‘В мою машину выпустили более двадцати пуль’
Я попал под обстрел прямо на трассе. У меня в машине двадцать четыре пулевых отверстия, она ремонту не подлежит. Россиянин подъехал на легковушке, вытащил автомат через окно и начал в меня стрелять. Я попытался скрыться, завел машину. Двигатель был поврежден, на трех цилиндрах ехал, а он меня еще трижды пытался с дороги сбросить. Я начал терять сознание, но доехал до терробороны. Там мне оказали первую медицинскую помощь и отправили в больницу.
Две пули в плечо попали и одна рикошетом в голове застряла. Минут 20-ть он меня преследовал: по бамперу бил, разворачивал, но я продолжал ехать. Я с женой был. Повезло, она не пострадала. Пока меня везли в больницу, два раза переливали кровь. Едва довезли. Я сутки не приходил в сознание. У меня теперь нет половины кости, мышца повреждена.
Никто этого не ожидал! Снаряды прилетали на поля, мы слышали взрывы, но не думали, что до этого дойдет. Когда 14-го марта тушил пожар на автомойке (она в начале Дымерки горела), я видел танки и слышал взрывы, но все равно никуда не уехал. Не хотелось ничего оставлять.
Ни света, ни газа не было. Готовили на костре. На некоторых улицах был свет, телефон заряжали там. В Бровары ездили за продуктами. Здесь на Дымерском повороте нельзя было проехать, так мы через Гоголев ездили туда. До 15-го числа еще можно было прорваться. Потом бои начались на переезде. Россияне вошли и захватили этот район. Уже отсюда невозможно было выехать. Были постоянные прилеты, обломки падали во двор. Неспокойно здесь было.
Я нигде не прятался. У меня брат воюет с 14-го года, он сказал, если будет прилет, в погребе может засыпать. А если будет волна — выбросит через окно. Поэтому мы никуда не прятались. Постоянно дома были. Жена, ребенок и я. Втроем. Но потом ребенка решили эвакуировать, потому что через дорогу на огород стало прилетать. Мы решили ребенка вывезти машиной, тогда как раз должен был быть зеленый коридор, но его так и не открыли. Поехали своими силами. Собралось определенное количество людей, которые ждали зеленый коридор. Чтобы сильно не светиться, чтобы было меньше машин, посадили [детей] в четыре машины, и их увезли на вокзал. Всех, кто хотел уехать — туда.
С 14-го на 15-е взрывы были почти всю ночь. 15-го, где-то в девять, я поехал в Бровары за продуктами. У нас ничего не работало. Поехал в Бровары, а назад так и не смог вернуться — попал под обстрел в Гоголеве. Хоть и говорят, что там не было россиян, я попал под обстрел.
О доме
Дом одноэтажный. Четыре комнаты были, кухня, ванная, все как надо. Ремонт сделал, утеплил все. Прилетов было два во дворе, два в саду и один за домом. Выходит — пять. Приезжали эксперты, сказали, что дом под снос. Он с фундамента сошел. Восстановлению не подлежит. Говорят, что в дом прилетело где-то 21-го числа. Некоторые [люди] еще здесь были. Не все уехали.
На перекрестке стоял российский танк и там, где дом сейчас отстраивается, тоже два танка стояли. Здесь остались единицы: на пять домов, может, один-два человека. В основном все уехали, остальные в подвалах сидели до последнего. В деревне очень неспокойно было. Как послушаешь, где россияне жили, как себя вели… Ходили, отбирали все, что можно: телефоны, сигареты. А когда одному жителю все это надоело, и он попытался уехать отсюда, так они на БТРе догоняли и расстреливали.
Я вернулся сюда, когда наши все зачистили и начали пускать людей. Уже в апреле можно было возвращаться. Тогда сразу и вернулись. Без ребенка. Ребенок во Львове был все время. Как отогнали их подальше, так и вернулись.
О россиянах
Что им сказать? Много чего хочется… Я вообще не понимаю, чего они лезут? У них же собственных земель достаточно. Все у них есть. Что им вообще нужно? Да пошли они следом за российским кораблем!