‘С белым платком навстречу российскому танку’

Я живу одна. У сына здесь хозяйство, им и занимались. Мы выращиваем поросят, продаем мясо. Когда зашли русские танки, все сидели по домам, я боялась даже к окну подойти. Что-то гудело, скрежетало. Слышу, уже с этой стороны скрежет. Похоже, заезжал БТР, у соседки забор сломали. Посмотрела туда, а там танк вырвал на почте дверь, солдаты ходят. Вышла на улицу, они стали за забором и в голос: “Простите нас, простите. Мы видим, что вы здесь хорошо живете”. Я киваю, да, хорошо жили, пока вы не пришли. Говорят, мы вот ехали, у вас и поля засеяны. Говорю — да! Наши ребята борются за каждый клочок земли, все работают, хотят, чтобы все у нас было культурно и красиво. Потом их старший говорит: “И Киев от вас недалеко”. — “Да, недалеко, 50 минут”.

И в Киеве люди работают. У нас все работали, никто не голодал, с детьми все в порядке было. Пока вы не пришли! А теперь даже не знаю, что будет.

"Вот о нас говорят...” — “Что же о вас говорят?!” — “А говорят, дескать, мы насилуем...” — “Дыма без огня не бывает, значит что-то есть”. Опустили глаза, стоят. Я сама из Пермской области, а они были из Свердловской дивизии. У меня там тетя живет. Но мы ни с кем не общаемся оттуда. Ни с кем! До войны не общались почти, а теперь — тем паче. А потом просили они водички. Говорю, что ж, ребята, перелезайте через забор. У меня нет воды, а вот здесь колонка — идите, берите. Только не ломайте ничего, пожалуйста. Там стоял стол, они подставили еще один, перелезали и воду набирали. В Чернобыльском доме россияне тоже жили, там их было много. Сначала они были перепуганные, их там пощипали около Залесья. Один солдатик сказал, что их осталось меньше половины. Я говорю, ребята, вы бы пошли домой! Вам нечего здесь делать.

А потом здесь такие прилеты начались. Думаю, нельзя мне в доме сидеть. Неделю спала на ступеньках в доме, подальше от окон. Потом поняла, что надо уходить. Сын с невесткой у бабушки ее были. Так я пошла туда. Сын каждый день приходил дом проведать. Не боялся, ходил. Русские нормально с нами разговаривали. Говорили, давайте, мы вам поможем. Я в ответ, нам не нужно помогать, спасибо. Мы сами справимся. Выхожу как-то, поросенок лежит застреленный, передние и задние ноги отрезали, а туша лежит.

Страшно было на все это смотреть. Где-то там прилет был, хлев разбило. Свиноматку (триста килограммов) убило, поросята бегали вокруг. Я подумала, что пора уезжать. Сначала не хотели, внуку от младшего сына всего три месяца.

Побаивались, потому что ходили слухи, что и колонны расстреливают, и много чего может случиться. Так и сидели. Прилеты сильны были.

Люди выезжали: кто в Польшу уехал, кого-то разместили в Броварах. Невеста тогда заплакала, что была возможность уехать, а мы не воспользовались ею. Я и давай звонить подруге — Гале из Шевченково. Она говорит: “Марина, иди к кацапам, проси разрешение, у нас из Шевченково 20-го числа в два часа должен быть выезд”. Прибегаю к ним, помогите мне уехать. Детей нужно вывезти. А мне в ответ, вы не беспокойтесь, никто вас не тронет. Обвешайте машину белыми лентами и поезжайте. Только очень медленно. Если кто подойдет с оружием, выходите из машины и разговаривайте. Не сопротивляйтесь, не ругайтесь. Просите. Так я и поступила. Рома [сын] выезжает, я впереди иду, платок перед собой держу. Поехали! Танки кругом, а мы завернули за угол и едем потихоньку. Доехали до Чернобыльского дома, слышу — ревет что-то.

Летит танк! Ревет! И разворачивается на нас… Роман в машине, я встала перед танком и стою.

Он потихоньку развернулся и поехал в другую сторону, а мы — дальше. Смотрю, двое с автоматами идут. Я бегом к ним. Так, мол, и так, мне нужно вывезти детей. Нам их возле школы забрать нужно. Поезжайте, забирайте. Говорю, вы понимаете, там, похоже, прилет был. Пожалуйста, я вас очень прошу, вы идите вперед и предупредите, что здесь люди будут ехать. Чтобы нас не трогали. На русском я с ними разговаривала. Тронулись. Я иду, Роман едет. Доехали до кафе, там быстренько, за шесть секунд, собрали всех: сваху, ее дочь, малыша нашего и невестку. Я взяла один маленький рюкзак и все. Иду с белым платком, они едут возле меня. Все молитвы перечитала. У меня из-за стресса ноги начали отказывать.

Села в машину, говорю сыну, поезжай медленно, как я шла. До тракторного парка доехали, вылезает чучело грязное с автоматом. Я к нему, так и так… Говорит, подождите, я пойду у командира спрошу. Я давай ему паспорта показывать. “Поезжайте”. Доехали потихоньку до конца села. Говорю, Рома добавь немного газа, хоть каплю. Доехали до Шевченково, а они уже и там катаются. Танк или БТР поехал на Бобрик, на станцию. Женщина какая-то с ними разговаривает. Мы в 20 метрах остановились, я бегом к ним. Говорю, должна быть колонна, нам нужно в нее влиться, чтобы уехать. — “А какая-то колонна уехала”. — “Когда? Как давно?” — “Ну минуты две, три”. Мы давай их догонять. Догнали за Рудней. Вот так. В полшестого или в пять где-то уже были в Киеве. Мы уехали 20 марта.

Что вы делали дальше?

Моя сваха живет в Киеве, поехали к ним. Побыли там, а через два дня уехали на Западную Украину. Почти неделю были там, а пятого апреля я уже вернулась домой. Правдами и неправдами приехали сюда, потому что хотелось домой. Приехали, а тут — сущий ужас: все окна побиты, все побито. Был прилет вот сюда. От нашего сарая через улицу обломки кирпича летели.

Что с вашим имуществом?

Окна побиты. Трактор немного пострадал. Сарай полностью разбит. Свиньи бегали по селу. У нас было свиней около 80 штук. Осталось где-то 50. Некоторых россияне съели, некоторые разбежались. Головы валялись, шкура. Вот здесь стоял их БТР. Мне поставили окна, спасибо добрым людям, что помогают. Трактор пока не починили, нет средств. Сарай не будут нам делать, потому что он не оформлен. Уж как-то своими силами будем восстанавливать. Дай Бог, чтобы они только сюда больше не приходили. Я молю Бога и надеюсь, что этого больше не произойдет.

Что это за машина?

Это машина моего соседа. Прилет был, все и разлетелось.

Сосед здесь был?

Нет. Сосед уехал еще до того, как они пришли. Вон там, в первой квартире были детки. Они (россияне) спрашивали меня: “Здесь люди живут?” Говорю: “Да. И детки есть всюду, и в первой квартире двое маленьких детей, и здесь. Всюду дети. И все сидят по домам. Мы сидим как мыши”. Там они пошли туда и сказали: “Уходите отсюда, вы нам мешаете”. Люди ушли к родителям на другую улицу. Оттуда их тоже выгнали, они в шестнадцатиквартирный [дом] тогда ушли, насколько я знаю. У нас немного мяса и сала было, мы носили людям, раздавали.

Могли ли вы представить, что будет полномасштабная война?

Нет! Я даже подумать не могла, что у нас будет война. В пять утра нам нужно было ехать на базар, слышу — бух, бух, бух! Я ничего не понимаю, соседка звонит, говорит: “Марина, война началась”. А Роман не поверил. Говорит: “Мамочка, что ты придумываешь!” То ли тесть позвонил, то ли он ему в Киев. Говорит: “Приезжай быстро, Таню забирай с малышом”. Он поехал в Киев, забрал Таню и Танину сестренку Женю. Привез их сюда, к бабушке. Думали, что здесь будет безопаснее. Приехала сваха. Все мы были здесь. Я в своей квартире, а они у свахи.

Что было дальше?

Мы слышали рокот где-то далеко, в Задворичах. Слышали залпы, но все еще жили обычной жизнью. Знаете, у кого над ухом не пролетал снаряд, тот не знает и не представляет, что это такое. А я теперь знаю. Когда летит, ты падаешь на пол и думаешь, мало ли что… Я падала на пол и молилась Богу. Страшно было. Я сходила в центр, в аптеку, там люди стояли в очереди, лекарствами запасались. Пришла домой, села, пью чай, смотрю — люди бегут. Думаю — это беда! Если люди бегут — это беда. Мы уже знали, что россияне едут, но они проехали дальше.

Никто не ожидал, что они вернутся в нашу Богдановку. Но их там хорошенько пощипали, и тогда мы приняли бой. Они вернулись сюда вечером. За общежитием стоял танк, дуло торчало, а там люди сидели в подвале. Это какой-то ужас. А утром россияне начали хозяйничать. Зашли на почту, ко мне пришли. Наверное, нам повезло. Я слышала, что в селе насиловали женщин, дома жгли. Мужчину убили, кажется. И ребенка. Это ужасно, но все это было. У моей родственницы Вали забрали сына и мужа. Она была в Киеве на работе. Забрали и до сих пор неизвестно где они: ни в живых, ни в мертвых, нигде нет.

Но я нашла трудовую книжку ее мужа Коли. Она лежала на пороге возле соседской квартиры. Я думала, что это Наташи, соседки. Смотрю, Бобко Николай Антонович. Я не сразу поняла, кто это, а потом позвонила Вале, так и так, твоего Коли трудовая книжка здесь. Его документы до сих пор лежат у меня. Валя сказала, пусть они у тебя полежат. Ей так тяжело, что она даже не может их забрать. Еще один случай был. Стоял паренек, а кокарда на фуражке наша — “полиция”. Я ему говорю: “А что это у тебя?” — “Я — полицейский!” А теперь я себе думаю, у нас здесь полицейского забрали тоже, не его ли кокарда? Где он [русский] фуражку взял?

Какие у вас планы?

Ждем победу! Ждем и очень надеемся, что она будет скоро. Думаю, все у нас будет хорошо. Надеюсь только на лучшее. Будем продолжать наш маленький бизнес, будут жить люди и Украина будет процветать.

Изменилось ли ваше отношение к россиянам?

Я каждый день молюсь, чтобы Бог дал им разум. Чтобы они вернулись домой и никогда не лезли на чужие земли. Никогда! Ибо это большой грех. Наши города и села разрушены до основания! Это ужасно! Так нельзя! Иной раз они говорят такое, что уму непостижимо. Я недавно смотрела, одна россиянка скулит: вот посмотрите, это кладбище, здесь так много могил… Это вагнеровцы. Вагнеровцы? А наши дети? А наши могилы? Их мало? И в нашей деревне, и в соседских селах, и в Броварах. А у них — вагнеровцы? Тут детей маленьких из-под завалов достают. Рожают наши женщины в подвалах, в невыносимых условиях, а они роддома обстреливают. Ужас! Я не знаю, как они этого не понимают.