‘240 домов разрушены до основания, 700 повреждены’ — житель села Загальцы

Был спасателем, пожарным водителем, командиром отделения. Когда началась война, я уже был пенсионером. Не думал, что Россия может напасть на нас. У меня даже в мыслях не было, что так жестоко.

Уже 26 февраля под Бородянкой стояли 500 единиц техники: танки, БМП, БТР, машины, заправщики. Они [россияне], кажется, 30 числа зашли в Бородянку. Растянулись от Бородянки и чуть ли не до Киева, до Стоянки так точно. Конечно, их стали уничтожать помаленьку. Восьмого марта зашли наши военные. К тому времени я уже занимался эвакуацией людей на школьном автобусе. Восьмого числа я посадил детей с женщинами, но потом высадил их, потому что поступила команда, что будут заходить наши войска. Когда наши проехали по селу, по улице Независимости, я снова погрузил людей и повез на Мигалки.

Когда я пробирался, здесь уже было тяжко. Во время первой поездки видел танки, которые шли настречу. Но, слава богу, это ехали наши, украинские. Полегчало, конечно же. А так, едешь, смотришь, стоит колонна из 10 машин и все боятся ехать. Я эту колонну обогнал и дальше поехал. В Загальцы стекались люди из Бородянки, Дружни, других эвакуационных сел. Люди пробирались и собирались здесь, пока еще не было серьезных боевых действий. У нас они начались с восьмого марта, уже начали нас бомбить. А были еще авианалеты.

В 5:10-5:20 самолеты сбросили четыре авиабомбы. Взорвали подстанцию, две бомбы упали. И на детский сад еще одну бомбу бросили. Одна взорвалась, а вторая — нет.

Дома начали гореть с 12 числа. Начали жестоко бомбить, и на 17 число уже по нашей улице не было 17 домов. Дочь, которая уехала, звонит, жена из Киева тоже звонит, говорят, уезжай, но я ж типа герой!

Мой дом еще был цел, когда к соседу прилет был. Так у меня с гаража посыпался шифер. Я под гараж упал и лежу. Потом нервы немного сдали. В центре увидел один прилет и 15 числа отсюда перебрался в соседнее село Поташню, к матери. Потом зашли украинские войска в Поташню. 19-го россияне начали и ее обстреливать, фосфорные бомбы скидывать. 33 из 150 домов — разрушены под ноль.

19 марта я переехал в село Новая Буда. Утром проснулись от того, что жестоко бомбили наше село. Я вышел на балкон, смотрю через лес — черный столб дыма стоит. Я говорю, села уже нет, надо бежать куда подальше, страх господний здесь творится.

Я знаю, что здесь в селе мужчину одного пытали. 40 ножевых ранений и окурки об глаза тушили. У него деревянный дом был, печка, тепленько. Зима, морозы до 12 градусов стояли. Наши солдаты грелись у него. Дали деду закурить, ну еще не деду, 60 лет всего. Когда наши покинули село, россияне зашли, увидели амуницию, может, какую-то гильзу, может, патрон, может, что-то еще где-то валялось. Они же по домам ходили. Зашли, увидели эту картину и подумали, что он украинский диверсант. А людей в том секторе не было, вот они его и замучили. Издевались пока он не умер. Еще двух женщин расстреляли. И одного парня ранили, но они же его и спасли. Я об этом случае только слышал, за достоверность не ручаюсь.

Выходит, 240 домов под ноль, 700 повреждено, а всего у нас примерно 1300 домов в селе. У меня от гаража остались одни стены и то полуразрушенные. Я для начала окно поменял, крышу, чтобы можно было как-то жить. Там была летняя кухня, сарай, тоже все сгорело дотла. Здесь был дом, которого нет. Это я уже отстроил.

Куда прилетело? Вот туда, где соседский забор. Там у соседа собаку оглушило, больше недели отходил. А я как раз вышел, слышу — свист. Ну, куда прятаться? Упал под старую дверь и лежу. Слышу только — “гэп”! И шифер полетел. Только вставать, слышу снова свист. Второй раз — “гэп”. Я выбежал со двора и побежал куда глаза глядят. Я даже не видел, что там происходило.

15-го я отсюда перебрался в Поташню, к маме в деревню. Приехал еще 17-го, прорвался на свой страх и риск. Вот, видите, собаку спас. Хотел его забрать, потому что бросил, когда такое случилось. А потом мозги немного варить начали, сообразил, что животное оставил в вольере. Надо было забрать.

Когда российские войска отошли, я вернулся. Третьего апреля. Люди сказали, что в селе Поташня сгорел в доме мой родной дядя, и я приехал его похоронить. Вот такая картина вырисовывается. Руины — что в Поташне, что у нас в Загальцах. Здесь по улице проехать было невозможно. Разве что на первой передаче, потому что как даешь газу — сразу обломки ловишь.

Я не хочу ругаться, я бы их [россиян] просто… Я бы хотел, чтобы они пережили то, что я пережил. Не хочу даже худшего желать. Пусть россияне почувствуют все на собственной шкуре. Как это все происходит. Что им сказать, скоты они да и все.