Исчезновения происходили в Харьковской — 1874 случая, Херсонской — 429 случаев, Запорожской — 259 случаев, Киевской — 131 случай, Донецкой — 63 случая, Луганской — 40 случаев, и других областях. Количество исчезновений, зафиксированных в БД, не может в полной мере коррелировать с систематичностью и широкомасштабностью политики нападений на гражданское население. Цифра количества зафиксированных случаев исчезновения также зависит и от ряда других факторов, таких как доступность информации об исчезновении в открытых источниках, наличие доступа к территории места исчезновения, свобода передвижения населения между территориями, дата деоккупации территории или продолжительность периода оккупации и т. п.
Наибольшее количество насильственных исчезновений произошло в начале полномасштабного вторжения на территорию Украины. В БД зафиксировано 759 случаев исчезновения в марте 2022 года, что составляет 26,7 % от общего количества случаев исчезновения. В дальнейшем количество зафиксированных случаев постепенно уменьшалось, пока в июне — июле 2022 года не достигло примерно 120–160 человек в месяц, это количество сохранялось вплоть до середины осени 2022 года. После деоккупации части территории Украины, а именно Харьковской и Херсонской областей, количество насильственных исчезновений в месяц стало не превышать 100 случаев и продолжает держаться на этом уровне до сих пор.
В части случаев нам не удалось установить точную дату исчезновения, а лишь возможный период. Особенно это касается временно оккупированных территорий, где невозможно узнать точные обстоятельства, почему человек перестал выходить на связь.
Среди обстоятельств, затруднявших документирование насильственных исчезновений, было также отсутствие мобильной или иной связи с временно оккупированными территориями, что приводило к невозможности получать конкретную и точную информацию о совершении преступлений.
Также на временно оккупированных территориях не могли действовать правоохранительные органы Украины и должным образом расследовать такие преступления против человечности. Расследование велось удалённо и было значительно ограничено в ресурсах, а потому не могло быть эффективным. Правоохранительные органы просто не имели доступа к месту происшествия, свидетелям. Даже после деоккупации территорий следы преступлений во многих случаях было уже почти невозможно восстановить, а свидетели были запуганы или давно покинули территорию и проживают за границей. Всё это приводило к наличию пробелов в информации о конкретных случаях насильственных исчезновений.
Среди пропавших было 3204 мужчины (62 % от общего количества пропавших) и 1776 женщин (34 %). Количество пропавших детей составило 160 человек (или 4 %). Из собранных данных вытекает хоть и не явная, но заметная тенденция совершения насильственных исчезновений в отношении мужчин, которых было почти в два раза больше, чем женщин (62 % мужчин против 34 % женщин).
Мотивами совершения преступлений именно против мужского населения было предупреждение с их стороны агрессивного антироссийского сопротивления, которое пытались не допустить представители российских оккупационных властей. Мужчины рассматривались как наиболее вероятные инициаторы вооружённых акций против российских властей. Многие из них также подозревались в прямом или косвенном сотрудничестве с ВСУ, что в целом гораздо реже инкриминировалось женщинам. Задержанные лица были бывшими (в отставке, уволенными) военнослужащими, работниками правоохранительных органов, работниками органов государственной власти, которые отказались идти на сотрудничество с российскими администрациями.
Таким образом, из-за преобладания в этих категориях именно мужского населения, в дальнейшем это привело к совершению незаконных действий именно против них.
Небольшое количество пропавших детей указывает на общее отсутствие намерения совершения именно насильственных исчезновений в отношении малолетних или несовершеннолетних. Хотя такие лица могли становиться жертвами преступлений против человечности, если они также подозревались в сотрудничестве с ВСУ и были в возрасте от 15-16 лет. Младшие дети чаще всего исчезали вместе с родителями.
Пропавшие женщины нередко исчезали вместе с семьями — своими мужьями. Также были случаи группового исчезновения женщин, исчезновения женщин после обстрела (вывоз раненых в неизвестном направлении и их исчезновение). По свидетельствам, вывезенным раненым часто месяцами не давали возможности связываться с родственниками, не позволяя всё время пребывания в больнице сообщать о себе какую-либо информацию. После пребывания в больнице часть задержанных отправлялась в фильтрационные лагеря, где также была ограничена в общении.
По обстоятельствам исчезновения мы разделили пропавших на тех, кто исчез дома, в дороге и при неизвестных обстоятельствах. Нам удалось установить, что дома исчезло 374 человека, а в дороге — 185 человек. Исчезновение из собственного дома предполагало проведение ареста, которому предшествовал обыск или осмотр дома российскими военными, которые обычно во время такого обыска или осмотра находили документы, вещи, оружие, которые им казались подозрительными и становились причиной насильственного исчезновения.
Из дома также могли исчезнуть пожилые люди, которых российские военные забирали в неизвестном направлении, вывозили, а потом эти пожилые люди не выходили на связь. Подобная участь ждала раненых, в том числе во время артиллерийских обстрелов, совершённых российскими военными.
Под исчезновением в дороге подразумевалось исчезновение на блокпостах во время проверки документов, а также во время поездок между временно оккупированными населёнными пунктами.
В других случаях обстоятельства исчезновения были неизвестны или мало выяснены и требовали дополнительной верификации. Часть людей исчезала во время эвакуации, пытаясь покинуть временно оккупированные территории. Такие люди могли вызвать подозрение во время осмотра или обыска на выезде с временно оккупированной территории и попасть в фильтрационные лагеря или быть сразу обвинёнными в совершении определённых незаконных действий.
Основания для насильственного исчезновения могли быть самыми разнообразными. Чаще всего такими основаниями были доносы. Сначала у российских военных были списки лиц, связанных с органами государственной власти, провластными политическими силами, силовыми структурами. Таких лиц задерживали в первую очередь, и в дальнейшем они исчезали. Однако со временем практика исчезновений распространилась и на другие категории лиц.
Известны случаи задержания и насильственного исчезновения лиц, которые выражали проукраинские позиции в разговорах, имели в семье военнослужащих ВСУ, хранили дома украинскую государственную символику, разговаривали на украинском, отказываясь переходить на русский; отказывались сотрудничать, в частности, проводить обучение детей, развозить гуманитарную помощь, ремонтировать военную технику и т. п.; имели подозрительные, по мнению российских военных, контакты в телефонах, фотографии, переписку, подписки на каналы или группы в социальных сетях. Всё это могло стать основанием для задержания человека и его исчезновения.
Кроме того, иногда задержания происходили совсем без причины, как элемент политики устрашения украинского населения.
Особое внимание уделялось татуировкам на теле людей. Их осматривали во время личного досмотра, и если татуировки включали любую национальную украинскую символику, символику вооружённых сил, отдельных подразделений и некоторые другие символы, человек мог быть задержан. Также человек мог быть задержан, даже если не имел такой символики, однако имел татуировки, которые российские военные не могли интерпретировать.
Насильственным исчезновениям подвергались и иностранцы, вызывавшие подозрение со стороны российских военных. Такими иностранцами могли быть не только граждане США или европейских стран, но и любые иностранцы, оказавшиеся на временно оккупированных территориях.
В 1136 случаях удалось установить, что к исчезновению лиц были причастны российские военные, а в 32 случаях — другие связанные лица, такие как представители «ЛНР» или «ДНР», коллаборанты из числа местного населения и т. п. Нам не удалось установить предполагаемых виновников конкретных насильственных исчезновений в абсолютном большинстве случаев, однако мы продолжаем работу по их поиску.
Физическая сила во время задержания была применена к 998 исчезнувшим лицам. Применение физической силы включало избиение во время задержания, требование признаться или передать определённые вещи, вымогательство денег, драгоценностей, требование сдать других лиц и т. п. Такое физическое насилие совершалось на глазах у других жителей населённого пункта с целью запугивания. Пострадавших от исчезновений вывозили со связанными верёвками руками и с мешками на голове, так чтобы человек не видел, куда его везут. О причинах задержания на месте не сообщали, никаких документов не предоставляли.
Дома пропавших в основном разграблялись, из них выносились самые большие ценности, бытовая техника. В некоторых случаях насильственные исчезновения совершались именно в сочетании с корыстным мотивом, когда предприниматели отказывались сотрудничать и добровольно отдавать технику, транспорт на нужды российских военных.
Среди пострадавших от насильственных исчезновений было идентифицировано 180 государственных служащих (в основном это были депутаты городских или поселковых советов, отказавшиеся идти на сотрудничество), 90 бывших военных и бывших сотрудников правоохранительных органов и спецслужб, 13 журналистов, 86 волонтёров, осуществлявших перевозку гуманитарных грузов или эвакуацию гражданского населения.
Государственные служащие в основном исчезали из-за того, что они не шли на сотрудничество с российскими военными или даже оказывали им активное сопротивление. Известны случаи исчезновения государственных служащих, выступавших на коллективных митингах в начале войны, когда люди пытались таким образом остановить российских военных.
Волонтёры подозревались в совершении корректировки в пользу ВСУ, а потому к ним относились с особым подозрением.
Политика совершения насильственных исчезновений в целом не предусматривала случаев массового одновременного исчезновения гражданских лиц, хотя нам всё же известно о 226 случаях исчезновения населения, когда от двух человек и более исчезло одновременно, жертвами этих преступлений стали 857 человек. То есть в среднем во время инцидента исчезало не менее четырёх человек одновременно. Преимущественно это были семьи, сожители или лица, которые вместе путешествовали между населёнными пунктами.
Совершение насильственных исчезновений, таким образом, по всей территории Украины представляло собой единообразную структуру совершения преступления. Оно предусматривало временную оккупацию населённого пункта российской властью и установление ею временной администрации. Такая временная администрация при поддержке военных проводила рейды по городу или другому населённому пункту для выявления потенциально опасных для российской власти лиц. Списки таких лиц чаще всего были известны заранее, и в них входили политические и общественные деятели, бывшие военнослужащие ВСУ (и члены их семей), бывшие работники правоохранительных органов, судьи, прокуроры, журналисты, волонтёры.
Преступные действия, таким образом, были направлены на подавление как вооружённого, так и информационного сопротивления, предотвращение формирования устойчивого партизанского или иного движения, которое бы выражало несогласие с российской политикой. Также ограничивалась любая свобода слова, а значит, деятельность журналистов и общественных деятелей становилась основанием для совершения преступлений.
После первой волны задержаний, совершённых в отношении внесённых в список лиц, российские агенты продолжали политику совершения насильственных исчезновений, создавая атмосферу террора среди местного населения. Всячески поощрялись доносы местных жителей друг на друга, их обвинения, передача информации. Таким образом, потерпевшими часто становились невиновные люди, у которых на самом деле были конфликты с соседями или другими близкими людьми. Накануне начала учебного года (в июле — августе 2022 года) жертвами насильственных исчезновений также становились учителя, отказавшиеся преподавать программу по российским учебным пособиям.
Исчезновению предшествовал личный досмотр или обыск либо осмотр помещения, который проводился незаконно. Во время такого обыска разыскивались документы, подтверждающие связь с украинским государством, властью или силовыми структурами, военная форма, оружие, подозрительные фотографии, разговоры, контакты, государственная символика Украины и т. д. Однако даже если такие вещи найдены не были, человек всё равно мог подвергнуться насильственному исчезновению. Часть задержанных сразу после лишения свободы избивали с целью запугивания или наказания. Предоставлялась ли потом медицинская помощь пострадавшим, неизвестно, поскольку неизвестна и другая информация об их месте пребывания. В случаях, когда пропавшие были найдены, они сообщали, что медицинская помощь им не предоставлялась.
После исчезновения родственники потерпевшего не имели возможности получить информацию ни у местных оккупационных властей, ни у официальных государственных лиц Российской Федерации.
Подтверждение нахождения пропавшего под контролем российских властей могло произойти через месяцы (а иногда — даже более года) с момента исчезновения. Однако даже такое подтверждение не содержало информации о точном местонахождении и состоянии здоровья. Поэтому родственники пропавших всё равно продолжали находиться в состоянии вакуума, не зная сначала, жив ли пропавший, а затем — в каком он состоянии и применялось ли к нему насилие. В ответ на запросы органы государственной власти России не предоставляли конкретных ответов, а в большинстве случаев — вообще не отвечали.
Со своей стороны, украинские государственные органы не имеют инструментов заставить российскую сторону предоставлять своевременную и правдивую информацию, поскольку российская сторона не выполняет взятые на себя международные обязательства. Такие действия совершаются умышленно, поскольку формальные ответы от Российской Федерации, не содержащие конкретных обстоятельств преступлений, предоставляются одними и теми же лицами — массово, во всех известных нам случаях. Такие ответы не соответствуют нормам международного и национального права, и это доподлинно известно российскому руководству.
Таким образом, анализ приводит к мысли о широкомасштабности совершения преступлений против человечности, учитывая количество зафиксированных нами случаев насильственных исчезновений, и систематичности — учитывая характер планирования и идентичность сценариев исчезновения.
При этом исполнители находились на разных ступенях государственной или военной службы и включали как непосредственных исполнителей, лиц, контролировавших совершение преступления (военное руководство), так и пособников. К исполнителям также относились лица, которые уже после исчезновения не предоставляли правдивую и точную информацию о судьбе пропавшего, зная при этом, что он находится под контролем Российской Федерации.
