«Рома Украины: голоса из ада войны» — новый доклад АДЦ «Мемориал» к Международному дню рома/цыган.
АДЦ «Мемориал» с начала российской агрессии и военных действий в Украине (с 2014 года) проводит постоянное наблюдение за положением ромского меньшинства в зоне конфликта. В 2015 году был опубликован правозащитный доклад «Рома и война», затем он был дополнен фотодокладом «Сегодня, вроде, не стреляют» о ситуации в 2016–2017 гг. в прифронтовых поселениях.
С 24 февраля 2022 года на всей территории Украины продолжается полномасштабная война. Мир с болью и ужасом следит за событиями в Харьковской, Киевской, Херсонской областях, в многострадальном Мариуполе и других городах Донбасса. К Международному дню цыган (рома) АДЦ «Мемориал» публикует рассказы тех, кто и раньше подвергался дискриминации, для кого сначала эпидемия COVID-19, а теперь ад войны стали новыми страшными испытаниями.
Предисловие
Рома проживают во всех областях Украины, чаще в сельской местности или частном секторе городов. Во многих «таборах», как в народе и сейчас называют компактные поселения ромов, жизнь всегда была тяжёлой, бедной, обособленной от других жителей. В таких местах с советских времён наблюдались проблемы с доступом к чистой воде, уборкой мусора, дома не были зарегистрированы, не все жители «таборов» имели даже личные документы.
Дети-рома не всегда учились в школах и в лучшие времена, а если учились, то не получали полного среднего образования, многие оставались потом навсегда без настоящего трудоустройства, были вынуждены кормить свои семьи сбором металла со свалок, временными заработками на полях и т. п.
Дискриминация и исключённость приводили к бедности, а бедность усугубляла маргинализацию, способствуя предрассудкам о «криминальности», что порой приводило к трагедиям.
Были, конечно, и другие семьи — те, что жили не в таборах, а в хороших частных домах или городских квартирах, дети которых получали образование не только в школах, но и в вузах.
Беды, обрушившиеся на рома Украины, — сначала эпидемия, а за ней война, — не пощадили ни тех, ни других.
Когда весь мир оказался охвачен пандемией COVID-19, ситуация в скученных таборах, где не было возможности соблюдать социальную дистанцию, где сложно было обеспечить выполнение гигиенических правил, стала драматичной. Далеко не у всех была возможность сделать прививку, у многих ромов не было нужных документов, они не состояли на учёте у участковых врачей. Даже в относительно зажиточных посёлках эпидемия косила многих молодых людей, не говоря о старшем поколении, которое было повсеместно подвержено высокому риску не выжить в случае заражения коронавирусной инфекцией.
В таборах Одесской области заболеваемость в конце 2021 года имела почти тотальный характер, массово заболевали дети — от новорождённых младенцев до молодых мам (некоторым из них на тот момент самим было 14–15 лет). Тяжелобольных детей и взрослых госпитализировали, но многие переносили болезнь с высокой температурой на ногах, не получая никакой медицинской помощи.
Война
«Мы боялись, что русские солдаты будут нас убивать и уничтожать,
как в 41-м году немцы», — рома-беженцы из Украины в ЕС.
Война принесла страдания в каждый украинский дом. Многие ромские семьи пытались выехать, спасаясь от насилия. Но стать беженцами смогли не все — у многих нет документов, у кого-то совсем нет денег. Некоторые просто не успели выехать из тех областей, куда война пришла сразу.
Мы записали рассказы людей, оставшихся в Украине, — тех, кто находится в Одесской области (где пока нет боевых действий, но тоже опасно и тяжело жить), тех, кто попал в зону российской оккупации в Херсонской области, тех, кто остаётся на Донбассе в прифронтовой зоне, и тех, кто пережил все ужасы войны в мариупольском аду.
Рома Одессы: опасность и солидарность
В НКО «Ветры перемен», которые помогают ромским женщинам и девочкам, несколько лет на базе этой организации вели занятия в швейной мастерской. Во время войны «Ветры перемен» смогли привлечь своих клиенток к помощи стране: «Женщины-рома теперь пекут различные изделия для ВСУ, а также для женщин и детей, которые находятся на железнодорожном вокзале и ждут эвакуационные поезда. Работа швейной мастерской продолжилась — всё отшитое постельное бельё в начале войны было передано нашим ребятам из ВСУ».
Сообщают также, что сейчас ромы в Одессе охотно шьют украинские флаги: «Одна из девочек, Мария, — школьница, ей 13 лет. До войны Маша приходила к нам в центр и училась шить. Когда курсы прекратились из-за войны, Маша звонила сотрудницам фонда с вопросами: „Что я могу делать? Чем помочь? Я должна что-то делать!“ И вот теперь школьница шьёт флаги, и с таким рвением и радостью, будто это самое крутое занятие на свете».
Одесса подвергается постоянным обстрелам с моря, в городе опасно и неспокойно. Всё труднее доставать продукты и другие предметы первой необходимости, волонтёры и НКО пытаются помочь семьям в трудном положении.
Тяжёлая жизнь рома в Торецке (Донбасс): фронт в 10 км
О тяжёлой жизни в прифронтовом уже девятый год Торецке АДЦ «Мемориал» ранее уже писал.
В Торецке рома живут в центральной части города в трёх смежных компактных поселениях. В последние годы, по рассказам местной жительницы, у многих появилась работа: некоторые стали работать дворниками, были на хорошем счету, качество их работы хвалили и местные жители. Кроме постоянной работы, их стали привлекать к сезонной уборке листвы и снега на улицах. Мужчины стали часто ездить на заработки в Киев и Одессу на сбор урожая. При этом в «таборах» по-прежнему нет асфальта, нет освещения, большие проблемы с дровами и отоплением домов.
Рома испытывают проблемы и с водой: очень редко вода есть в колодце во дворе — примерно в 5–10 домах во всех трёх смежных поселениях. И в эти дома, как правило, ходят за водой все соседи. О туалетах и душевых речь не идёт — их в домах нет ни у кого. Местная жительница рассказывает: «Наш город испытывает ощутимые проблемы с водоснабжением. Что уж говорить о ромах. Снабжение водой шло всегда с Горловской распределительной насосной станции, которая сейчас находится под контролем сепаратистов. Мы потребляем воду оттуда. Эта вода, к сожалению, очень плохого качества. Санэпиднадзор не рекомендует её для употребления в пищу, только для технических целей. Поэтому покупаем воду в магазинах или привозную в бутылках. Сейчас перебои с водой участились».
Нехватка воды и плохие санитарные условия влияют на здоровье ромского населения Торецка: «За время пандемии переболели абсолютно все взрослые и дети. С воспалением лёгких были ромы примерно из 20 семей. Все они лежали в больнице».
С конца февраля в соседних с Торецком сёлах война идёт полным ходом:
«За месяц войны уже было уничтожено соседнее село Новостроицкое. В Волновахе руины. Нет ни домов, ни каких-либо строений. Всё превращается в чёрное месиво. Село, которое недавно было переименовано в Нью-Йорк, уничтожают прямо сейчас, за ним Железное, а за ним уже мы. Все взрывы поэтому очень отражаются на нас. А у ромов, чей частный сектор хоть и расположен в центральной части, но в лощине, все звуки отражаются ещё сильнее. Со стороны Горловки был обстрел, и снаряды накрыли поселение, где живут ромы. Всего пострадало 26 домов, 2 из них ромские. У них были частично разрушены крыши и заборы, взрывной волной выбило окна. Они убежали к соседям на другой конец табора и пока живут там. Последствия взрывов зафиксировали, но помогли лишь тем, что выдали семьям полиэтилен, чтобы закрыть выбитые окна.
Всё началось внезапно, поэтому многие семьи остались без ничего. Запасов не было, а цены на продукты высокие. Сразу с 24 февраля, как только объявили, что Россия начала войну, естественно, в магазинах стали пропадать продукты. Исчез хлеб, потому что наш единственный хлебозавод встал, а привозной хлеб из других регионов перестали возить. Также исчез бензин с заправок. Его перестали возить, потому что заправки — место повышенной опасности, и в случае взрыва может случиться серьёзный пожар.
Если для нас всё происходящее — настоящая катастрофа, представьте, каково ромам. Им вообще нечего есть. Они говорят, что у них нет денег даже на хлеб. Они реально плачут. У нас закрылись банки. Из-за этого у ромов начался переполох. Ведь большинство семей получают детские пособия, а снимать их стало невозможно. При этом магазины перестали продавать продукцию по безналичному расчёту. С ночи теперь к банкоматам выстраиваются длинные очереди. Многих, кто ночью идёт в банк, ловит полиция и штрафует, потому что у нас комендантский час, но это уже никого не останавливает — ведь людям не на что жить. Все живут от зарплаты до зарплаты, а цыганское население живёт от детских выплат до детских выплат. Им сейчас сложнее всего. У них в каждой семье по меньшей мере 4 ребёнка, а в основном 6 и больше».
Ассоциация сапёров Украины и организация «Мы вместе» перечислили помощь для незащищённых групп, удалось поддержать 20 многодетных ромских семей.
И без того непростая ситуация с образованием ромских детей значительно ухудшилась:
«Из-за боевых действий и постоянных обстрелов школы в основном на дистанционном обучении. Школа №5, где учится большинство ромов, тоже на дистанционном обучении. Те учителя, которые остаются в городе, дают детям задания по телефону».
Остро стоит проблема укрытий:
«Некоторые ромы жаловались, что местные жители их не пускают в подвалы. Пускают в бомбоубежище на шахте, но оно холодное и совсем необорудованное. Дело в том, что у нас в городе 33 бомбоубежища. Они рассчитаны на 3000 человек. В 2016 году начали обязывать жильцов многоэтажных домов самостоятельно готовить подвалы, чтобы в них можно было прятаться от обстрелов. Но они часто завалены мусором, который нечем и некуда вывозить. Поэтому подвалы домов сейчас в основном тоже не готовы для того, чтобы в них прятаться».
Рассказы рома из Мариуполя: ад на земле
Мариупольские жители — и рома в частности — пострадали больше других. Роза рассказала нам, что накануне войны все её знакомые рома переболели ковидом, было много жертв:
«В Мариуполе, насколько я знаю, цыгане болели все, и тяжело. Лично моя семья переболела трижды. Мы болели первым ковидом, потом дельтой, а совсем недавно переболели омикроном. Тяжелее всего перенесли первый ковид. У меня болела даже трёхмесячная дочь. Летальных исходов именно в нашей семье не было, но мне точно известно, что среди близких и знакомых именно от ковида умерло по меньшей мере 10 человек. В основном во вторую волну, и в основном из-за осложнений после болезни».
Роза успела уехать до того, как город оказался отрезан от мира. Она не знает, есть ли там её дом, или уже нет:
«После признания Россией т. н. „ДНР“ и „ЛНР“ я поняла, что в случае войны Мариуполь будет обстреливаться в первую очередь. Я сказала сестре, чтобы она брала детей и немедленно выезжала. Она собрала все вещи и выехала к нам. Это было часов в 9 утра. В городе была паника, очень много людей выезжало из города, на выезде были пробки, хаос, а в 10 утра выезд из города был уже закрыт. Она рассказала, что к тому моменту военные перегородили дороги и никого не выпускали. По дороге она проезжала Мариупольский аэропорт, он уже интенсивно обстреливался, и в момент, когда она проезжала его на машине, его бомбили. Её машину даже закачало от взрывов. Ехала она с мужем и двумя детьми. Те, кто выезжал позже, говорят, что город буквально стёрт с лица земли. Там не осталось ни одного неразрушенного района. С самого начала войны город бомбят, и они говорят, что до их отъезда не было ни дня, чтобы его не обстреливали. И там не то что бомбят военные объекты, уничтожают всё — частный сектор, детские сады, школы, больницы — всё. У меня много родственников и друзей, кто потерял свои дома. Достоверно известно, что десять человек из тех ромов, кого я знаю лично, погибли. Сколько погибших на самом деле, узнаем после войны. Мои знакомые выезжали из города 4 дня назад [24 марта]. Говорят, это очень страшно. Они ехали фактически по трупам. На дорогах и вдоль дорог много погибших гражданских. В городе нет воды, света, газа. Всё вокруг в руинах. Мариуполь — это ад на земле».
Роза с семьёй добралась до польской границы и перешла её пешком:
«Границу мы прошли очень быстро. Я часто ездила через границу Украина — Россия. Там тотальная проверка, все вещи проверяли и т. д. Думала, что здесь будет то же самое, но тут мы встретились с абсолютно человеческим отношением. Никто не обращал внимания ни на цвет кожи, ни на одежду, ни на национальность. После прохождения паспортного контроля мы сразу попали к польским волонтёрам. Я была в шоке от того, насколько сильной была поддержка и понимание со стороны поляков. Штук сто палаток стояло сразу после границы, нам давали еду, спрашивали о самочувствии, кому надо, давали медикаменты, проверяли давление. Я видела, что у них были приготовлены костыли, инвалидные кресла и другие приспособления на случай, если среди беженцев будут инвалиды или пожилые люди. Они кормили даже домашних животных. Это было невероятно».
Роза сейчас в безопасности, но беспокоится о родных, оставшихся в Украине:
«У меня в Украине остались мама, брат и муж. Я была в шоке. Сейчас у них в городе каждый день гудит сирена, но пока обстрелов не было, город цел».
Рассказ ромки Жанны из Мариуполя настолько драматичен и ценен как свидетельство, что мы приводим его полностью:
«Жили мы в своём доме в частном секторе. Кроме нас там проживало примерно 15 ромских семей. Все сэрвы. Каких-то проблем, которые часто касаются ромов, мы не испытывали. Мы жили зажиточно. Мой муж работал в банке, получал хорошую зарплату. Мой сын учился в 4-м классе, кроме этого ходил в музыкальную школу и занимался борьбой. На жизнь нам грех было жаловаться. Мы своими силами построили двухэтажный дом. У нас всегда всё было, и мы никогда не жили в нищете.
24 февраля у нас всё было спокойно. Мы не слышали никаких взрывов, никаких обстрелов. Мы только с ужасом смотрели новости и думали, что будем делать. Наш мэр Бойченко выступал и говорил, что жителям Мариуполя нечего бояться, что город в безопасности. Так было до 2 марта.
2 марта начались обстрелы, бомбардировки и боевые действия уже в городе. Мы слышали выстрелы, от постоянных взрывов начал дрожать дом. Почти сразу же отключили свет и воду. 4 марта отключили газ. Первые дни мы жили за счёт небольших запасов продуктов, которые у нас были. Воды не было даже умыться, поэтому муж был вынужден под обстрелом ездить за ней в центр. Он несколько раз по много часов стоял в очереди, набирал всевозможные бутылки и канистры, под обстрелами возвращался домой. Потом наш сосед вырыл колодец 12 метров, и мы уже могли брать воду оттуда. Но вода была очень грязная и солёная, и её нужно было сутки отстаивать и кипятить. Так как газа не было, нам приходилось кипятить её на костре во дворе.
Через несколько дней в городе начались проблемы с продовольствием. Магазины стали постепенно закрываться, но в тех, что работали, почти сразу исчез хлеб и некоторые другие повседневные продукты. Были крупы, сахар, но цены были настолько высокими, что не все могли купить, или попасть в магазин было невозможно — в очередях часто стояло по 400–500 человек. Бензин найти было практически невозможно. До 2 марта ещё можно было расплачиваться банковскими картами, после — уже только наличными. Мы не смогли заранее снять все деньги, которые у нас были, потому что к банкам очереди тоже были очень длинными и денег на всех просто не хватало. Через несколько дней наличные в банки уже просто перестали завозить. Параллельно с этим участились случаи мародёрства. Грабили не только магазины, но и банки.
Примерно 10 марта из-за частых обстрелов мы стали спускаться в подвал. По нам и по соседним районам били «Грады», очень бомбили завод «Азовсталь». Хоть он и далеко от нас, мы всё слышали. У нас сильно дрожал дом от взрывов. Вскоре начали обстреливать и наш район. С этого дня мы 7 дней жили в подвале. Внутри было очень холодно. Выходить было невозможно и страшно, потому что нас постоянно бомбили и земля дрожала. Страшно было подняться даже в туалет. Мы бегали по очереди, но буквально на пять минут, чтобы справить нужду.
Весь этот час мы ни с кем не выходили на связь, потому что в подвале не было связи. Наши родственники подумали, что нас уже нет в живых. С едой начались проблемы. В какой-то момент дошло до того, что мы ели в день по одному печенью и пили по стакану воды. Еды не было вообще.
13 марта в 7 утра начался сильный обстрел нашего района. В какой-то момент сверху раздался сильный взрыв, стены подвала задрожали. Мы услышали, как разбиваются стёкла. Мы очень испугались. У меня была истерика. Сын очень плакал, и его невозможно было успокоить. Мы думали, что дом обрушится на нас и мы не сможем выбраться наружу. После бомбёжки муж вылез и увидел, что второй этаж дома разрушен. Не похоже, что в него попал снаряд — вид был такой, будто это были осколки. Я никогда такого не видела раньше: весь дом был изрешечён дырами, огромные железяки валялись по всему двору и на втором этаже. На первом этаже были разбиты окна. В стены были воткнуты искорёженные куски металла. Мы даже не могли их вырвать. Были изрешечены и ворота дома. У троюродного брата мужа, который живёт неподалёку, тоже пострадал дом — от взрыва выбило двери и окна.
Примерно 16 марта российские военные заняли наш район. По крайней мере мы видели по вечерам, когда было тихо, как они ходят по посёлку и светят фонариками в окна домов, где не было света. Те дома, что были пусты, они занимали. Почти сразу они заселились в соседский дом. Пока они там были, мы их видели постоянно, но нам никакого вреда не причиняли. Из них с нами никто не общался, но почти сразу после того, как они пришли, у нас на улице начались сильные перестрелки, которые не прекращались по несколько часов.
Всё это время мы пытались найти возможность уехать, но это было нереально из-за непрекращающихся бомбёжек и перестрелок. К этому моменту все ромские семьи из нашего квартала уже уехали, а мы очень боялись. А у нас связь не работала, позвонить в Красный Крест или кому-то, кто мог знать об эвакуации жителей, мы не могли. Ещё мы не понимали, как ехать с ребёнком. За время обстрелов его психика сильно пострадала, он стал очень нервным. Нам сказали, что наши соседи, когда выезжали из Мариуполя, муж, жена и ребёнок, погибли. В их машину попал снаряд.
21 марта муж решил поехать искать связь и бензин, чтобы выехать. Он выезжал в Никольское. Там телефон заработал, и он предупредил родных, что мы живы, а также дозвонился в Красный Крест. Но там ему дали только инструкции, как выезжать самим из нашего района, потому что колонна беженцев уже покинула город. Он вернулся, мы собрали вещи, которые остались целыми после бомбёжки, и утром 22 марта выехали к родителям мужа в Днепр.
Из города мы выезжали сами, с нами никого не было. Дорога была очень тяжёлая — страшнее в своей жизни я ничего не видела. Вокруг не было ни одного целого дома. Всё было разрушено и сожжено. Мы видели много обстрелянных машин с убитыми людьми в них. Город был просто завален трупами людей. Мы ребёнку закрывали глаза, чтобы он ничего этого не видел. Трупы были везде. Те, кто выжил, были как зомби — очень грязные, с ужасом в глазах. Я лично видела, как человек из лужи пил воду.
Там на каждом шагу стоят блокпосты со знаками «Z». На каждом из них нас вытаскивали из машин и обыскивали, переворачивали вещи в машине. Некоторые военные вели себя очень агрессивно. Несколько раз нас долго допрашивали, потому что им не нравилось, что мы цыгане. Нас подозревали в чём-то, но не говорили конкретно, в чём. Просили деньги, но у нас их не было. Спрашивали, откуда мы, чем занимаемся, куда едем. Все спрашивали, почему мы едем именно в Украину, а не в Россию, не в Крым. Их это очень злило. Так на каждом блокпосту мы тратили от 30 минут до часа, а таких блокпостов было около 17. На одном блокпосту военные забрали у нас весь алкоголь, который муж взял с собой на всякий случай, чтобы, если что, можно было его продать или обменять на что-то.
Проверки закончились, когда мы выехали за пределы города, но на Запорожской трассе попали под обстрел. Такое было ощущение, что стреляли по колёсам, мы были просто в шоке, не понимали, что происходит. Мы с сыном накрывались куртками, чтобы в случае чего нас не ранило выбитым стеклом, а муж просто давил на газ, чтобы быстрее проехать этот участок. Мы так и не поняли, что это было, но машину несколько раз очень качало и как будто подбрасывало. В Днепр мы попали только в 10 вечера.
В Днепре мы пробыли всего 2 дня, после чего там тоже начали стрелять. Муж после этого решил отправить меня, мою тётю и сына за границу, чтобы мы были в безопасности. 25 марта мы собрались и поехали в сторону польской границы. Паспортный контроль мы прошли очень быстро, без каких-либо проблем. На польской стороне нас с сыном встретили волонтёры, дали всё необходимое. Нам повезло, так как моя сестра работает в ромском молодёжном центре, который находится в Польше, её коллеги встретили нас на машине на границе. Сейчас с сыном мы пытаемся обустроиться в общежитии для беженцев. После всего пережитого сын очень заболел. У него сильная температура и ужасный кашель. Я сама нахожусь в ужасном состоянии, спать могу только под успокоительным и чувствую, как у меня сдают нервы. Мой муж остался в Днепре со свекровью и свёкром. Там стреляют, и я не знаю, как это пережить. Мы потеряли всё — бизнес, дом, вещи, нормальную мирную жизнь. Планов вообще никаких. Выживаем за счёт гуманитарной помощи. Нам дают крупы, сахар и так далее. Так как здесь очень много беженцев, а город маленький, перспектив с работой нет никаких. На сына мы подали документы в школу».
Город Каховка, Херсонская область: оккупация
Город находится в 50 км от Крыма, больше всего ромов живут в Любимовке и в Каховке, примерно половина цыганского населения — сэрвы, а остальные крымы. В Любимовке живут только крымы. Население города всего 35 тысяч, и цыганское население (около 600 человек) здесь очень заметно. Местный ром Роман (имя изменено) рассказывает:
«До войны у многих была работа — у кого постоянная, у кого ежедневный заработок в поле или на рынке. В основном все дети учились в школе. В народе 6-я школа называется «цыганской». По уровню инфраструктуры она ниже других школ, но при этом туда всегда берут всех ромов. Были случаи, когда кто-то из учителей или родителей не хотел, чтобы ромы там учились, но до каких-то конфликтов не доходило. В основном, проблемы были в других, более обеспеченных школах. Например, в 3-ю и 4-ю школы ромских детей по возможности не берут. Учителя не хотят, чтобы они занижали рейтинги, и многим не удаётся наладить контакт с ромскими детьми. Ещё сложнее тем детям, кто приехал из других регионов. Когда учителя видят, что дети не каховские, а приезжие, то не берут ни при каких обстоятельствах. Говорят, что раз приезжие, значит, уедут, и смысла в них вкладываться нет. Сейчас школы закрыты. Обучение происходит дистанционно, но не каждый день. Школа №6 используется как укрытие. В первые дни там пряталось очень много людей, много цыган, потому что там есть бомбоубежища.
Мы не верили, что может быть полномасштабный военный конфликт. Знали, что вдоль границ Россия накапливает военные силы, но до последнего думали, что ничего не произойдёт. 24 февраля я проснулся в 4 или 5 утра от сильных вибраций в доме и сразу понял, что началось нападение. Это были взрывы. Я позвонил в Новую Каховку и узнал, что у них взорвали склад оружия и идут бои. У нас частный дом и есть большой подвал, поэтому в случае обстрела у нас быть безопаснее. К нам переехала ещё одна ромская семья, которая живёт в многоэтажке, у них прятаться вообще негде, поэтому мы решили забрать их тоже. Так первые 5 дней мы по полдня проводили в доме, полдня жили в подвале, потому что сильно бомбили. Сейчас в день несколько раз слышны запуски ракет, но я даже не знаю, откуда и куда они летят. В самом городе тихо, недавно я хотел съездить в магазин, уже сел в машину, как увидел, что по нашей улице едет русский танк и две машины с солдатами. Я очень испугался и так и остался просто сидеть в машине, потом вышел из неё и вернулся домой. Некоторые ромы пытались выезжать, но русские солдаты всех разворачивают обратно. Говорят, что никому нельзя покидать город.
Многие цыганские семьи в Мариуполе погибли под бомбёжками, но точное их количество невозможно узнать. Мы можем только гадать. Например, подруга моей мамы из Мариуполя часто разговаривает с ней по телефону. Почти каждый день они созваниваются. Бывает так, что она пропадает и до неё не дозвониться. Потом через несколько дней звонит и говорит, что сидела несколько дней в бомбоубежище. Говорит, что в городе нет газа, воды, света и связи. Так происходит со многими, кого мы знаем. Иногда они просто перестают выходить на связь совсем, и мы не знаем, живы они или нет.
Если говорить о других населённых пунктах, то я по Херсонской области точно знаю, что в Высокополье русские солдаты сделали из ромского дома что-то вроде отеля и в нём сейчас живут. То, что было ценное и можно было забрать, забрали, отобрали у хозяина машину. Мне рассказывают, что другие ромские семьи оттуда попадали в такую же ситуацию. Те дома, откуда цыгане сбежали, занимают русские солдаты. Дома занимают самые зажиточные. Тех ромов, что остаются, вроде не трогают, но были случаи, когда люди просто пропадали. Недавно в Высокополье пропал ром Р. О нём не было никаких известий неделю. Он просто исчез. Его мать начала волноваться, пошла к русским солдатам разговаривать, узнавать, не у них ли он. Они сказали, что он у них, что они забрали его, потому что у него не было документов. Она пошла за документами домой, вернулась, но они сказали, что его у них нет и не было. Через неделю мне сказали, что он вернулся домой. Что с ним происходило в плену — неизвестно, он боится говорить».
Те, кто бежал
Среди миллионов украинцев, вынужденных искать убежища за пределами страны, немало ромов из Харькова, Мариуполя, Херсона, Одессы и других городов. Некоторые из них, наряду с тяготами жизни беженцев, сталкиваются порой с ксенофобией и предрассудками в странах, предоставляющих жильё и другую поддержку пострадавшим от войны украинцам.
По словам Антони Рашиловой, студентки факультета драматического театра Академии исполнительских искусств в Праге, которая волонтёрит в организации «Чехи помогают», ромы, которым она помогла найти место в одном из общежитий, были выселены из него на следующий день. При этом никаких предупреждений о том, что семья должна выехать на следующий день после заселения, не было:
«Однако на следующий день из администрации позвонили нам и сообщили, что они не могут оставить их у себя. В тот же день мы перевели семью в другое учреждение, где также предлагали помощь беженцам из Украины, и ситуация повторилась — оказывать долгосрочную помощь ромам отказались». В конце концов, совместными усилиями волонтёров и некоммерческой организации Romodrom удалось обеспечить их жильём.
Иоанна Талевич-Квятковска, активистка, помогающая беженцам в Польше, рассказала, что ромов часто не пускают в центры приёма беженцев в Варшаве. Порой ромов выгоняют даже с вокзалов под предлогом предотвращения краж:
«Если цыгане — значит, „воры“. Даже наш президент Анджей Дуда сделал репост твита, что «херсонские ромы украли русский танк». Но нам это не помогает. Такие новости выливаются в восприятие ромов как воров в центрах содержания беженцев. Я постоянно слышу от волонтёров, что они слишком много берут лекарств, слишком много берут еды, слишком много берут одежды, что всё это для того, чтобы потом продать. Но я никогда не видела, чтобы ромы продавали на улице одежду. С каждым днём таких ситуаций всё больше и больше. Но правда в том, что к нам приезжают разные люди, в том числе и разные ромы... Это не повод отказывать в помощи всем».
Иоанна уверена, что напряжённость в центрах для беженцев между украинцами и ромами коренится в непростых отношениях между ними.
Румынский сайт libertatea сообщает, что 10 марта более 30 ромов (22 ребёнка и 11 женщин) из Украины прибыли на Северный вокзал Бухареста, где их встретили волонтёры местной гуманитарной инициативы и разместили в специально оборудованном зале для беженцев. На Северном вокзале ромов также встречают волонтёры и сразу размещают в палатках, которые местные власти установили на территории вокзала. Однако от самих ромов мы получаем разные жалобы на отношение к ним в этих центрах для беженцев.
Так, по словам одной из ромок: «Мы цыгане из Харькова. Нам не дают здесь погреться. Попить тоже не разрешили взять. И ребёнку вещи. Принимают за местных, наверное. Нас 31, 18 детей. Наш багаж потеряли. До этого мы трое суток спали в спортзале».
Некоторые ромы, оказавшиеся в лагерях для беженцев в Германии, жаловались, что их сразу «обвинили в воровстве, ещё не пожив с ними», другие говорили, что их «обвинили в краже хлеба в столовой, но мы взяли два кусочка, ребёнок хотел хлеба». Такая ситуация, правда, наблюдается далеко не везде — в других лагерях беженцев эти же ромы чувствовали себя неплохо, не подвергались притеснениям.
Значительное число ромов (как видно и из приведённых выше интервью бежавшей из Мариуполя ромки) благодарны странам, которые дали им приют, жильё, возможность обучения и трудоустройства. Часто с особой благодарностью ромы отзываются о работе волонтёров, помощи в дороге людям с детьми. Но все они говорят об огромной тревоге за родных и близких, оставшихся в Украине, о том, как они ждут мира и возможности вернуться домой.
07.04.2022
