Мечты, которые превратились в пепел

Мы не могли уехать, потому что у нас коровы стояли в хлеву. Не думали уезжать, но пришли наши ребята и сказали: “Если есть возможность — выезжайте, потому что завтра будет бойня”. И действительно, мы сидели в погребе, а в четыре утра полетели самолеты. Там такие на огороде воронки у нас, аж жуть! Тогда мы испугались и уехали.

Вот, покрытый белой пленкой, был наш домик. Он у нас был маленький, а сарай — очень большой. Мы строили все сами, с нуля. Держали коров, много их у нас было. И по 10-ть, и по 12-ть голов. Все вкладывали в строительство. Мало-помалу строили дом, сарай и все остальное. Технику покупали. Все, что было в доме, — холодильники, стиральная машина — теперь куча металлолома. Все здесь осталось.

Мы уехали 12-го, а 29-го сгорело все. Со стороны Андреевки чем-то стреляли. Здесь четыре дома сразу горели. Сарай вот здесь рядом горел, у нас все горело, там дальше горело. Второго числа нам позвонили люди из села и сказали, что все горит. Муж приехал третьего, еще все тлело, все горело. 29-го вечером они [россияне] это сделали, а третьего числа оно еще тлело.

Я позвонила мужу и спросила: “Витя, что там?” Говорит: “По колено в золе”.

Приехали, нигде ничего не было. Все сгорело, стояли только стены, как в гараже стоят. Перед войной мы поставили забор. Думала, сделаю здесь клумбы, аллеи и хватит с меня. Пенсионный возраст, буду отдыхать. Не дали отдохнуть, снова работаем, снова все делаем сами, строимся. Так и живем.

Когда на Донбассе была война, мне было страшно, но я этого не понимала. А когда мы утром встали коров доить, а оно грохочет... К нам приехал один мужчина и говорит: “Началась война”. Мы даже не знали. Я говорю: “Андрей! Не может быть!” Я думала, что россияне не придут сюда. А он говорит: “Они уже в Буче”. А я думаю, сейчас наши их — раз и развернут, и попрут назад. Думаю, ну как же они дошли до Бучи? Кто их пустил? Не верилось, совсем не верилось.

А дальше оно все время грохотало и грохотало. Потом пошли слухи, что они дошли до Бородянки. Но еще не было понимания, куда они идут. Не думали, не гадали, что они вообще придут сюда. А шестого числа село начало разъезжаться. Сначала все из Киева, отовсюду ехали в село, а потом стало потише. Я стояла с соседкой на дороге, как загрохочет! Я говорю: “Что это?!” А она: “Бежим!” Она упала под забором, а я забежала в погреб и думаю, где же Витя? Вскочила и держу дверь, не закрываю, а оно грохочет и грохочет. Это длилось несколько минут. Потом затихло, я к двери, а замок заклинило. Я испугалась и кричу: “Витя-Витя!” Он бежит, открывает, я вышла во двор и испугалась.

У нас дом был оклеен пенопластом: угол оторвало и все снесло. Пробило в гараже железную дверь, вылетело сквозь окно с той стороны. Что оно летело — не знаю.

У соседа разбило дом и парня 18-ти лет там убило. Я вышла из погреба, стала, смотрю и ничего не могу понять. Двор белый. А это пенопласт разлетелся, все разлетелось. Говорю: “Витя, что это? Что это было?” А он говорит: “Грады”. Первый раз, шестого числа, нас обстреляли “Градами”. А потом с шестого по двенадцатое мы сидели в погребе. Маму забрали к себе. Я иду коров доить, а Витя говорит: “Валя, готовься”. Я сразу корвалола напиваюсь и бегу. Подоили, покормили, напоили — а оно грохочет и грохочет. Страшно — и бегом в погреб. Так мы шесть дней просидели в погребе.

А потом, когда полетели самолеты, мы решили уехать. Мы, мама на костылях, соседи. Тетя Маруся говорит: “А куда? Куда?” Она с сыном. Куда? Мы в маленькую легковую машину все запрыгнули. Как — не знаю. Попросили только одного парня, который здесь остался, коров отвязать. У нас было шесть коров и двое телят. Говорю: “Саша, зайди, отвяжи скот, потому что я не могу, я упаду в том сарае и не встану”.

Когда мы ехали, все вокруг горело. Дома горели. Сущий ужас творился.

Мы через леса к Житомирской трассе ехали и ничего не понимали. Тетя Маруся спрашивала: “Валя, куда мы едем?” Говорю: “Я не знаю. Я не знаю, куда мы едем, едем и все”. Телефоны были разряжены, а когда телефон зарядился на одно деление, я позвонила сыну и говорю: “Сын! Мы выехали!” А он в ответ: “Мама, я чуть с ума не сошел, четыре дня с вами не разговаривал”. Он был в Каменец-Подольском. У него двое маленьких детей, они уехали раньше. Ко мне, говорит, приезжайте, но мы к ним не поехали. Мы поехали в Винницу и были там.

Муж вернулся третьего, а мы — аж двадцать третьего, накануне Пасхи. В субботу мы вернулись, а в воскресенье была Пасха. Со мной сын из Каменец-Подольского приехал, а через неделю я в Андреевской лежала с инфарктом. Двадцать лет строиться и остаться голой и босой. Голой и босой! Вот так.

Я их ненавижу! Считала их людьми, а сейчас я их просто ненавижу и все!