Никого нет, уже темно, ходят двое парней. Говорю: “Ребята, что вы здесь делаете?” — “Бабушка, идите домой”. Дети и зять покойный были дома, а я переночевала в сельсовете, на асфальте, застудила мочевой пузырь. Сколько я в лес ходила, сколько видела танков, сколько всего! Четыре большие ракеты оставили после себя россияне, а в глубине леса — противотанковые мины. 18 штук оставили. 25-го или 26-го они зашли в школу. Паб заняли, клуб и сельсовет. Они все позанимали, а потом видят, что завод у нас здесь есть, где сушка зерна, и туда пошли. Нам, слава богу, владелица магазина — Ирина, начала давать продукты. Чуть полегче стало.
У нас людей не пытали. Они пытали в Красном Роге. Я как-то ехала с дач — и танк навстречу едет. Я прижалась к стене, а шесть человек сверху на меня наставили автоматы.
Один вылезает из танка и говорит: “Бабушка, это вы?” Говорю: “Я”. — “Отложить, — говорит, — мы мирных людей не трогаем”. Они резко развернулись и уехали. Три колонны шли. Я встречала кадыровцев и бурят. Говорю: “Ребята, дайте сигаретку”. Кадыровец меня спрашивает: “Бабушка, какой вы власти хотите?” Я скрестила руки на груди и говорю: “Мне все равно, какая власть, главное, чтобы мир был на земле”. А второй, узкоглазый, дает пачку. Я смотрю, наш парень, лет 25 на тягаче, на первой машине сидит аж зеленый!
Пришла домой, говорю зятю покойному: “Сашка, набери бутылку воды”. Приношу бутылку воды, а россиянин говорит: “Бабушка, вы хотите нас отравить?” Говорю: “Нет! Если хотите, я глоток сделаю”. Я выпила, только тогда они пили. Когда колонна тронулась, тот паренек плакал. Говорит: “Бабушка, я с Житомирщины, я в плену”. И после этого я его уже не видела.
Мы пережили, конечно, многое. Восьмого марта как грохнуло что-то возле меня: то ли снаряд, то ли еще что. Я упала на лопату, которая возле меня стояла. Поранилась. Здесь столько техники стояло... Россияне сидели в беседке, а я собирала их пайки и раздавала детям, на дачи возила. Эта семья до сих пор мне благодарна за помощь. Я завтра еду к дяде Толе, проведаю. Их было семеро: трое детей и четверо взрослых.
Сначала россияне заняли Сосновку, Красный Рог, потом Шибеное. Когда наши зашли, откопали мужчину. 51 год. Из Иванкова. Подали в розыск. В школе дивизия россиян стояла, в пабе. Вот так-то. В клубе их медсанчасть была. Я проезжала, кадыровцы ждали врача и фура стояла с вяленым мясом. Они говорят: “Бабушка, берите”. Так я возила на дачи продукты. Россияне увидели, что у соседки есть скважина. Привезли свою станцию, воду брали кубами. Возили в Красный Рог. Жили мы, как говорится, на пороховой бочке.
Выходили, каждому кланялись, здоровья желали. А у самих душа так болела… Болела душа. Я даже поседела. У нас россияне были, белорусы и кадыровцы. Они воду брали, а один спрашивает: “А что вы, бабушка, на огороде сажаете?” — “Свеклу, картофель, огурцы”. — “А что такое огурцы?” А у меня были испорченные. Один другого спрашивает: “А их есть можно?” Тот отвечает: “Нет, но бабушки едят”. Так мы и выживали.
Заходили россияне в дом. Дочь на землю клали под автоматом, бросали стеклянные бутылки в печь и в дом бросали. Искали что-то. В конце концов ничего не нашли.
Мы выживали кто как мог. Помогали друг другу. Здесь две женщины у нас были. Захотелось покойной Оле лука и мяса — пошли на Красный хутор, на Небрат. А там россияне стояли всюду. Как пошли, так потом только кости нашли. Девочку (на этой стороне) дядя на улицу не пускал. Снаряд в стену дома влетел. Ее осколком убило. Десять лет ребенку. Один дом сгорел, второй, третий, четвертый — разрушены. А здесь были буряты настоящие. Мы шли с дочерью и покойным зятем, а они грузили машину свою побитую, так нас сильно проверяли.
Много их зашло и очень неожиданно. Боялись мы ходить, боялись все. Я бы их расстреляла, если бы мне дали автомат! Я бы их всех убила. Что они здесь делали? Зачем они сюда пришли? Мирных жителей стрелять? Земли нашей хотят? Больше они ничего не хотят. Они хотят всю страну забрать себе, ан не выходит.
