‘Ты понимаешь, что до колодца бежать километр через неразорвавшиеся снаряды...’, — хроники оккупированного Изюма

Я — Смажев Виталий Александрович. Жил в городе Изюме Харьковской области. Работал на разных работах. Ездил в Польшу на заработки.

Как развивались события 2014 года в вашем городе?

Месяц назад я вспоминал прошлое. Увидел старое видео. В 2014 году были акции протеста. Люди требовали, чтобы украинские войска не приходили в город Изюм и не обороняли Славянск. Около трех сотен недовольных людей там было. Я этого не знал тогда. Это была ошеломляющая новость. Мы не жалели денег для украинских военных, а другие, наоборот, ходили на какие-то акции и что-то кричали. Это были уже пожилые люди, которые ностальгировали по Советскому Союзу.

Почти никто из моих друзей не поддерживал Россию. Просто соседняя страна и все. Такая же как Польша, Германия. У них там своя жизнь, у нас — своя. А ностальгировали по Советскому Союзу пожилые люди. Когда россияне пришли в наш город в 2022 году, эти люди говорили: “Ну все, будем жить в России, значит так и надо”.

Как происходила оккупация Изюма в 2022 году?

Они сначала окружили Харьков, потом уже со стороны Харькова пошли к нам. Балаклею прошли, дошли до Изюма и там остановились. День-два-три они где-то стояли. Дальше уже прилетели самолеты. Они уничтожали всю инфраструктуру в городе: электроэнергию, отопление. Мы начали прятаться в подвалах.

В вашем городе россияне уничтожали только военные объекты?

Нет, ситуация была немного другая. Мы не видели наших военных. Они были, но где-то у реки и на горе Кременец. Это самая высокая точка нашего города. Когда российские войска на танках подошли к городу, наши военные взорвали мосты, чтобы они не смогли пройти через реку. Они увидели, что не могут пройти и начали просто стрелять по городу: из “Градов”, из того, что у них было. Они ставили понтонные мосты, но наши военные их уничтожали. То есть, через реку они никак не могли пройти.

Где вы прятались во время обстрелов?

В подвалах. Сразу их оборудовали, лопаты туда принесли, чтобы можно было как-то откопаться, если завалит. Там было очень много людей: я, мама, сестра, все наши соседи. Сначала мы были в одном подвале. Потом перешли в другой, потому что уже не хватало места всем.

Когда был интернет, мы выбегали на улицу, какие-то смс-ки принимали и смотрели, куда попала бомба: в режиме онлайн видели разрушения, читали о погибших, и это было ужасно.

У нас город не очень большой, было слышно, как земля дрожит от взрывов. Мы жили где-то в километре от центра города, возле реки. Там очень большие разрушения. Туда стреляли из всех орудий. Далее — центр города. Там есть дома, которые выгорели дотла. Ничего не осталось, просто коробки стоят пятиэтажные.

Известно ли вам о пострадавших от обстрелов гражданских?

У нас есть знакомые. Девятое мая (2022 года) парень решил отпраздновать и пошел к другу. Они вышли во двор посидеть. Но упала ракета, и ему в голову попал осколок. Это была мгновенная смерть. У парня, к которому они пошли, жену убило. И его лучшего друга. Когда мы жили в подвалах, пожилые люди умирали от холода. Тела переносили сначала в квартиры, а потом мы собирались и за домом хоронили их. Брали топоры и рубили землю. Когда пришли русские, они начали умерших прятать: выкапывали их и куда-то отвозили.

Как вам удавалось находить продукты питания?

Мы были в подвале, прибежал парень и сказал, что возле “АТБ” что-то случилось. Все побежали туда. Бомбили, никто не давал никакой еды. Мы прибегаем туда и видим, что наш “АТБ” горит. Люди начали разбивать окна и лезть в “АТБ”. Когда мы туда залезли, увидели, что в магазине много еды. Загрузили тележки и отвезли в подвал.

Сначала был “АТБ”. Потом — “Посад”. Все бежали как муравьи: и дети, и родители. Таким образом мы добывали еду.

Потому что другого выхода просто не было. С аптеками такая же ситуация. Были люди, которые просто разбивали окна и залезали. Ничего в городе не работало вообще, а людям было нужно что-то где-то взять.

Была ли у вас возможность эвакуироваться из города?

Мы собрали все документы и вещи. Но было всего две эвакуации. Первую эвакуацию мы пропустили, потому что не было ни света, ни интернета. Мы не знали, где и когда будет эвакуация. Выдержали 100 дней под оккупацией и уже тогда выехали. Знакомый мамы нас вывез. Ей было плохо. Было очень холодно в подвале, она тяжело ходила, опустила руки. Я постоянно был рядом с ней.

Потом пришли россияне и начали давать еду. Запустили отделение нашей больницы. Наши две больницы разбомбили, но было подвальное помещение, которое они открыли. Директор этой больницы собрал врачей, санитаров, и я водил туда маму. Он не мог положить маму на стационарное лечение, потому что они принимали только людей, у которых были рваные раны. Поэтому маму просто кололи. Поддерживали жизнь, глюкозу давали, ставили капельницы. Эффект был, но мизерный.

Тогда приехал знакомый мамы и забрал нас на (другую) оккупированную часть Украины. В город Антрацит — это Луганская область. Они начали маму лечить, но потом опустили руки, мол: “Мы лечим, а эффекта нет”. Через две недели мама умерла. Было очень тяжело.

Расскажите подробнее о событиях в оккупированном Антраците?

Это интересный город. Там люди сразу нам сказали: если Россия пришла, то это навсегда. Ни я, ни мама этого не понимали. Мы знали, что это не навсегда, что победа будет обязательно. Там были пожилые люди, все они поддерживали Путина. То есть, для них это был кумир. Я такого еще не видел. Мне там было очень некомфортно. Недалеко от города была копанка, там работали шахтеры. Приехала милиция, забрали всех. Потом в одном дворе прорвало трубу. Приехали восемь ребят, начали чинить эту трубу. Их увидела милиция, тоже забрали всех.

Было страшно ходить по городу. Потому что тебя могли схватить и все.

Помню, сидел на лавочке с бабушками, к нам подошел парень и говорит: “Я служу в ЛНР”. Они отбили какое-то село, у них две недели перекур, а дальше снова пойдут воевать. Я еще говорил бабушкам: “Ребята едут на войну. Это нормально? Это — ужас!” А они говорили, что кто-то должен воевать за что-то.

В больнице была одна санитарка. Такая большая, крепкая женщина. Она говорила, что у нее муж ушел воевать, и если что, она тоже пойдет. Я не знаю, что будет дальше с этими районами. Если у нас 15% населения (возможно) за Россию, то там, наверное, все 90%. Это меня пугает, потому что они не видели ужасов войны, не знают, какой это ужас, когда нет времени на жизнь, потому что ракеты летят и днем, и ночью.

Что побудило вас уехать из Антрацита?

Те люди, с которыми я общался, предлагали мне остаться. Работы в городе для мужчин очень много. Потому что мужчин там практически не было. Когда я ходил по улицам, мужчин не видел, были только женщины. Очень много. Я тогда общался с сестрой. Она говорила, что это не вариант. Потому что война придет туда рано или поздно. Я принял решение ехать дальше через Россию. В какую-то страну Евросоюза.

Как вам удалось выехать через Россию в Европу?

Я купил билет до Ростова. В автобусе не было мужчин. Там был я и пожилые люди. Ребята из “ЛНР” приставали. Держали минут 40 на границе, смотрели, кто я, где я, куда я. Я не служил, а они пытались узнать, почему я не служил. Все документы спрашивали, раздевали, проверяли телефон. Перед тем, как выезжать, я удалил всю информацию проукраинскую. Когда мы переезжали через российскую границу, такая же ситуация была.

Я говорил: “Ребята из “ЛНР”, “ДНР” меня проверяли, сейчас — вы”. Они задавали очень много вопросов. Приехал я в Ростов. Там меня встретила девушка, лет 23-х. Отвезла к одному парню. Хороший парень, Андрей. В городе Антрацит и уже в Ростове было очень много свастики. Магазины со знаками “Z”. Плакаты с военными. А этот парень говорил, что сначала тоже хотел уехать из России, но потом решил помогать таким как мы.

Волонтеры говорили: “Мы ждем победы. Победы одной страны — Украины”. Это был шок, потому что моя сестра говорила: “Забудь украинский язык, разговаривай только на русском”.

Потом нас посадили в автобус до Санкт-Петербурга. Там нас встретил еще один волонтер. Я когда выезжал, мне говорили: “Ну, какие волонтеры могут быть в России. Может где-то там в Европе еще есть. Но в России ни одного нет”. Но они есть и их очень много. Они не знают украинского языка, но они очень добрые люди.

Меня парень из Питера спрашивал, как мы жили под обстрелами? Как это вообще? Я говорил, что первые два месяца ты как-то держишься. А дальше видишь, что конца нет и просто опускаются руки. Не хочется даже вставать утром. Ты понимаешь, что тебе нужно набрать канистру воды, пробежать километр до колодца. Там лежат неразорвавшиеся снаряды. Их нужно обходить. Планы мы строили максимум на два часа. Выжить. Если выживем, то будем строить планы на следующие два часа.

Моя сестра — кинолог, занималась собаками. Я видел, как люди бросали своих собак. Люди выезжали, а собак — просто на улицу. Каких только собак я не видел! Конечно, мы давали им какую-то еду. Но они все равно умирали от голода. Российские военные убивали собак. Не знаю — зачем. Я искал человека, который мог взять моих собак. Впоследствии их вывезли в город Харьков. А я поехал в Финляндию. Опять на границе раздевали, смотрели все, что у меня было. Практически всю информацию, которую могли выяснить, они выяснили. Где я работал, в каком году, в каком городе, куда ездил, что делал. Все проверяли, абсолютно все.

Осуществляли ли оккупанты репрессии?

У российских военных были списки. Они не могли взять город через реку, но нашлись люди, которые сдали город через другую дорогу. Они просто обошли реку и взяли наш город. Когда они вошли, украинская армия отступила. У россиян были все документы тех, кто записался в Тероборону. Кто-то сдал этих людей: номера телефонов, адреса.

У них были документы на людей, которые были на войне. Они просто ходили по квартирам. Приезжали несколько БТРов, полностью окружали дом и дальше искали человека.

Я помню, как-то выходил из квартиры, нужно было воды набрать. Смотрю, в пролете в подъезде стоит солдат. Думаю, стоит и стоит. Спускаюсь вниз, а на первом этаже тоже стоит человек. И он мне говорит: “Стой, дальше проход запрещен”.

Таким образом они искали Тероборону. У нас был большой штаб российский, там были танковые бригады, очень много россиян. Сначала были военные, потом они создали военную комендатуру и администрацию города. Поставили людей, которые согласились работать с ними. Формирования “ЛДНР” патрулировали город. Российские военные были одеты как черепашки-ниндзя. У них были бронежилеты, пулеметы, шапки. А у “ЛНР” и “ДНР” какой-то костюм камуфляжный и автомат. Все.

Каким вы видите дальнейшее сосуществование Украины с Россией?

Некоторые жители города всегда говорили, что ни за что не поедут в Россию. Это принципиально. Лучше погибнуть в Изюме, чем поехать в Россию и что-то там делать. У меня никаких иллюзий не было никогда относительно россиян. Но когда я увидел людей, которые действительно поддерживают нас и нашу страну, которые согласны приехать сюда, выучить язык и даже жить здесь, это было открытие. Они говорили, что Россия обязательно капитулирует и заплатит все репарации 100%. Они хотят жить с нами в мире. Надеюсь, что другие люди со временем тоже узнают, что здесь случилось. Потому что даже немцы вспоминают Гитлера и эту часть истории с ужасом. Я думаю, то же самое будет с Россией.

Перевод: Международное общество прав человека (Немецкая секция)