‘Собирали снег, топили и готовили на нем еду’ — многодетная мама из Мариуполя

— Меня зовут Катя, мне тридцать один год, до недавнего времени я проживала в городе Мариуполь, Донецкой области. Там родилась, там выросла, никогда не выезжала оттуда.

Все это началось в пятнадцатом году, когда обстреляли в городе Мариуполе Правобережный район. Восточный. Именно тот район, где я жила. У нас были попадания в соседний подъезд, у нас повылетали окна в квартире. Лоджия, квартирный блок вылетели полностью.

Мы на тот момент были все в доме, все живы остались, все здоровы. Но когда подходили к окну, я видела как попадали в магазины снаряды, я видела как попал снаряд в детский сад. Нас обстреляли тогда “Градами”. Это нельзя эмоционально передать.

Я тогда была беременна второй дочкой, на данный момент у меня три дочери. Три года, шесть лет и восемь лет. Моей первой дочери год и один месяц был на момент обстрела. Я ходила беременная, это все было очень нервно и очень тяжело эмоционально пережить. Слава Богу, что в нашей семье остались все живы-здоровы. На тот момент погибло более тридцати человек и очень много людей пострадало. На улицах уже лежали мертвые люди, их закрывали чем могли, как могли. Тогда сразу приехал “Азов”, приехала моментально скорая помощь, приехали пожарные. Потому что квартиры горели. Магазины горели.

Я выходила буквально через полчаса после обстрела, я это все видела, слышала... Люди так же выбегали, боялись. Детей спускали в подвалы, потому что переживали очень сильно, что будет вторая попытка обстрела. У нас на тот момент, буквально за полчаса до обстрела, пропали свет, вода и связь. У нас совсем не было никакой связи по городу. А после обстрела, уже вечером или на следующее утро, спустя сутки включили все коммуникации.

И вот, наверное, в тот момент какой-то переворот в голове произошел, что действительно в двадцать первом веке могут спальный жилой район, в котором ничего нет, — просто дома, в которых люди живут, — просто обстрелять, без всяких причин и объяснений. И все.

Мы никуда не выезжали. Из района, из города никуда не бежали. В тот момент. Потому что казалось, что у нас есть армия. После этого уже были блокпосты неподалеку от нас, мы знали, что мы под защитой. Магазины, все работало. За несколько дней все наладилось практически в бытовых вопросах. Ну, а морально, это было очень тяжело. Бегали по родственникам после обстрела, чтобы узнать, что все живы, все целы и все здоровы.

— Расскажите о первом дне полномасштабной войны. Как он вас застал?

— 23 февраля 2022 года было первое переживание: Путин подписал приказ о том, что он признает “лнр” и “днр”. И помогает им. И вот двадцать третьего, вечером, в десять часов вечера мы ложились спать, в каком-то волнении очень сильном. Мы реально волновались, что будет дальше. Потому что с 14-15 года мы знали, что ему Мариуполь нужен, это сухопутный путь в Крым. Мы знали, что мы стоим на его пути, что ему это надо будет. Но никто не думал, что дойдет до такого.

И двадцать четвертого числа, с утра, где-то наверное в половине пятого утра, я услышала, что где-то очень близко шел бой. Но у нас на протяжении этих семи-восьми лет всегда шли бои неподалеку. Мы к этому как бы привыкли, мы опасности не чувствовали.

Я послушала ночной бой, мы позакрывали окна и дальше легли спать. То есть переживания какого-то такого сильного не было, страшного. А потом в половине седьмого мне позвонила мама — она работает на окраине района Восточного, это на границе с Новоазовским районом. Она сказала тогда мне, что у нас за магазином очень много стоит техники: стоят танки, стоят БТРы. Очень много военных. Из дома не выходите.

— Что было в следующие дни?

— Мама сказала, чтобы не выходили никуда, а был рабочий день, четверг, у меня ребенок в детский сад ходил, я собиралась, у меня будильник стоял заведенный, потому что нужно ребенка отвести в детский сад. Мама позвонила, сказала никуда не идти. Мы остались все дома.

И тогда уже стало известно из интернета, что действительно началась война. У нас еще был свет, все коммуникации работали. Началась война, мы увидели, что началось вторжение по всей Украине. Был обстрелян Киев, Харьков, основные города. Были удары по всем военным базам, аэропорты практически полностью пострадали по Украине.

И будто тогда произошел какой-то переворот в голове, потому что двадцать первый век на дворе, дипломатия. А у нас война. Как? Как такое может быть?

Мы были дома с двадцать четвертого по двадцать восьмое. В этот промежуток мы были дома, никуда не выходили совсем, я в целях безопасности заклеила окна скотчем, как все рекомендуют. На лоджии между окнами я поставила детские матрасы от кроватей. Потому что если будут лететь стекла, я понимала, что матрасы хотя бы сдержат удар. Мы были дома, никуда не выходили.

Двадцать четвертого и двадцать пятого утром еще был свет у нас, была вода, был газ. Не было отопления. Отопление выключили сразу двадцать четвертого числа. Двадцать пятого вечером мы остались без света, полностью. Были вода и газ. Начались обстрелы сильные числа, наверное, двадцать седьмого, двадцать восьмого. И первого (марта). В эти три дня были очень близкие бои.

Девушки говорили, что на окраине района в шестьдесят девятой школе повылетали окна. К нам были очень близкие прилеты. Мы сидели и считали — ага, вылетело, начинали считать какие-то секунды, чтобы понимать, как далеко приземлится, как близко прилетит или улетит. Тоже было очень много переживаний.

Спрятались между стенами в квартире, сидели на матрасе, детей садила на матрас, укрывала одеялами. И они просто сидели и молились. Мы выучили с детьми молитвы. У меня ребенку три года, и он за полдня выучил Отче Наш. Дочка сидела, молилась, повторяла за нами.

Двадцать восьмого вечером и первого утром и вечером были очень сильные обстрелы, мы сидели в перегородке (между двумя стенами) — даже не выходили из нее. Первого вечером я позвонила мужу и сказала, что нужно что-то делать.

А связь была только между восьмым и девятым этажами. На площадке. Единственное место, где можно было позвонить. Я позвонила мужу и сказала, что надо выезжать, потому что очень тяжело морально это все слышать. Как падает стекло — это все...

И он сказал, что нас заберут машиной. Второго числа с утра мы собирались, хотели собрать вещи, покормили детей, приготовили завтрак, сидели, пили кофе и начался очень сильный обстрел именно жилого района. Именно по домам. Попадало в дома. Я выходила к соседке в соседнюю квартиру, дети сидели в перегородке, у меня окна все были открыты в квартире и двери открыты, потому что очень сильная вибрация была и взрывная волна.

Я пошла к соседке, у нее тоже сквозняком открыло окно. Я выглянула и на моих глазах были прилеты в три квартиры в доме напротив. Это был девятый этаж, седьмой этаж и второй этаж.

Люди спускались в подвалы в домах, прятались просто в подъездах, а мы сидели в перегородке, переживали. И все.

Бой длился больше часа. Очень сильно, очень активно и интенсивно. Бой был сумасшедший. Просто прилетало везде. Все сыпалось везде.

И после этого часа, видимо, Ангелы-хранители все-таки берегут и оберегают, за нами приехала та машина, которую обещали прислать. За нами приехал начальник моего мужа — муж работал на заводе “Азовсталь” инженером электриком. Он забрал нас. Они тоже попали под этот обстрел, стояли, машину спрятали под домом. С торца дома, возле АТБ.

И они стояли, ждали, они видели весь этот обстрел, все последствия. Когда они постучали в дверь и сказали, что за нами приехали, было столько эмоций: и слезы были, и какая-то радость. Дети были одеты, на них надели курточки, сапоги, и они просто выбежали и сели в машину.

Я сложила продукты которые были, целые пачки позабирала, забрала одеяла, подушки, деньги, документы, буквально одну сумку вещей, которую мы успели собрать. Там были теплые носки, детские колготки, гамаши, прочее. Мы сели и поехали. Мы ехали и слышали, как сзади нас бахало по району, видели последствия того, что произошло.

Мы ехали через весь город, до “Азовстали” все дороги были полностью побиты. Полностью все: не было ни одного участка целого. Везде были ямы от снарядов, где-то даже снаряды торчали... Неразорвавшиеся снаряды... Вот так.

Мы доехали до моста — это центральный мост, который соединял два берега Мариуполя через реку. Нас проверили военные, посмотрели документы, увидели, что дети с нами, и пропустили.

Мы к ним приехали домой, это Приморский район, недалеко от “Тысячи Мелочей”, от центра города пешком где-то десять-пятнадцать минут. У них был свет, у них был газ, у них был интернет — это было настолько дико — мы неделю сидели без света, без ничего, а тут приезжаешь: люди ходят в центре города спокойно. Они слышат о том, что где-то там идут бои, но они этого не видят. И вот это было дико для меня. Как так? Мы там прячемся по подвалам, а люди ходят и не чувствуют опасности. Я так предполагаю, многие не думали, что может до них дойти, до центра города.

Мы приехали, было все хорошо, начали приходить в себя, дети будто немного ожили, у детей телефоны, они играли. Через три-четыре часа у нас пропал свет и вода. Был газ — и все. Воды питьевой запас у них был.

Были такие дни, когда мы понимали, что надо собирать снег. Собирали снег, топили его на костре, готовили чай и еду на нем. Собирали дождевую воду: подставляли трехлитровые бутыли везде, чтобы капало, собирали воду постоянно. На улице холодно, жили практически в подвале все время. Шестнадцать дней прожили в подвале.

Мы первые две ночи, второго и третьего марта, пытались спать в доме. Но когда слышали, что прилетает близко... Детей быстро собрать нельзя — они сонные, они не могут одеться. А переходить надо было по улице. Снег выпал, у меня дети бежали в обычных носках в подвал. А потом я уже под обстрелом поднималась и брала им обувь. Потому что я на руках спускала самую младшую дочь.

И вот с четвертого числа мы полностью оборудовали себе подвал. У нас были деревянные паллеты, были те одеяла и подушки, которые мы с собой привезли... Детские одеяла — мы на них детей укладывали спать... Сидя, полулежа, ну как угодно — в любой позе спали. Были такие дни, когда мы совсем не выходили из подвала. Потому что очень сильные бои были, и так получилось, что мы были в эпицентре.

С одной стороны вылетали, над нами пролетали и падали за домами. Мы слышали, как прилетало на “Тысячу Мелочей”. Мы слышали свист ракет, мы видели откуда шли залпы. Особенно в темноте хорошо видно, как вспышка идет, потом уже звук, и слышно, где приземлялось.

Мы стояли, пытались понять, в какую сторону. Было такое, что сидели в подвале, и было ощущение, что просто над твоей головой падает и разрывается. Мы несколько раз думали, что попало в дом. Но это было в пяти-шести домах от нас. Недалеко. Это нас, наверное, спасало. Не до нас — слава Богу.

— Каким был быт во время обстрела?

— Готовили мы на костре, мужчины соорудили типа мангала. Дрова, слава Богу, там были: все таки свой дом. Мы находили, пилили, собирали дерево. Возле “Тысячи мелочей” в первые несколько дней можно было позвонить. Там рядом была вышка “Киевстара”, где люди иногда могли дозвониться. Мы когда выехали в тот район, пошли четвертого числа позвонить, я сразу с утра не смогла дозвониться: ни мужу, никому из родственников. Потом вечером еще один выход у нас был, мы снова пошли, мне важно было услышать, что он жив, здоров, цел. Я до него дозвонилась.

Еду готовили на костре, какие-то пампушки пытались делать. Потому что хлеба не было никакого. Ничего.

Дети, у которых в жизни было все, абсолютно все, начиная от каких-то игрушек и до продуктов, которые они любят, внезапно потеряли абсолютно все.

Мужчины ходили в магазин. Они там успели купить какие-то продукты из того, что было. Крупы в магазине покупали, сладости детям, дети были очень рады. Потому что уже две недели, наверное, прошло с начала войны.

Потом, числа девятого-десятого, мы пошли на “Тысячу Мелочей” позвонить. Мы не дозвонились. Идём обратно. Там большой участок: школа, без домов, без ничего, без защиты. Ну, по открытому полю надо было пробежаться до забора частного сектора. И мы когда бежали, услышали, что свист очень близко.

Мы присели под забором, буквально в полуметре над головой начали пролетать обломки. Мы видели, как они дымятся, было видно, что они горячие. Пробежали какой-то промежуток, потом стали отдохнуть. Видели, где падало. Я наблюдала, как попало в пятый этаж. Там в основном пятиэтажные дома невысокие. Как были прилеты в дома частного сектора, как загоралось.

Люди в этот момент уже начали прятаться, понимали, что это все же опасность. Стало очень страшно, когда полетела авиация. Когда начали летать ночью, мы услышали самолет, все выбежали из домов. Я проснулась, дети спали. В какой-то степени они не чувствовали опасности, может, потому что я была с ними рядом. Они спали, они не слышали когда прилетали, когда улетали. А мы услышали самолет, и была уже действительно паника.

Потому что куда он сбросит бомбу, было вообще неизвестно, непонятно. Начались авиаудары, центр города постоянно бомбили. Было такое, что вообще не выходили из дома, потому что постоянно, каждые десять-пятнадцать минут мы слышали, как пролетал самолет, как падали бомбы. На тот момент начали бомбить центр города, были попадания возле Третьей городской больницы, было попадание в Центральный рынок, когда повылетали более чем на километр у людей стекла.

И на тот момент именно там жила мама хозяйки, у которой мы гостили. Она пешком пришла, в чем была. Вот просто в чем была, в том и пришла. На следующий день уже мужчины поехали утром, забрали вещи теплые и документы.

По больнице там тоже был удар, нам фотографии показывали. Водитель, который нас вез, Сергей, показывал фотографии, которые он сделал из окна. Там, получается, дом стоит, и возле него стоит горбольница. Он показывал след авиаудара... Там след от него, я не знаю, там реально яма, КАМАЗ спокойно уместился бы и его реально не было бы видно.

— Видели ли вы военные преступления против мирных жителей?

— На улице, на лавочке, лежал мужчина без признаков жизни, там видно было, что человек уже мертв. Женщина лежала на асфальте тоже. Мы старались идти где-то между домами: когда слышали самолет, подбегали или к дому, или в подъезд забегали. Потому что вообще было не понятно, в какую сторону прилетит.

Если снаряд, было понятно — откуда и куда, а самолет мы просто слышим, что он летит над нами, мы вроде бы понимаем, что где-то сейчас упадет, а какой район — вообще не понятно было.

— Как вы решили эвакуироваться из города?

— Мы решили, что нужно любой ценой выбраться из города. Двадцатого числа я позвонила мужу, он позвонил сестре в пгт. Ялта. Это недалеко от Мариуполя, буквально километров двадцать. Может, тридцать. И сестра нашла водителя, который нас приехал и забрал. Двадцать первого марта мы выехали из Мариуполя. Он приехал утром, тоже под обстрелами, мы сидели в подвале, не вылезали. Мы услышали, что начал кто-то кричать с улицы, выбежали в носках. И я увидела, что стоит водитель, который сказал, что заберет нас. Мы быстро собрали детей. У меня были сумки собраны, все было сложено, детей посадили в машину и поехали.

Мы ехали по дороге, видели очень много танков, очень много техники российской: были танки подбитые, видно, что были блокпосты разбитые.

На подъезде к этому пгт. Ялта проверили один раз документы, просто просмотрели свидетельство о рождении детей, посмотрели на детей, вещи не проверяли. Просто документы. И мы выехали, заехали в пгт. Ялта. И там мы были сутки.

Нашли водителя, который нас довез до Бердянска. Из Мангуша в Бердянск. Мы заплатили деньги ему, за пятерых — десять тысяч гривен. Когда мы заехали в Бердянск, вокруг были российские военные, все с белыми лентами, с этими буквами “Z” на танках, на технике. Техники по Бердянску очень много. Мы целый день простояли в очереди на автобус, но автобусов тогда не было.

— Как вам удалось выехать с оккупированной территории?

— Колонна двинулась в одиннадцать часов из Бердянска, в десять вечера мы приехали в Запорожье. От Васильевки до Запорожья мы ехали в сумерках. И мы попали под обстрел. Мы слышали, как поблизости падали снаряды, нашу колонну полностью остановили. Причем, колонна была очень большая. В тот день вывезли более четырех тысяч человек.

Было пятнадцать автобусов больших, колонна, наверное, километра три, машины еще легковые ехали. Мы стояли час или полтора, наверное. Без света. Нам сказали выключить полностью телефоны, чтобы не было никаких геолокаций, геометки включенной.

В какой-то момент у кого-то в автобусе вспыхнул телефон и женщина начала говорить: “Я не знаю, как его выключить!”. Так на нее как начали кричать! Это действительно было нервно. Потому что все очень волновались.

Рядом падали снаряды, мы видели, как дымилось поле. Видимость очень хорошая, было очень страшно. Детей сразу на пол, присели на сумки, женщины пытались кто согнуться, кто наклонится, так и прятались.

Через час-полтора мы поехали. Нас пустили в сторону Запорожья украинские военные — уже была украинская территория.

— Как вы дальше спасали детей? Как вы ехали?

— Условия, конечно, были очень тяжелые. У нас был СВ вагон, то есть купе, и в нем два места. Девять человек было на этих двух местах. В основном в купе было по восемь-девять человек. Пытались всех посадить, лежать никто не мог.

Людей надо было как можно больше вместить. На станциях Запорожья только купе были заняты. Потом люди рассаживались в коридорах, на сумках, стоя ехали. Кто-то пытался сесть на какие-то чемоданы.

Ночью дети у нас легли спать на одеялах, которые мы забрали из подвала. У нас два детских одеяла, которые мы привезли из Мариуполя, и до сих пор они с нами. Это такая память, что они с нами прошли “все”.

Две старшие дочки (моя и моей подруги) легли на полу, а мы сидели на лежанках. Средняя моя дочь сначала на руках лежала. Детям было очень тяжело. В поезде было жарко, их тошнило. Мы ехали ровно сутки от Запорожья до Львова.

Мы сели там в двенадцать в поезд, а сюда в двенадцать сорок приехали. В туалеты — очереди невероятные, потому что людей очень много. Очень было плохо, когда детей начало тошнить. Начало рвать, были и другие последствия. Мы приехали во Львов, вышли с железнодорожного вокзала, подошли к палатке, нам сказали, езжайте в администрацию, вас уже там расселят на какое-то время. Мы сюда приехали, у нас из шести детей троим детям плохо было, потому что тошнило очень сильно. Ни таблетки, ни сиропы — ничего не помогало.

— Как вы думаете, что будет дальше?

— Мы обязательно вернемся в Мариуполь, я уверена, что он будет обязательно украинским, наша армия очень большая — все отобьют.

Екатерина с тремя детьми уже в безопасности за границей. А мы все верим, что наша победа — скоро.

Перевод: Международное общество прав человека (Немецкая секция)