Небольшая буханка серого хлеба, на каждую семью по четвертинке

Как развивались события 2014-го года в вашем регионе?

В 2014 году сильно пострадал железнодорожный вокзал. Сепаратисты шли со стороны Кременной, очень сильно обстреляли микрорайон, который назывался Линева. Это на въезде со стороны Кременной, частный сектор. Там дома были разрушены. Вокзал тоже разрушили, но железнодорожная линия не сильно пострадала. Люди погибли. Потом микрорайон отстроили, дома людям восстановили. Вокзал тоже восстановили. А этих гадов выгнали аж за Лисичанск. Не помню, как то село называлось. Они частично обитали в детском лагере отдыха, возле речки Боровая, которая неподалеку от нас. Их оттуда выгнали.

В лесу осталось много мин. У нас люди ходили в лес по грибы: возле села Воеводовка, между Рубежным и Северодонецком, два села у нас — Воеводовка и Щедрищево. Из Воеводовки двое мужчин ходили по грибы и погибли. На растяжке подорвались. Зашли в чащу, там все и случилось. Люди, у которых были коровы, водили их на выпас. Тоже рассказывали случай, как пастух нашел растяжку. Хорошо, что там никто не подорвался. Он позвонил в МЧС, они приехали и все там убрали. А сколько находили просто брошенных где-то снарядов, патронов. Чего только не находили мы вдоль реки Северский Донец. У нас от Рубежного до города Новодружковка мост был, так за ним и возле него столько снарядов было брошенных, что не сосчитать.

Как война 2022 ворвалась в вашу жизнь?

24-го рано утром, примерно в 4:30, мы с соседкой в палате вдвоем были. Я была в больнице с “Омикроном”, еще не весь курс лечения прошла, только семь дней минуло, а курс — десять. Утром что-то взорвалось со стороны села Ваваровка. Это северная часть города. Соседка говорит: “Ира, это, наверно, у нас на заводе, на полигоне”. Я отвечаю: “Где завод, а где — больница. Тут ничего никогда не слышно. Ты вспомни, ночью тоже что-то тяжелое летело и гудело”. Она: “Я думала — поезд”. — “Поездов нет возле больницы, никак не могло гудеть. Это что-то тяжелое летело”. А в 6:30 пришла медсестра и говорит: “Все ходячие — на выписку, завтракаем и выписываемся”.

Наш город запитан от двух водокачек. Наш микрорайон и завод “Зоря” были запитаны от водокачки Боровеньки, но ее, наверно, обесточили и перестали работать помпы. На третий день войны уже не было ни света, ни газа, ни воды. Нас спасало то, что у некоторых соседей были свои скважины во дворах. Мы там воду набирали. Когда мой дом стал непригоден для жизни, мы жили в доме знакомых, которые уже выехали всей семьей. Они многодетные, верующие. Я едва дозвонилась Татьяне, она говорит: “Живите сколько надо, берите, что хотите, пользуйтесь всем. Мы не знаем, когда домой вернемся”.

Вы были свидетелем разрушения гражданских объектов?

У нас снаряд упал на границе между двумя дворами. Мы потом с сыном прошлись, посмотрели, какие разрушения. Все близлежащие дома очень сильно пострадали после первого взрыва. Один дом через дорогу от нас (в него три снаряда за день-два прилетели) вообще сгорел, ничего не осталось. Там жили пять семей, теперь ничего нет. Но люди, слава богу, из этих домов успели уйти. Сейчас я даже не знаю, где они. Знаю только, что у бывшего директора школы был дом по диагонали от нас через дорогу, он за 40 минут сгорел. В соседнюю квартиру влетело, они с мужем едва выскочили. Сын у них жил в отдельном доме. Но тот дом тоже сгорел. Это тоже на моей улице, только немного дальше, за школой.

У нас на глазах попали в дом соседки — выгорел дотла. Ничего не осталось. У других соседей (дом на четыре квартиры), тоже за 40 минут все сгорело.

Когда кассетные снаряды падали, все провода разорвало. Просто куски проводов валялись по полметра и больше. В центр города иногда прилетало. Под обстрелы я еще не попадала, но видела все. Предприятие, на котором мой сын Даниил работал, горело: он на РКТК работал, это Рубежанский картонно-тарный комбинат.

Там постоянно горело. Склады горели, производственные помещения. Ужас, что творилось. Нам даже в нашем микрорайоне было это видно, а не только, когда находишься поблизости.

Где вы прятались во время обстрелов?

В моем доме жить было уже невозможно. Когда мы жили у знакомых, у них подвала не было. Мы просто стояли между двух хлевов. А на улице — 17, иногда — 20. Оденешься и стоишь, еще и одеялом накроешься и смотришь на небо — откуда летит. Сидели в доме, когда не сильно стреляли, а когда сильнее — дом подскакивал от такой тряски. Стояли между двух хлевов. Между коровником и курятником. Пока мы там были, в этот дом не попадали, но позади нас соседняя улица горела постоянно. Мы потом, когда обстрелы стихали, ходили смотреть. Думали, вдруг там кому помощь нужна. Некоторых соседей там уже не было. У кого был собственный транспорт — выехали. Остались только те, кому не на чем было выехать.

У вас возникали сложности с доступом к продуктам питания?

Иногда привозили из Северодонецка хлеб. Там на предприятии “Азот” пекарня была. У них еще было электричество. Все печи у нас в пекарнях электрические, хлеб без электричества не испечь. Оттуда иногда под обстрелами приезжала машина. Дорога постоянно обстреливалась. Потом люди, которые взяли на себя обязанность помогать соседям, получали те продукты: если хлеб был, бывало, делили на четыре части.

Это такая небольшая буханочка хлеба, на каждую семью — четвертинка.

Консервы привозили волонтеры. Мы делили все. Понемногу каждому.

Была ли возможность получать медицинские услуги во время боевых действий?

Одна женщина рассказывала мне, что узнала случайно, будто в городе только один или двое врачей остались. И несколько медсестер, которые не бросили людей. А все остальные убежали. И мер города спрятался в селе на севере от Варваровки. Со списками бывших АТОшников и тех, кто служит в ВСУ. Мне потом сын сказал: “Мама, хорошо, что вы уехали. А то и вас бы там убили вместе со всеми”.

Как происходила ваша эвакуация из города?

Мне очень плохо было перед отъездом, чуть инфаркт не случился. Потому что мне было страшно. Я дочери не могла дозвониться, связи не было. У нее двое детей. Нигде никакой информации. Многие люди, у которых не было собственного транспорта, не знали, куда им ехать, куда деваться. Железная дорога не работала, ничего не работало. У нас на второй день военных действий даже автобусы по городу не ходили. Ничего не было. Если надо было добраться до центра города, снять деньги в банкомате, какие-то лекарства и продукты докупить, то только пешком. Больше никак из нашего микрорайона невозможно было туда добраться.

Мы в очередной раз с сыном пошли пешком в бомбоубежище. Там был центр, куда продукты подвозили. Узнали, что скоро будут привозить продукты и забирать людей. Сын говорит: “Мам, давай, быстро”, а я от стресса уже не могла нормально ходить. Он меня за руку повел, мы собрали некоторые вещи в рюкзаки. Из документов только паспорт у меня, а у него пенсионное. Когда наш дом был под обстрелом, я не смогла даже наши медицинские карты забрать. Все осталось в квартире. Собаку едва успела отцепить и выпустить во двор, чтобы она на привязи не погибла. Кота не нашли: он испугался взрывов, в соседнем дворе в дровах спрятался, я уже не смогла его вытащить. Даже в том доме, где мы жили, собака выходила только ночью: воды попить, есть она не хотела. Ей страшно было, пряталась все время.

Когда мы выезжали маленькими бусиками, позади падали снаряды, мы это четко слышали. Даже водитель и сопровождающий военный все время ругались: “Черт возьми, снова чуть не попали”.

Когда мы доехали до Северодонецка, остановились ненадолго: что-то с колесом случилось. Водитель вышел и говорит: “Еще немного, отбили бы нам колесо”. Нас привезли в село Малая Золотаревка возле Лисичанска, оттуда мы на дизеле до Славянска добрались, там сели в эвакуационный поезд.

Вам есть куда вернуться после окончания войны?

Возвращаться некуда, дом разрушен. У нас еще кладбище было: с одной стороны обстреляли, а с другой — горело три дня. Кладбище расположено между сосен. Представьте, три дня сосна горела на кладбище. Там даже памятники разрушены, а у меня там почти вся родня. Еще одно кладбище за объездной дорогой, по нему танками прошли, а у меня там дед похоронен, который во Вторую Мировую служил. Дядя, мамин брат старший с женой там лежат. Еще некоторые родственники. Хочется поехать, хотя бы порядок навести. А так — некуда ехать, все разбито. Даже если приедешь, нет ни света, ни газа, ни воды. Как жить? Где жить? Не в землянке же. Там нереально жить в принципе.