‘Брат с лежачей мамой остался посреди улицы...’ , — истории из Изюма

Я — Елена из города Изюм. Кинолог. Я руковожу Изюмским центром спортивно-служебного собаководства Украины. Кинология — моя жизнь.

— Каким для вас было начало полномасштабной войны?

— 21 февраля я поехала в Харьков в командировку тренировать собак на выставку. Мы должны были 26-27 февраля ехать на выставку в Запорожье. Я приехала в питомник к своей подруге еще 21-го. Мы занимались, тренировались, приехала ее мать. Мы смотрели новости накануне, 23-го. Мама подруги говорит: “Ой, все, все, война начинается”. Мы: “Какая война? Это невозможно”. Моя подруга уехала на ночной рынок, она там работала, а я с ее мамой осталась дома. Ее мама проснулась: “Елена, вставай, нас бомбят”. Это был шок. У меня в Изюме мама, брат, ребенок, собаки. Я понимаю, что мне нужно ехать в Изюм. Еще работало метро, я доехала до автовокзала, села на бусик и добралась домой. Приехала домой и маме говорю: “Харьков бомбят, все, война”. В этот же день мы с ребенком перебрались жить в подвал. Бомбоубежищ у нас нет. Ну, остались какие-то, но они были в таком состоянии… Мы пошли в обычный подвал и прожили две недели в этом подвале.

Налеты авиации были. Это очень страшно. Самое страшное, что может быть — это авиация. Когда пролетает истребитель, весь дом трясется до самого подвала. Все сыпется: и цемент, и штукатурка. Это ужас. Какой-то животный страх возникает внутри.

Ребенка собой прикрываешь и понимаешь, что оно не спасет. Так сложилось, что в подвале, где мы находились с сыном, было очень много людей. Некоторые ночевали, сидя на стульях. Мама, брат и собаки остались в нашем доме: там есть подвальчик маленький у соседей. Когда начинались обстрелы, мама, брат и собаки собирались с соседями в этом подвале, а мы с ребенком были отдельно, в том подвале, где было много людей.

— Были ли проблемы с продуктами питания в Изюме?

— Когда я вернулась в Изюм, в магазинах были практически пустые полки. Паника, люди начали все скупать. Потом, когда люди пошли по подвалам, каждый приносил из дома что было. Когда разбомбили магазины (АТБ, Посад), разрешили людям брать оставшиеся продукты. Первый месяц был голод. У нас сразу пропали свет, вода, газ. Пока свет был, можно было как-то в мультиварке что-нибудь приготовить. Потом, конечно, готовили на костре, иначе никак.

— Были ли в Изюме военные объекты? Почему россияне наносили ракетные удары по городу?

— Конечно, нет. У нас не было никакой военной базы, вообще ничего. В Чугуеве военная часть, в Балаклее – склады. В Изюме вообще не было никаких военных объектов. Единственное, что им нужно было — наша трасса, которая идет на Донецк. Им нужен был город как хаб, чтобы разместить технику и солдат. Но разрушить город вообще  — это варварство и террор.

— Были ли Вы свидетелем разрушений гражданских объектов?

— Конечно, когда попали в центр города. На следующий день я ходила к нашим военным, мы собрали продукты, сигареты. Я ходила к ним и видела центр города. Разбомбленные дома, парк — все было разрушено.

— Пострадал ли ваш дом во время обстрелов оккупантов?

— Был “прилет” в наш девятиэтажный дом. Пострадали 8-9 этажи. Моей соседки брат погиб от осколочных ранений. Моя мама скончалась уже в оккупации. У нас город небольшой, многие знакомые погибли: то от осколков, то расстреляли. Приезжала машина, если человек не хотел что-то отдавать, его расстреливали.

— Была ли возможность получать медицинские услуги во время оккупации?

— Аптеки и больницы в первые дни разбомбили. Им было безразлично, куда стрелять. Если где-то  что-то оставалось, они сразу своих зашивали, местные их совсем не интересовали. Были наши врачи, которые ходили и оперировали в подвалах.

— Как происходила ваша эвакуация из Изюма?

— У нас не было связи, никто об эвакуации не мог сообщить. Бегали наши городские власти, волонтеры, военные, Терроборона по подвалам, где было большое скопление людей, и говорили: “Берите детей и по автобусам”. Не было связи, поэтому, все как-то стихийно происходило. Сначала они пригоняли автобусы на площадь, а потом бегали, собирали людей. К нам в подвал прибежали и сказали, что есть возможность эвакуироваться. Конечно, никто не раздумывал.

Эвакуация проходила в перерыве между бомбежками. То есть самолеты обычно летали по двое. Побомбят и улетают на 40-60 минут. Вот, в это время, пока их нет, прибегали волонтеры с военными и собирали людей.

Мы должны были выскочить в это время, потому что потом уже — все. Они прибежали, я схватила ребенка, мы вместе побежали к автобусу. Это было 10 марта. Таким образом, нам удалось спастись, а вот маму с братом (они были в другом помещении), просто не нашли. Если человек находится в маленьком подвальчике или прячется в квартире — невозможно его разыскать. Так сложились обстоятельства, я не могу никого винить. Мы еще очень удачно уехали, потому что потом это был очень трудный путь. Даже расстреляли одного волонтера, который людей вывозил. Мой двоюродный брат выбирался таким путем уже после нас, с волонтером Евгением. Они пешком из Изюма шли в Красный Шахтер, там ночевали у местных, потом через реку на лодке их переправляли на другую сторону, там уже встречали люди с транспортом и везли их в Полтаву.

Этот волонтер вывез моего двоюродного брата с женой, жену свою тоже забрал, через два дня он снова уехал вызволять людей и его расстреляли. Затем, через месяц, когда мы уже были в Испании, мой брат (родной) дозвонился и сказал, что они живы. Мы начали думать, как их забрать из Изюма. Были водители, которые договаривались и увозили людей. Были волонтеры, которые нанимали водителей и тоже вывозили людей. Я нашла чатбот “Помогаем уехать”, там волонтеры согласились помочь. Они сказали, что будут нанимать автобус. В то время моя мама уже болела анорексией.

 Конечно, россияне, “лнр-днровцы” ничего для людей не делали. Она просто умирала, но им было безразлично.

Волонтеры наняли водителя, но мама уже не ходила. Была одна инвалидная коляска на весь наш двор, а людей больных было много. Точка сбора была далеко от нашего дома, где-то, километра три через мост. Брат нашел машину, забрал маму, собак, они приехали на эту точку сбора, приехал бусик. Водитель сказал, что собак не возьмет: “Девай их куда хочешь”. Брат, Слава Богу, договорился с соседом, что тот за ними присмотрит, пока мы сможем их забрать. Люди сели в этот бусик, доехали до первого блокпоста. С половины десятого до половины четвертого их обыскивали, фильтровали, вернули на точку сбора, высадили, а водителя взяли в плен. Что с ним произошло — я не знаю.

Мой брат с лежащей мамой остался посреди улицы. Затем вместе с четырьмя орками они схватили ее за руки и отнесли домой. Мама боялась, плакала, но поделать ничего не могла. Эта попытка уехать окончилась ничем.

Мы пытались найти выход, как-то их оттуда вытащить. Тогда я написала брату: “Иди к этим кацапам, пусть вас хотя бы в рашу отправят, а там уже волонтеры смогут вас забрать”. Он пошел с мамой в коляске в администрацию. Там у нас коллаборант Соколов согласился быть главным. Он говорит: “Я не могу помочь вам. Идите в больницу, возьмите справку”. Видно, что мама была едва жива, а они так издевались. Они поехали в больницу, а там еще один коллаборант их встречает. Псевдоглавный врач. Он говорит: “Я не могу дать справку, потому что это анорексия, нужно ставить диагноз психиатра, а я хирург, я к этому отношению не имею”. Хотя они отлично видели, в каком состоянии мама.

Я не знаю, возможно ли привлечь к уголовной ответственности этих людей, но людьми их не назовешь, потому что они фактически убили маму своими действиями. Если бы вовремя смогли вывезти, она была бы жива. Потом приехал каким-то чудом мужчина из Антрацита. Выхода уже не было никакого, там хоть какая-то больница была. Он вывез брата и маму, ее положили в больницу, но уже ничего поделать не смогли.

Я связалась со всеми волонтерами, они говорят: “Мы  можем даже  в “ДНР” заехать, а в “ЛНР” мы не можем никак заехать, потому что там все грустно”.

Мама уже несколько месяцев ничего не ела, разве что глюкозу капали. Там она и умерла, там ее и похоронили. Брата мне удалось оттуда вывезти. Сначала в Ростов, там его волонтеры спрятали. Они объединились с нашими украинскими волонтерами и помогали людям вывозить из раши в Европу. Покупали билеты, прятали по квартирам, весь путь сопровождали. В начале брата там прятали, потом в Питере, оттуда его отправили в Финляндию, а уже оттуда — в Швецию. Мы его спасли. Затем с помощью волонтеров мне удалось вывезти собак. Они, конечно, были в ужасном состоянии, как скелеты. Вообще, это ад. Он и сейчас у меня не очень закончился.

— Кто помогал украинцам уезжать в Европу с территории России?

— Россияне, сотрудничающие с волонтерами. Они не очень афишируют, потому что это риск для них. Один человек покупает билеты, отдает другому человеку, другой человек не знает, что делал предыдущий, то есть каждый делает свое дело. Другой человек забрал к себе домой, провел до автовокзала, в аэропорту — другой человек. Парень в Питере вообще выехал в другую страну жить, а имущество там оставил. А когда началась война, он вернулся, чтобы помогать людям. Когда у них началась мобилизация, ему пришлось уехать, но он все это время находился там, в этой стране "прекрасной" и помогал нашим людям. Прятал  у себя, бегал за билетами, еду покупал.

— Совершали ли оккупанты репрессии на территории Изюма?

— У россиян были списки с адресами: кто был в Терробороне, кто служил. Поскольку происходила постоянная ротация [россиян], они по этим адресам шныряли много раз с обысками. Коммунисты из ОПЗЖ — Фомичевский, Штейман, еще кто-то, кто имел связи, получили где-то списки проукраинских граждан. Их очень сильно искали, терроризировали родственников. У нас был мужчина, который еще в 14-м году был водителем в АТО и  то недолго. Врач мне рассказал, что шли “лнровцы”, забрали его и очень сильно избили. Что с ним произошло потом — я не знаю.

 — Смогли ли  бы Вы простить россиян?

— Ой, у меня сейчас так болит, пока — я не могу!