‘За все зло, которое они причинили, ответят перед Богом!’

— Меня зовут Яворская Зоя Ивановна, мне 71 год. В Бородянке раньше жили мои родители, а мы с мужем — в Киеве. Там работали. А потом вернулись сюда. На Родину. И тут живем уже двадцать лет.

— Вы ожидали, что будет полномасштабная война?

— Что будет война — не ожидала! Даже не предполагала. Хотя, муж говорил, что будет война. Она уже идет. Он всю жизнь проработал в МВД. Ситуации были разные, много чего знал, о чем не всегда говорил. Неадекватность русских правителей мы видели давно. И понимали, что в любой момент может случиться страшное. Но о том, что они дойдут до Бородянки … Была мысль, что два-три дня, четыре, неделю. О том, что будет полномасштабное вторжение, думать не хотелось. Отгоняли такие мысли. Было внутренне ощущение, что, возможно, будут наступать с востока, с юга, но не с севера. Даже в страшных снах не думалось, не гадалось, что мы здесь будем переживать такое. 24-го в шесть утра звонит старшая внучка, они жили в Гостомеле, только квартиру купили там, обустроились.

Звонит и говорит: “Бабушка, ты знаешь, что у нас уже война?” — “Как война? У нас ничего не слышно”. — “А вот так. Война. Собирайтесь, бегом собирайтесь”.

Ну, куда собираться? Никуда мы не собирались. Я звоню одной дочке, второй. Они были в Киеве. 24-го февраля приехали сюда. Бежали из Киева в Бородянку. Думали, тут будет спокойнее. К сожалению, с внуками приехали. Старшая внучка с мужем поехали сразу в Винницу, к родителям мужа. А мы все здесь. Старшая дочка у себя в доме, у них тут дача неполадеку. А мы — сюда. Когда начало “бухать” в Гостомеле, мы все взрывы слышали очень хорошо. Буча, Гостомель — все слышно было. И зарево. Взрывы, взрывы, взрывы … Почти все время канонада. Когда были взрывы со вспышками, было очень страшно. Мы бежали в погреб вместе с детьми. С нами было двое внуков: 10 и 13 лет.

Муж заходит, говорит: “Бегом прячемся!” Мы выскакиваем (у нас на два входа дома). Мы с мужем с одной стороны, дети с другой. Младшая первая в погреб, дочка только выскочила на крыльцо. А ее будто кто-то взял, поднял за руки и поставил. Пошла ударная волна. Все окна на веранде наружу вытянуло. Полностью наружу.

Такое ощущение, что это была вакуумная бомба. Потому что крыша у нас с той стороны поднялась и опустилась. Шифер подняло и опустило.

Было такое ощущение, что у нас на шифере ежики живут. Все в иголках было. Тогда мы решили, что дети не останутся здесь. Потом, после бомбежек, звонит старший: “У нас есть локация, как отсюда выехать”. Русские здесь были повсюду. Очень много танков шли по центру. Это было первого числа.

— Куда поехали дети?

— Дети поехали сначала в Винницу. Поехали в Тетерив через Варшавку, оттуда в Радомышль, в Винницу. Старшие остались в Виннице. Старшая внучка осталась. Зятья тоже. А младшая дочка с детками, со сватами, которые вырвались из Киева, поехали в Испанию и Португалию.

— Ви думали про эвакуацию?

— Нет! Не выезжали, хотя нам предлагали. Мы отдали бензин детям, чтобы была полная заправка. Наличные отдали. 24-го, когда дети приехали, мы пошли в Ощадбанк, чтобы снять наличные. Потому что в банкоматах ничего не было. Торбочку с едой сложили. Как мы можем все бросить? Мы еще раньше с мужем говорили, что останемся.

Мы никуда не поедем. Нам за семьдесят. Да, хочется жить, но мы не бросим ни наше подворье, ни двух котов, собаку, курочек и все это … Тут душа вложена. Как можно оторвать и уехать?

Мы очень радовались, когда второго марта в семь утра дети уехали. А в восемь начались новые авианалеты. Мы в погребе сидели с мужем и были счастливы, что дети уехали. Вот так было … О том, чтобы выезжать, даже мыслей не было. Муж мне предложил ехать с детьми. Говорю: “Как это я поеду? А ты останешься? Мы с тобой одно целое. Мы только вместе! ”

— Что было дальше

— Света уже не было. Пропали свет, газ, вода. Дети нам до этого набрали 50 литров воды. Молились, чтобы они куда-то доехали и вышли на связь. Но света не было, телефоны садились. Включали только для того, чтобы сказать, что мы живы. А потом связь пропала. Я сразу им сказала: “Не будет связи, не переживайте за нас. Все будет нормально. Мы свое прожили. Много позитива было в нашей жизни. А самый большой позитив — это вы и внуки, и это прекрасно. Единственное, что важно — поддерживать друг друга.

— Какая ситуация была в поселке?

— Мы не ходили, но слышали. Много чего слышали. У моей одноклассницы племянника убили. Парни ехали на машине, их расстреляли. И еще ее сестра сына похоронила. Молодого, совсем молодого … Потом соседа забрали “на яму”. Грабили, забирали все. И такое было. Невозможно было выйти за калитку. Только мы с мужем вышли, чтобы посмотреть на дачу дочки, летят вертолеты. Очень низко летят. Такое ощущение. Что сейчас провода зацепят. Или машины с русскими военными идут. Или стреляют. Или летят “Грады”. 

— Как долго Бородянка находилась в оккупации?

— Месяц. Даже не с первого марта, ее раньше оккупировали. К нам они пришли позже. У нас улица отдаленная, с Центральной они боялись идти. Ночью не шастали. Только по утрам. У нас было радио на батарейках. Мы радовались, что есть какая-то связь. Один раз было очень страшно, когда они выбили калитку. У нас она легко открывается. Зашли к нам. Остановилась машина: то ли БТР, то ли еще что. Их там много сидело. Зашли во двор, стали допрашивать. Офицер представился. Я не помню ни звания, ни фамилию, но имя запомнила — Александр. “Вы не бойтесь нас (рус.)”. Он русский был: трое русских и пятеро бурятов. Он сразу: “Опустить автоматы”. Все опустили.

Тут за гаражем постоял, там постоял, тут присел. Начал расспрашивать, мол, как вы тут, не бойтесь нас, мы ничего плохого не сделаем.  Я опускаю глаза и думаю: “Да-да. Была бы у меня возможность, я бы вас отсюда выгнала. Только нет у меня такой возможности”. Начали спрашивать про соседей: есть ли кто тут из Терробороны. Или, может, кто-то из военных. Я думаю: “Конечно же, я тебе сейчас расскажу, что у меня муж почти военный”. Начинаю говорить, глаза опускаю, потому что … Вы знаете, ком ненависти к горлу подступал. Какой-то нечеловеческой ненависти. Было желание выгнать их, но не было возможности. И страх за мужа был.

— Что с вашим имуществом?

— Ну, вот видите, трещина на гараже. И веранда немного потрескалась. Верхние окна все вылетели. Крыша была повреждена. Но пришел племянник мужа и все починил. А у племянника два снаряда прямо во двор прилетели. Они через улицу от нас живут. Он стоял во дворе с соседом, а тот говорит: “Разойдемся”.

Только в дом зашел, так снаряды и прилетели. Говорит, туда, где они стояли. Там такая воронка была. А на огороде два не взорвались. Просто торчали. Он сам военный. В Гостомеле в аэропорту работал механиком. Летал.

— Изменилось ли ваше отношение к русским?

— Все люди имеют право на жизнь, на свое мнение. Но самое страшное то, что у них пропала способность анализировать. Вот что страшно. Анализировать и хоть немного думать. Потому что есть знакомые, родственники. У мужа сестра в Москве. У зятя внучатая тетка в Твери. Они не верят. Они не столько не верят, как не хотят. Но все равно это родная кровь. У кого-то там друзья, кумовья. Страшно за них. Понимаете, просто страшно за них.

За все зло, которое они причинили, ответят перед Богом. А те, кто понимают, у них жизни нормальной не будет.

Мы молимся за наших парней и девушек, который там. Благодаря им мы живы. Желаем им здоровья. Очень больно. Если бы была возможность, разорвала бы врагов … Хочется, чтобы их судили. Говорят, пусть он сдохнет (путин). Да! Но хочется, чтобы он почувствовал нашу ненависть. И не только он. Ведь дело не в одном человеке. Там много таких. Я не знаю, наверно, у них черная зависть. Как это у вас это есть, а у нас нет? Почему? Я заберу! Вот эта черная зависть людей съедает. Страшно, больно за наших детей, которые погибли. Больно за тех, кто воюет, больно за тех, кто остается. Очень больно за детей.