Не могла, никогда в жизни не могла представить, что такое случится. Не могла поверить даже тогда, когда об этом сказал зять, которого забрали в первую очередь, потому что он пожарный. Потом связь пропала и стали бомбить. В огород бомбы падали. Видимо, по линиям электропередач били. Я была здесь с 24 февраля по 17 марта. Погреб нас спас. Мы с соседями там прятались. А в доме жили я, дочь старшая, зять и двое детей.
24-го я уже слышала, как что-то бахкало. Дочь была на ночной смене. Зять — пожарный, ему с работы позвонили и вызвали. Все уехали, а я с детьми осталась в доме. Связи не было. Я тогда еще работала, звоню по телефону шефу и не могу дозвониться. Хотела предупредить, что не выйду на работу, потому что детей не на кого оставить. По телевизору сказали, что началась война, что бомбят аэродром. Пока связь была, дочь звонила, плакала. Она не может доехать, и я одна с детками.
Страшно было, конечно. Потом коллега пришел, говорит, не волнуйся, фирмы закрыли, потому что нечем людям на работу добираться. Муж пошел в военкомат, чтобы записаться в терроборону. Записался, был в Бородянке, но иногда приходил. Он не сильно рассказывал, что там и как. А когда зашли колонны россиян, он показывал, как они подбивали КамАЗы то ли коктейлями Молотова, то ли еще чем-то. И тут началось…
Закрыли мы окна и прятались все в одной комнате, где окно было. Если тревога или бомбежка, бежим в погреб. Вот, дверь сарая выпала, когда бомбили. Первого марта как раз у дочери день рождения был, а нас начали сильно бомбить. Никогда не забуду, как она блинчики хотела жарить, а мы целый день просидели с детьми в подвале. Сильно нас бомбили. Муж приходил и рассказывал, что там происходит. Сущий ужас в Бородянке творился. Так мы и бегали в подвал до шестого марта.
Шестого марта младшая дочь стояла у окна, а за этим домом напротив нас упала ракета. Сияние было и взрыв сильный. Внучка стала у окна и говорит: “Бабушка, у меня сердце остановилось!” Я испугалась, а старшие смеялись. “Полина, если бы у тебя сердце остановилось, тебя бы уже в живых не было”.
Потом мы поняли, что выхода нет. Попросили детей уехать отсюда. Брат мой в Новограде живет, просил, чтобы к нему ехали. Люди выезжали с флагами белыми. По трассе невозможно было, потому что начали обстреливать ракетами. Вот здесь, рядом с моим домом, снаряд от “Града” при мне еще лежал.
Но мы были в подвале, когда он упал. А когда вышли, увидели эту гильзу. Я тогда говорю: “Поезжайте с детьми”. Когда Полина испугалась, зять как раз приехал и забрал их к куму, в село Мигалки. Там было потише. На три дня туда вывез, а потом его с работы отпустили, он отвез детей в Новоград-Волынский, а я оставалась здесь до 17 марта. Связи не было, но однажды СМСка дошла. Дочь пишет, что ее муж — военный, сказал, чтобы мама уезжала, потому что будет страх господень.
Что мы пережили, словами не передать. На психику повлияло так, что я только сейчас начала отходить. А потом еще известие пришло, что муж пропал без вести. Дом сгорел у соседей. Дочь написала, что Анатолий [ее муж] отпросится с работы и приедет за нами, а я попросила соседку, чтобы позвонила и сказала, чтобы не ехали сюда, потому что здесь происходило такое, что словами не передать. А как дом соседей сгорел, решили мы пешком идти. Вернулся сосед через дорогу, он был в соседнем селе — Новая Буда и забрал нас на своем Жигуленке.
Как он нас забирал… Разворачивается, а навстречу наш танк. Мы понимаем, что это наш, но вышло так, что мы под дулом оказались. Короче, ужас был. Когда я приехала к детям, дочь сказала: “Мама, ты на десять лет постарела”.
Мой дом сгорел. Попал снаряд, все загорелось. Вы знаете, я никому не желаю пережить то, что мы пережили. Но все же справедливость должна быть. Я никогда не желала никому зла, но все что мы пережили — очень страшно. Ничего хорошего россиянам не скажу. Пусть переживут такое на своей шкуре.
