‘Я знала людей, которые погибли в подвалах Бородянки ...’

Я — Торгонская Валентина Федоровна, дата рождения — 15 декабря 1953 года.

Я жила в этом доме в тринадцатой квартире со времен его постройки. Жила одна. Вырастила двоих детей. Было тяжело, но потихоньку покупала вещи для дома. Когда вышла на пенсию, в квартире было все. И вдруг такая беда настигла нашу Бородянку.

— Вы ожидали, что будет полномасштабная война?

— Даже не думала. Я и прессу читала, и Ютуб смотрела, говорили, что 15 февраля будет нападение, но я была категорически несогласна. Нет! Как такое может быть? Прошло 15-е … И ничего. Потом сказали, 20-го, а я говорю: “Да не может такого быть!” Подождали. 20-е. Снова — ничего. А 24-го с утра — наступление. Это был шок.

— Как прошел первый день войны?

— Старшая дочь позвонила, говорит: “Мама, на нас напали. Идут со стороны Беларуси на нас”. Они пошли через села Шибеное, Берестянку, должны были идти на Киев. Но их там остановили, они развернулись и давай на Бородянку. Я не думала, что они пойдут через нас.

— Когда появилась первая техника?

— Первая техника появилась 26-го. У нас есть массив — Старики, сбросили бомбу и разрушили дом под фундамент. Там погибло шесть человек. Потом они начали ездить туда-сюда и обстреливать дома. Я сначала была в другом подвале. Здесь у нас дом № 324, а я была в 332-м. Сидели, а на улице автоматные очереди: “Тук-тук-тук-тук-тук …”

— Вы круглосуточно сидели в подвале?

— Днем поднимались, чтобы переодеться, взять еду. А после шести вечера спускались в подвал.

— Вы думали про эвакуацию?  

— Нет, я не думала, что будет такой масштаб. Что будут авиабомбардировки. Что танки будут стрелять по жилым домам. У нас в Бородянке нет никаких важных стратегических объектов, ничего нет, только гражданские. Даже подумать не могли, что будут уничтожать мирное население. Первого марта пропал свет. Младшая дочь ночевала у нас с 27-го на 28-е. Куда ей в подвал с маленьким ребенком? Когда пропал свет, старшая дочь забрала ее к себе. Они приготовили еду, поели. Зять был координатором: стоял на балконе, считал количество проходящей техники и передавал нашим. Он никогда не спускался в подвал. Но в тот день ему срочно позвонили и сказали спуститься. Только они спрятались, как авиабомба попала в соседний дом. Первый подъезд полностью снесло и их [дом] зацепило. Они выскочили из подвала с двумя детьми и побежали с другими людьми в поле. Зять говорил, что было очень страшно. Запах войны, все горит, трупы … Машина дочери стояла возле дома. Она сгорела. Осталась только рама и диски. Машина зятя уцелела, потому что была в гараже. Он ее выгнал, забрал деток, и они поехали в соседнее село Загальцы. А я после авиаудара спустилась в подвал. Но примерно в 20:10 – 20:15 взорвалась ракета возле нашего дома.

Стоял такой грохот — словами не описать. Такой ужас! Панели поднялись, все посыпалось, ничего не видно. Нас было 12-15 человек. Мы думали, что уже все. Нас завалило.

Когда немного стихло, начали искать выход. У нас их было два — на обе стороны. Люди вылезли, стали разъезжаться, а мы с соседкой остались, потому что некуда было бежать. Переночевали, а второго числа вышли на связь дети и сказали, что свяжутся с Терробороной, чтобы меня вывезли. Вечером один Терробороновец, Мишкин, зашел в подвал и стал кликать: “Есть кто живой? ” “Есть”, — отвечаю. Он нас забрал, привез меня к детям, а соседку завез в Загальцы в детский сад. Там был пункт сбора, а оттуда уже дальше везли на Запад. Вот такая история. Я просидела там три дня, потом нас вывезли в Хмельницкую область, а дочь выехала раньше на машине в Закарпатье. Вместе с мужем и детьми. Они неделю там пожили, потом он их отвез на границу, а сам вернулся к нам в Теофиполь. У него там родители. Мы почти два месяца были там. Бородянку освободили 31 марта-1 апреля, а мы вернулись 27 апреля.  

— Что случилось с вашим домом?

— Ох, что тут скажешь. Дом, который вы фотографировали, разрушен. У меня на пятом этаже несущие стены повреждены. Отошла панель, пострадали все вещи, мебель, абсолютно все. А что осталось, растащили мародеры или кто тут еще ходил. Всю жизнь собирала, а на старости лет осталась бездомной. Ни жилья, ни вилки, ни ложки. Немного в “секонде” набрали, вот так и живем. Я сейчас живу у младшей сестры на Семашко 2. Она за границей с дочерью и двумя внуками. Младшая сестра живет в Германии, а ее дочь — в Италии. Куда мне деваться, когда они вернутся? Я не знаю, где мне жить.

— Какие еще преступления совершали российские военные против мирного населения?

— Я слышала, но лично не видела. Мы же в подвале сидели. Только слышали, как они стреляли, катались туда-сюда. Один дом подорвали. Моя подруга была в подвале на Семашко, говорили — мужчину расстреляли.

Отца одноклассника моей дочери расстреляли, когда он ехал на машине. Он ехал собак кормить, а его расстреляли.

В доме рядом с моей дочерью людей завалило. Я лично знаю тех, кто погиб в том подвале. Артем из соседней двухкомнатной квартиры пропал без вести. Нет его. Где — неизвестно. Его бабушка жила в 371-м доме. Там двух подъездов нет полностью. Ее тоже ищут, но, скорее всего, она в подвале погибла. Допускаю, что и Артем мог быть с ней.

— Что планируете делать дальше?

— Жить, но я не знаю, в какие двери стучать. Где жить? Где искать жилье? Где? Не знаю. Приезжают инвесторы, говорят — дайте деньги, есть кому строить. Деньги дают, но они расходятся. Уж сколько мы воюем с местной властью! У нас есть исполняющий обязанности. Перед войной действующего главу отстранили, остался исполняющий обязанности. Во время оккупации он даже не эвакуировал людей. Просто сбежал, а теперь ходит и делегации встречает. И деньги просит.

— Изменилось ли ваше отношение к русским?

— Да! Очень изменилось. Это — нелюди, с которыми невозможно разговаривать. Была у меня одна приятельница из Хабаровска. Она жила здесь с мужем более двадцати лет. Он был из Бородянки, умер пять лет назад. Летом они всегда приезжали сюда на три-четыре месяца. Она видела отношение. Никаких бандеровцев, ничего плохого! Сейчас она живет в Хабаровске. Позвонила мне.

Я говорю: “Слушай, почему вы не выходите на протесты? У нас дома разбомблены”. А она: “Да нет, мы за путина”.

Говорю: “Люба, после этого разговора, я вообще не буду с тобой общаться. Знать тебя не хочу. Не звони мне и не пиши”. Потом она снова начала сбрасывать разную информацию, что это — Америка, это — НАТО. Если бы они не напали, НАТО напало бы на них. Я не употребляю матерные слова, но тогда обматерила ее! Говорю: “Я тебя знать не знаю! Ты для меня умерла! Все!” Вот так я отношусь к русским, которые поддерживают путина. Есть, конечно, люди, которые нас поддерживают, но в массе своей — вот так.