми летом ходили на природу, газовые баллоны. После обстрелов у нас долгое время не было ни газа, ни воды, ни света. Дети прятались там.

Мой муж воюет с 2014 года. Так случилось, что его вместе с побратимами направили сюда. Его зубную щетку передавали по кругу, потому что ничего не было. Обдавали кипятком и чистили зубы. Перед этим на Рипкинском направлении у них сгорела техника, БМП. Со всеми вещами.

Первый обстрел я застала дома. Меня попросили вынести кипяток. Там был военный врач, надо было что-то продезинфицировать кипятком. Я ждала пока закипит кастрюля и чайник с водой. Еще три минуты и я бы понесла все это. Но внезапно начался обстрел. Убило парней, которые стояли возле магазина. После первого обстрела я сразу выключила и перекрыла газ, потому что боялась, что может вспыхнуть все. А потом побежала между обстрелами в бомбоубежище, потому что понимала, что дочка будет волноваться. Так быстро как тогда, я еще никогда не бегала.

Конечно же, мы вообще не спали. Все гремело, тряслось. В бомбоубежище было очень много людей.

Маленькая комнатка 20 м.кв., в который было около тридцати человек. Таких комнаток было несколько. Еще животные были: котики, собачки. Все смешалось: кони, люди. Обстрелы были очень интенсивные. Потом нас с ребенком и еще несколько человек муж вывез. А со временем всех эвакуировали.

Из Киенки переехали в город. Поехали к родителям мужа. Они жили в центре места. Там тоже было громко: самолеты, прилеты. В Киенке стояли парни, я чувствовала себя нужной, мы что-то всегда делали, помогали. А там мы пришли, сели, я ничего не могу сделать. Тогда я собрала своих подруг, соседок, и мы пошли сдавать кровь.

Мы только сдали кровь, выходим из этого центра, вокруг очереди километровые, были сложности с продуктами, и тут пролетает самолет на Черновола. Это очень близко, в радиусе 3-х километров все пострадало. Мы с девочками прятались четыре или пять часов. Маленькими перебежками из одного бомбоубежища до второго, третьего. Там идти 20-25 минут до родителей мужа, а мы четыре с половиной часа добирались. Родители, конечно, поседели. Они думали, что мы уже не вернемся.

17 марта мы выехали в Хмельницкую область. В городе уже не было воды и света, с едой были проблемы. Муж попросил нас выехать, чтобы он не разрывался, а мог спокойно исполнять свою работу и быть спокойным за нас. Когда мы были в Хмельницкой области, приблизительно через три дня я проснулась ночью, потому что дочка плакала. Она сказала:

“Мама, почему я не ценила свою жизнь? Почему я не ценила свою школу, своих друзей, свои кружки?”

Она занималась пением, итальянским языком, ходила в художественную школу. Ее рисунки выставляли на разных показах. А тут она говорит: “Почему я не ценила? Такой жизни как до войны, у нас больше не будет.”

Именно это ее разочарование меня поразило больше всего. Не бомбы, а то, что мой ребенок так сильно пострадал морально.