С Галиной Хорощак мы встретились в ее разрушенной авиаударами квартире в Бородянке. Женщина со слезами на глазах рассказала о том, как русские сбрасывали бомбы на жилые дома, расстреливали гражданских и мародерствовали. Интервью записано летом.
— Каким для вас был первый день полномасштабного вторжения РФ в Украину?
— В первый день прибежала дочка и говорит: “Мама, война!” Уже были слышны взрывы, гудело, они шли, скоты русские, уже заняли Иванков. Сотни танков ехали по окружной дороге. Потом начали стрелять, мы прятались в погребе …
А с первого на второе марта сбросили бомбу на дом рядом с нами, от ударной волны сильно пострадал наш дом, теперь его надо сносить. Также разбило машины, которые стояли возле дома, и гаражи. Это очень тяжело! Все было, все делали для того, чтобы чувствовать себя людьми, дети жили … Внуку три года, а он теперь мне говорит: “Бабушка, бабах! Бабушка, бабах!” Я говорю ему: “ Женечка, сыночек, нет бабаха!” Внук в детский садик ходил. Его тоже разрушили. Нет больше садика.
Была музыкальная школа — ее уничтожили. Первая школа — уничтожена, сейчас ремонтируют. Центр занятости и администрация — уничтожены, сельсовет — уничтожен, магазин АТБ — уничтожен, пожарная часть — наполовину уничтожена, нотариальная контора — сгорела, все документы сгорели, почту — уничтожили. На девятиэтажные жилые дома сбрасывали бомбы. Они специально это делали.
Второго марта я забежала в квартиру, чтобы посмотреть, что происходит. Так вот, тогда что-то страшное летело. С вертолета или самолета стреляли, я падала на землю, лицом в стекло и закрывала голову руками. А во дворе лежал человек, присыпанный …
Из нашего дома нет парня и его бабушки, после бомбежки они просто исчезли. Там, дальше, на пятиэтажку тоже бомбу сбросили … Это же варвары! Разве это люди? Они же хуже Чингизхана, хуже немцев.
— Много ли пострадало/погибло людей в вашем и соседних домах?
— В нашем доме все тридцать квартир пострадали. Мужчину, Артема, из 29-й квартиры до сих пор не нашли. А так, вроде все живы, потому что в момент взрыва были не в доме. Прятались в подвалах. Вот в соседнем доме мама с сыном недавно квартиру купили. Они погибли. Сына нашли без головы, а маму не нашли. А из другого дома семьи нет по сей день.
Там было три девочки, старшей шестнадцать, а младшая ходила в садик. Никто не знает, где они. Говорят, за несколько минут до взрыва, они поднялись из укрытия в свою квартиру …
Я не знаю, как можно все это пережить. Говорят, что хороший русский — мертвый русский. Хороших русских — нет! Раньше мне было все равно, русский или нет, а теперь — хороших русских нет. Они еще увидят.
— Сильно ли изменилось ваше отношение к русским?
— Я их ненавижу! Я бы их расстреляла! Если бы мне дали автомат … Зачем они пришли к нам?! Зачем они сделали такое с моей квартирой?! Чтобы мои дети теперь без дома остались …? За что?! У меня сосед — русских, живет здесь, жена украинка. Так он говорит, что его здесь никто никогда не обижал и на русском разговаривать не запрещал. У него в России есть родственники, я спрашивала, почему они молчат? Почему они не протестуют? А он говорит, что они не могут, потому что их арестуют.
— Что из вашего имущества пострадало?
— Что у меня пострадало? У меня все пострадало. У меня пострадала квартира. Пострадал гараж. У меня жизнь перечеркнута после всего этого. Ремонт был сделан. Все было сделано, все пострадало.
— Что происходило в Бородянке во время оккупации?
— Русские расстреливали людей, могилы находили. А в девятиэтажках сколько погибших … Люди были в подвале, русские не разрешали их вызволять. Люди кричали, молили о помощи, а они не разрешали их вызволять. Только после освобождения удалось достать трупы из подвалов домов … Но на сегодняшний день многих людей нет, неизвестно, где они, а тела еще не идентифицированы.
Моего свата чуть не расстреляли, он был тут в оккупации. Он помогал соседям спасать собак и свиней, не давал русским воровать свиней, так вышел их пьяный командир и приказал расстрелять.
Солдат отказался. Бурят был. А жили в домах, в квартирах … Они же ходили, паскудили там, где жили. К знакомым зашли в погреб и всех там расстреляли. Разве это люди?
— Помогает ли вам государство?
— Когда мы были в эвакуации — получили ВПО. Больше ничего. Сейчас зарегистрировались. Красный Крест зарегистрировал.
— Что вы планируете делать дальше?
— Ну, я не знаю, что мы будем делать. Надеемся, что, может, найдется какой-нибудь меценат, может, этот дом разберут и построят новый на его месте. Все хотят жить здесь, здесь мои дети выросли, мои внуки …
