Проти катувань. Електронне видання ХПГ (2003-2005) , 2003, #12

У справі "комсомольців-терористів" підсудні зазнають тортур. Один з обвинувачених вже помер, двоє голодують на знак протесту

"УМ" уже писала про справу, назва якої сформувалася сама собою: "справа комсомольців-терористів". Судові слухання по цій справі — у повному розпалі, і саме завдяки тому, що справа набула публічності в судовій залі, наразі надходять свідчення про пережите обвинуваченими, і свідчення ці (за умови, що вони правдиві, а в цьому, власне, немає підстав сумніватися) насправді шокують. Приклад останніх наводить "Українська правда", яка посилається, зокрема, на слова 17-річної Ніни Польської, заарештованої за участь у "терористичному угрупованні". Одеситку, яку частково врятувало тільки її неповноліття (через яке слідство було змушено звільнити Ніну на підписку про невиїзд), за її власними свідченнями, били відразу кілька працівників Ленінського РВВС міста Миколаєва. І це іще не все. Збоченці міліціянтської породи обіцяли також згвалтувати дівчину у "неприродний спосіб...". Утім, навіть це затьмарює інша трагедія — відмучившись по повній катівській програмі, помер інший фігурант "комсомольської" справи — двадцятирічний Сергій Бердюгін.

У час, коли надходили відомості про долю обвинувачених, у Відні відбувалась зустріч представників країн-членів ОБСЄ, присвячена "запобіганню тортурам". Україну на форумі представляла Ніна Карпачова, яка виступила з черговою інціативою — надавати жертвам тортур право голосу на "громадському трибуналі", який, на її думку, слід запроваджувати з певною регулярністю, аби жертви "нестатутних" відносин по лінії "обвинувачений—підсудний" могли всмак виговоритися. Цікава ідея, особливо вона має надихнути жертв згвалтувань або родичів померлих у міліцейських застінках. Ні, звісно, Ніну Іванівну можна зрозуміти: вона, як завжди, сповнена благими намірами, зокрема, намірами не замовчувати проблему, якою Україна з-поміж інших країн ОБСЄ може особливо "пишатися", але... Теревенями чи публічним душевним стриптизом жертв вітчизняних катівень покласти край тортурам не вдасться.

І навіть ті конкретні кроки, котрі активно обговорювалися за участю українського омбудсмана (пропонувалося розподілити порядок дій на три ланки: забезпечити процедурні гарантії під час затримання чи арешту; заборонити використовувати свідчення, отримані під тортурами; зробити невідворотним покарання посадовцям, які дозволяють або навіть заохочують незаконні методи дізнання) поки що сприймаються не з більшою довірою, ніж обломовські мрії на дивані. Так, колись, за іншого життя, можливо, все так і буде — і загратовані підозрювані почуватимуться у райвідділках міліції, як у Христа за пазухою, і винуваті правоохоронці плакатимуть кривавими сльозами через кожного скривдженого та приниженого. А поки що лишається цілком реальна проблема — на ймення "справа комсомольців-терористів". Вона чекає на втручання осіб, наділених владою, на активну увагу тієї ж таки Карпачової. Свій "Мозола" серед комсомольців вже є, але решта ще живі. Поки що живі...

День смерті кращий за день народження, сказав Еклезіаст. Думається, з цим можна погодитись, якщо між народженням та смертю випадає відрізок життя, протягом якого (хай і триває він "всього-на-всього" кілька годин) людині випадають тортури. Та ще й які... Майстри заплічних справ не перевелися на вітчизняних теренах, і достатньо пригадати свідчення, скажімо, фігурантів іншої справи — "9 березня", аби збагнути, чому у фольклорі смерть інколи називають "заступницею" абощо.

Від чого помер комсомолець і підсудний у справі про лівих "радикалів" Сергій Бердюгін? За офіційною версією, його спіткала хвороба печінки. Саме запалення печінки вкоротило віку молодому підсудному, що, погодьтеся, є не зовсім типовим з огляду на двадцятирічний вік Бердюгіна. Однак, за повідомленням сайту "Майдан", існує також медичне свідоцтво про смерть Бердюгіна N2697, підписане експертом Одеської міської лікарні пані Багитською (слухання справи відбуваються в Одесі, там же тривалий час знаходилися й обвинувачені, поки йшло досудове слідство).

Воістину, Бердюгіну "пощастило": якби він сконав у тюремній лікарні (тобто повністю підконтрольній в’язничному начальству), там би вже зуміли "склепати" потрібний діагноз, пише "Майдан". Однак незадовго до смерті Сергія, який був уже в дуже важкому стані, розмістили у "звичайній" міській лікарні. Відтак цивільні лікарі чесно зробили свою справу, дослідивши тіло покійного та зазначивши справжню причину його загибелі.

Як вказала у своїх висновках експерт Багитська, "рід смерті" комсомольця "не встановлено". Зрозуміло, що Багитська всього лише медик, а не політик, не представник Генеральної прокуратури (яка мала б зацікавитися даним випадком), не Уповноважений з прав людини. Якби пані лікарка виступала б в іпостасі однієї з перерахованих осіб, вона, можливо, вказала б інше: "Рід смерті — типово український. Громадянина Бердюгіна закатовано через традиції, яких додержується вітчизняне слідство..."

Після смерті Сергія Бердюгіна, його "колеги" по справі на кожному судовому засіданні (а тривають вони із великими перервами) вимагають від судді розслідування смерті юнака. І, ясна річ, суддя Тополєв, який курирує дану справу, з адекватною їхнім зусиллям наполегливістю закриває дане питання. Це також традиція нашого судочинства (випробувана ще у "справі 9 березня") — ігнорувати заяви підсудних щодо фізичного тиску. Головне, аби зізнання було. Хоча ні, не зовсім вірно: головне, аби був той, кому можна приписати це зізнання або ж навіть просто так засадити — без жодних з його боку "одкровень".

Як і в кожній політичній справі, у комсомольців є свій головний "заворушник", свій зверхник, який підбурював несвідомих чи напівсвідомих "поплічників" на протиправні дії. (У даному випадку йдеться, нагадаємо, про експропріацію з одеських крамниць "матеріальних цінностей"). Групу "експропріаторів", за версією слідства, очолював секретар Одеського міському ЛКСМУ, 34-річний Андрій Яковенко. Саме він нібито реалізовував награбоване, купував зброю та видавав газету "Рада робітничих депутатів", зі сторінок якої закликав до партизанської війни проти існуючого ладу.

Нині до головного обвинуваченого (як, утім, і до решти підсудних) не допускають рідних. У побаченнях відмовляють усім "за компанію", хоча лише декого з батьків обвинувачених слідство має намір використати як свідків.

"Відтоді, як заарештували Андрія, я не мала з ним жодного побачення, — говорить дружина Яковенка, Тетяна. — Я побачила його через грати на суді. Солдати мені навіть не дозволили підійти до клітки. Коли я питаю працівників СБУ, чому мені не дають побачень з чоловіком, вони відповідають: "Тому". І так само відмовляють родичам усіх інших ув’язнених. Мати спробувала нелегально передати Андрієві в СІЗО записку. Після цього нас викликали на допити в міліцію. Слідчі СБУ утримують мене від спілкування з пресою. Аналогічний тиск чиниться і на більшість лівих активістів Одеси", — наводить слова Тетяни Яковенко "Українська правда".

Проте на черговому судовому засіданні (10 листопада) двоє підсудних — Олександр Смирнов та Ілля Романов — оголосили сухе голодування. У такий спосіб вони протестували проти заборони листуватися з родичами. Наразі, однак, жодних кримінальних справ, порушених за фактами перевищення службових повноважень працівниками правоохоронних органів, в Одесі не порушено. До речі, Ніна Карпачова влітку відвідувала Одесу. Але катувань там не зафіксувала...

І наостанок. Вартими уваги видаються два моменти, дотичні до "справи комсомольців". Перший момент: навіщо її наявність була потрібна ініціатору та провіднику слідства — Службі безпеки? Є наступна версія: все, що робиться зараз у цій країні, робиться з огляду на президентські вибори-2004. У даному випадку — з огляду на те, як би вправніше скомпрометувати можливого кандидата від лівих (себто Петра Симоненка). Думається, що остаточне питання потреби у цій справі розв’яже її вирок — наскільки він буде жорстким, настільки й серйозними є плани влади відносно опозиції.

Другий момент полягає у тому, яку позицію (підтримки чи ігнорування) готові зайняти "старші товариші" одеських підсудних. Наразі утримаємося від остаточних оцінок, адже, за одними даними, керівництву ЛКСМУ вистачає коштів на святкові заходу з приводу 85-ї річниці утворення ленінського комсомолу, але не вистачає грошей на адвокатів для обвинувачених. З іншого ж боку, позавчорашній день у Верховній Раді відзначився полум’яною промовою нинішнього лідера ЛКСМУ та нардепа від фракції комуністів Андрія Поліїта. Поліїт нагадав перебіг подій у "комсомольській" справі, особливу увагу приділив смерті Сергія Бердюгіна та висловив своє ставлення до всіх висунутих СБУ обвинувачень. Рада почула Поліїта, країна (яка слухає трансляцію сесії) почула Раду, СБУ, як і завжди, звичайно ж, чула всіх, але висновки та конкретні дії - де вони? Проте, Сергія Бердюгіна вже не повернути... (Наталія Лебідь)

("Україна молода", №218, 22 листопада 2003 р.)

***

"Недавно в Одессе я пообщался с некоторыми родственниками арестованных ребят", — рассказывает руководитель украинского комсомола, народный депутат Украины Андрей Полиит. — Ко мне в руки попали документы, касающиеся внезапной смерти Сергея Бердюгина. И вот какие обнаруживаются факты. Когда Сергей умер, Одесским областным бюро СМЭ была проведена судебно-медицинская экспертиза. Во врачебном свидетельстве о смерти в числе ее непосредственных причин зафиксированы внебрюшная гематома, разрыв печени и закрытая травма живота. То есть речь идет о патологических состояниях, которые возникают в результате сильных ударов, избиений. В данном заключении также указано, что вид смерти не установлен. Таким образом, судмедэксперт подтвердил тот факт, что смерть Бердюгина наступила не в результате заболевания. Между тем, как известно, было сообщено, что умер Сергей после тяжелой продолжительной болезни — рака печени. Удивительно, ведь имеется медицинское заключение (результаты обследования на ВИЧ и обследования печени), где черным по белому написано, что печень у Бердюгина практически здорова, зафиксировано отсутствие запущенного заболевания, о котором сегодня рассказывают официальные источники. Датирован этот документ 20.10.2003 г. Из этого следует, что С. Бердюгин подвергался избиениям и истязаниям и что следствие, используя лживые заявления, пытается это скрыть. Мы сегодня не можем точно утверждать, где это происходило — в РОВД, в изоляторе СБУ или при перевозке задержанных с одного места на другое. Но однозначно, что это случилось после ареста.

Хотел бы обратить внимание и на такое обстоятельство. По словам адвоката и родителей умершего, фактически после тяжелейшей перенесенной операции, находясь в бессознательном состоянии, Сергей был прикован наручниками к кровати. Именно так "бдительные" органы стерегли человека, который уже никуда не мог убежать. На мой взгляд, это не только вопиющий факт нарушения прав человека. С точки зрения всякого здравого смысла эта жестокость не вкладывается вообще ни в какие рамки. После того как было выдано свидетельство о смерти, на маму покойного, на врача, который давал заключение, на людей, которые пытаются восстановить справедливость в этом деле, началось давление — звонки, угрозы, запугивание. Есть основания предполагать, что в результате этого давления родителям Бердюгина тело сына пришлось кремировать в срочном порядке. После смерти Сергея все арестанты моментально были расселены по разным камерам. Вероятно, сейчас каждый из них обрабатывается в индивидуальном порядке: что следует, а чего не следует говорить на суде".

По словам народного депутата, фальсификацией "попахивают" и документы, касающиеся медицинского обследования другого арестанта — О. Герасимова. Выданы эти медицинские заключения с интервалом в два с половиной месяца. Первое обследование датировано 12.03.2003 г. Оно фиксирует, что у Герасимова обнаружены серьезные нарушения здоровья (микрокардиодистрофия, недостаточность кровообращения). Второе заключение датировано 24.05.2003 и говорит о том, что была проведена судебно-медицинская и судебно-психиатрическая экспертиза, которая зафиксировала: гражданин Герасимов практически здоровым человеком и ни в какой медицинской помощи не нуждается. Вот так, за столь короткое время, находясь в застенках, человек чудесным образом "излечился".

"Знаю, что проблемы со здоровьем возникли не только у одного Герасимова, — рассказывает А. Полиит. — Однако, чтобы не привлекать к задержанным дополнительного внимания, чтобы никого никуда не пускать, чтобы скрыть факты истязаний, и выдаются такие фиктивные, абсолютно, на мой взгляд, фальсифицированные бумажки о том, что человек практически здоров. В этой ситуации мы в первую очередь должны добиваться комплексного медицинского обследования всех заключенных. Необходимо создать специальную комиссию, в состав которой входили бы независимые специалисты. Они должны выехать на место и серьезно изучить состояние здоровья каждого заключенного".

Большинство из задержанных, по нашей информации, подвергаются пыткам, избиениям и фактически лишены полноценной, действенной адвокатской и медицинской помощи. Были направлены соответствующие депутатские запросы в Генпрокуратуру. К проверке фактов физического воздействия на заключенных был привлечен Уполномоченный ВР по правам человека. Однако дальнейшее расследование фактов и издевательств над подследственными не подтвердило, были даны ответы, что никаких избиений, допросов с пристрастием не было. Объясняется это, скорее всего, тем. Что проверки были поверхностными и основывались исключительно на данных, которые предоставлялись милицией и СБУ.

"К сожалению, мы имеем дело с целой системой, — говорит А. Полиит. — Пыточное следствие — истязания, избиения, издевательство с целью выбить "нужные" показания и фальсификация уголовных дел — стали буднями наших правоохранительных органов и свидетельствуют об их деградации и вырождении. Понятно, что вину или невиновность задержанных ребят докажет суд. Мы же в этой ситуации должны привлечь внимание широкой общественности к тем вопиющим фактам произвола и беззакония, которые имели место во время досудебного следствия. Я думаю, что какую-то часть из тех обвинений, которые им сегодня предъявляются, из ребят безусловно выбили, потому что многие обвинения выглядят просто абсурдно: устойчивая конспиративная террористическая группа, партизанская война, создание Причерноморской советской социалистической республики…".

("Коммунист", №90, 14 ноября 2003 г.)

Пытки политзаключенных на Украине (в Москве – о деле «комсомольцев»)

В Одесской тюрьме убит один из них — Сергей Бердюгин.

Во вторник, 25 ноября, в 13.00, в Институте развития прессы (Тверской бульвар 20, стр.1, 2 этаж), состоится пресс-конференция. В пресс-конференции участвуют: Гефтер В.М. (Институт прав человека), Бабушкин А.В. (Комитет за гражданские права), Варфоломеева Е.Д. (межрегиональный фонд "Защита"), Федюков О.А. (Движение за освобождение политзаключенных — против государственного экстремизма), Смирнова Л.Р. (мать политзаключенного Александра Смирнова). Ведет пресс-конференцию Кагарлицкий Б.Ю. (Институт проблем глобализации).

Службой безопасности Украины (СБУ) в декабре 2002 г. были задержаны и взяты под стражу 11 человек, граждан России и Украины, боровшихся за права трудящихся на Украине. Это российские граждане: Игорь Данилов, Анатолий Плево, Илья Романов, Александр Смирнов, Евгений Семёнов, граждане Украины: Андрей Яковенко, Богдан Зинченко, Олег Алексеев, Сергей Бердюгин, Нина Польская, Александр Герасимов. Их обвиняют в "терроризме", "бандитизме", "призывах к насильственому свержению конституционного строя".

Задержанных подвергали чудовищным пыткам — били по половым органам, вставляли в них проволоку, загоняли иголки под ногти. Во время пыток Олег Алексеев пытался выколоть себе глаз с целью покончить жизнь самоубийством. Анатолий Плево вскрыл себе вены. У Андрея Яковенко произошел сердечный приступ. Особенно жестоко пытали Игоря Данилова. Его подвешивали на дыбу за скованные наручниками руки, били головой о стену, приковывали наручниками к кровати и при этом избивали, прыгали на него, в результате чего у него были сломаны рёбра, раздавлена грудная клетка и осколками рёбер повреждены легкие. Несколько дней он едва мог дышать и харкал кровью, у него возник гнойный плеврит, который чуть не привёл к смерти. Стремясь избавиться от чудовищных пыток, он пытался покончить с собой путём вскрытия сонной артерии.

В феврале 2003 года Богдана Зинченко, избитого и голого бросили в камеру на бетонный пол, где он пролежал 14 часов, в результате чего перенёс воспаление легких. Зинченко также многократно избивали и сажали в карцер. Семнадцатилетнюю Нину Польскую во время допросов избивали, угрожали изнасиловать всем отделом милиции. Когда её привезли из Николаева домой в Одессу (выпустив под подписку о невыезде после получения ее согласия сотрудничать со следствием), она была вся в синяках, и ноги от бедра и ниже были ободраны в кровь.

1 ноября 2003 г. от последствий пыток скончался 20-летний Сергей Бердюгин. Судебно-медицинский эксперт Одесского областного бюро судебно-медицинской экспертизы О. Багитская нашла в себе мужество выдать объективное заключение, которое свидетельствует, что Бердюгин был убит в тюрьме.

Вот текст этого короткого документа:

"Одесское областное бюро судебно-медицинской экспертизы.

Врачебное свидетельство о смерти ї 2697. Окончательное. Дата выдачи — 3 ноября 2003 года.

Имя, фамилия, отчество — Бердюгин Сергей Сергеевич.

Дата рождения - 25 апреля 1983 года.

Дата смерти — 1 ноября 2003 года.

Место смерти: государство Украина, город Одесса.

Причина смерти установлена судебно-медицинским экспертом Багитской О.О. на основании вскрытия. Непосредственная причина смерти, заболевания, которые вызвали и обусловили  причину смерти: Малокровие органов. Забрюшинная гематома и разрыв печени. Закрытая травма живота".

Таким образом, врачи констатировали смертельные последствия побоев и оформили их в объективное медицинское заключение — свидетельство об убийстве политзаключенного.

Трагическая смерть Бердюгина вскрыла правду о пытках политзаключенных, засвидетельствовала преступный характер процесса по "террористическому" делу №144.

(Движение за освобождение политзаключенных — против государственного
экстремизма, 17 ноября 2003 г, Варфоломеева Елена Дмитриевна)

Без жодного руху знаходиться у Верховному Суді касаційна скарга на вирок у "справі 9 березня"

Хотілось би дізнатись, як відбувається розподіл справ між суддями Верховного Суду? З власних (і надійних) джерел у Верховному Суді "УМ" відомо про те, яка активна протидія чиниться зараз суддями ВСУ у відповідь на всі спроби "повісити" на когось із них "справу 9 березня". Не хоче ніхто братися за неї, та й годі. Умовні матеріали цієї справи відфутболюються з одного суддівського столу на інший (хоча на даний момент ніхто ніякими матеріалами не займається взагалі, обговорюється поки що потенційна домовленість щодо кандидатури судді).

Нагадаємо, що попереднє потрапляння справи "про масові заворушення" до Верховного Суду виявилося безрезультатним. ВСУ повернув адвокатам засуджених їхню касаційну скаргу, навіть відмовившись витребувати з попередньої судової інстанції матеріали справи (а з цього, власне, мав би початися касаційний розгляд). Після того, як касація (в дещо відкоригованому вигляді) надійшла до ВСУ вдруге, вища судова інстанція вирішила не йти все ж таки шляхом дежа вю та прийняти "справу 9 березня" до розгляду. З цього самого моменту на вулиці Пилипа Орлика й почалися судомні пошуки судді, який погодився би взяти справу до свого провадження.

Чому досі не знайшлося добровольця? Відповідь — у суті справи та постановленого по ній вироку. ВСУ має обрати для себе один із двох шляхів: або затвердити вирок Апеляційного суду, залишивши без змін призначене підсудним покарання (яких, до речі, визнали невинними по ряду обвинувачень, приміром, у тому, що стосувалося скоєння підпалів, нищення майна тощо, але сидіти у в’язниці залишили), або ж зважитися на кардинально нове рішення. Як бачимо, альтернатив не так і багато.

Піти шляхом затвердження вердикту Апеляційного суду — означає для ВСУ, як представляється, втрату елементарної самоповаги (не можна ж, насправді, на всіх рівнях до безкінечності товкти "березневу" справу і повторювати недолугості, що звучали в кінотеатрі "Загреб"). Зважитись на принципово інший вирок — дорівнює передчасній пенсії (або, у кращому випадку, значному моральному тиску та цькуванню). Це усвідомлюють судді ВСУ, яким не імпонує бути ані маріонетками, ані усунутими від посади особами.

У стані подібного пресингу і обговорюються у Верховному Суді перспективи "справи 9 березня". На тлі цього у ВСУ назріває (чи дозріває) невдоволення головою суду - Маляренком. Як твердить джерело "УМ", нині

"трудовий колектив" ВСУ дедалі більше розшаровується на апологетів Маляренка та незадоволених ним. Група суддів, які вважають себе незалежними, намагаються послабити тиск голови та протистояти його вимогам.

Чи вдасться згаданим суддям підняти "бунт на кораблі" — покаже час.

Хоча ймовірність того, що Маляренко залишить свою посаду до президентських виборів, є дуже низькою. Та поки у ВСУ тривають підкилимні ігри, поки "справа 9 березня", як бездомний пес, шукає свого "господаря", засуджені "заворушники" продовжують відбувати свої терміни. За гратами їх лишається ще п’ятеро — така дрібниця порівняно із кар’єрними міркуваннями, чи не так? (Наталія ЛЕБІДЬ)

("Україна молода",№218, 22 листопада 2003 р.)

— Рассказывают, Виктор Иванович, что успешными контрдоводами милиционеров зачастую становятся пара-тройка ударов по печени или затягивание на голове задержанного полиэтиленового кулька. Любой во всем сознается…

— В последнее время у нас таких случаев нет, во всяком случае, жалоб на подобное обращение с подозреваемыми не поступает. Я категорически возражаю против применения пыток и уверен, что чем так добывать доказательства преступления, лучше пусть оно останется нераскрытым…".

("Время", г. Харьков, №133, 2 декабря 2003 г.)

Ирина Аннинская, Юрий Перхуров:

В ночь со 2 на 3 октября в поселке Роза были задержаны Сергей Гасанов и Андрей Сахно, совершившие побег из изолятора временного содержания в начале сентября. Мать Гасанова утверждает, что побег сына — следствие избиения его сотрудниками милиции. Наша журналистка Ирина Аннинская беседовала с Сергеем Гасановым после задержания.

Как сообщил первый заместитель начальника горотдела милиции, начальник криминальной милиции майор Юрий Ольховский, 2 октября, в 21.00, сотрудники милиции получили информацию о том, что Гасанов и Сахно прячутся на одной из дач в поселке Роза. Руководство горотдела вместе с сотрудниками подразделения «Беркут» отправились в Розу. Дача была оцеплена, и беглецам предложили сдаться добровольно. На что Гасанов и Сахно ответили, что будут сопротивляться до последнего. После этого сотрудники «Беркута» взломали дверь и, использовав приемы рукопашного боя, уложили сбежавших на пол. Задержание длилось не более двух минут. При обыске никакого оружия, кроме кухонных ножей, не было найдено.

Причину, по которой совершен побег, Гасанов и Сахно не объясняют. По имеющейся оперативной информации, Сергей Гасанов задолжал много денег в Запорожском СИЗО, возможно, проиграл в карты. Это могло стать толчком для побега. Имеется также информация, что поначалу бежать собирались все шестеро находившихся в камере, но четверо из них в последний момент решили остаться. Если до совершения побега Гасанову и Сахно грозил срок лишения свободы до трех лет, то теперь он может быть увеличен до семи лет.

Мать Гасанова утверждает, что ее сына избивали в ИВС

На прошедшей неделе в редакцию обратилась Нина Гасанова, мать Сергея Гасанова, которая уверена, что причиной побега сына стали невыносимые условия содержания подследственных.

Нина Петровна рассказала газете, что на второй день после задержания Гасанова ночью ей позвонил один из отпущенных из ИВС ребят и сообщил, что ее сына уже сутки там бьют.

— Я позвонила по 02, дежурный ответил, что никакого Сергея Гасанова у них нет. Не дождавшись утра, я была в дежурной части и там опять ответили, что такого нет, — утверждает Нина Гасанова. — На третий день я обратилась с заявлением в прокуратуру, в кабинет №6, к заместителю прокурора Сушко о том, что моего сына избивают, хотела, чтобы он освидетельствовал побои, но Сушко ничего не сделал, хотя это его прямая обязанность.

Нина Гасанова утверждает, что своими глазами видела побои на теле сына в тот момент, когда его привели в кабинет к следователю. «Правая его нога зависала в воздухе, а на левую он не мог стать, его вели под руки. Когда я подняла рубашку и увидела кроваво-фиолетовые полосы по всей спине и в области почек, я не смогла сдержать крик…» — написала Гасанова в газету.

Мать Сергея Гасанова утверждает, что сын передал ей записку из ИВС, в которой писал: «Если тебе дорога моя жизнь, спасай. Меня бьют двое суток по два часа, по два человека, одевают противогаз, чтобы не было слышно, как я кричу, они мне всё отбили, плюю кровью…» Сама записка, по словам Нины Петровны, была изъята во время обыска в ее квартире после побега сына.

Нина Гасанова заявила, что она не единственная мать, чей сын пострадал от сотрудников милиции. По её словам, еще несколько матерей обращались с жалобами в областную прокуратуру и готовы подтвердить свои слова в редакции. На сегодняшний день в редакцию никто не обращался.

Разговор с Сергеем Гасановым

Благодаря содействию заместителя начальника горотдела милиции Юрия Ольховского, журналистка «Делового» Ирина Аннинская была допущена в изолятор временного содержания и в присутствии двух сотрудников милиции смогла задать Сергею Гасанову несколько вопросов.

— Сергей, Ваша мама утверждает, что сотрудники милиции Вас избивали еще до совершения побега. Это правда?

— Нет, меня не били.

— Ни до, ни после побега?

— Не били.

— Есть ли у Вас какие-либо жалобы или претензии к сотрудникам милиции?

— Нет.

— Почему в таком случае Ваша мама утверждает, что вас избивают?

— Я ничего об этом не знаю.

Прокуратура

Заместитель прокурора города Дмитрий Липченко не смог однозначно ответить, обращался ли Гасанов или его мать с письменными жалобами на действия сотрудников милиции в прокуратуру. Однако он заявил, что все жалобы задержанных, арестованных и подследственных или их родственников на то, что сотрудники милиции избивают их, проходят проверку. Как сказал Дмитрий Липченко, жалуются «довольно часто». В случае подтверждения данных, указанных в жалобах, в отношении милиционеров возбуждаются уголовные дела. В этом году ни одного подобного уголовного дела не было возбуждено. Помощник прокурора Виктор Сушко пояснил, что он один раз допрашивал в своем кабинете Гасанова по жалобе одного из подследственных, которого якобы также избивали сотрудники милиции. Гасанов никаких показаний по этой жалобе дать не смог.

Знающие люди утверждают, что…

Те, кто побывал в местах лишения свободы, утверждают, что в милиции бьют. Бьют с единственной целью — получить признательные показания. Однако сами милиционеры заинтересованы, чтобы следов побоев не оставалось. Способов и методов предостаточно. В противном случае, могут быть неприятности. Кроме того, арестованного со следами побоев не примут на этап. «Принимающая» на этап сторона не возьмет такого арестованного, так как уже на конвоиров может пасть подозрение, что именно они избивали арестованного. А если, не дай Бог, арестованный умрет на этапе, отписываться будешь до конца жизни.

(“Бердянск деловой”, №46-47, 9 октября 2003 г.)

Із висновків адвоката Олексія Кобця:

"З рапортів працівників міліції, заяви водія Березовського, свідків видно, що конфлікт не носив злочинного характеру, і в кращому випадку підпадає під категорію адміністративних правопорушень".

Проте працівники ТУМу Солом’янського районного управління, куди після експертизи на алкогольне сп’яніння відправили Олексія з Юрієм (третій учасник втік), були іншої думки. "Добрий" опер-лейтенант Раєвський не мав бажання зволікати, а відтак документи про затримання не оформляв і просто кілька разів ударив Олексія по нирках. Потім наказав підписати якийсь протокол. Затриманий хотів його хоча б прочитати, і на хлопця знову посипався град ударів києм. Під час знущання Олексій кілька разів непритомнів.

— Це тобі за те, щоб не був таким розумним, — популярно пояснив "охоронець порядку". Довелося Олексію, не читаючи, підписати брехливі, вибиті побоями, свідчення. Але про це, його мати, Надія Олексіївна Кобець, довідалася лише вранці.

Розповідає Н.О. Кобець:

"Приїхавши до ТУМу Солом’янського району разом з матір’ю Юрія Канцідала, ми побачили Юрія. Канцідала було по-звірячому побито, футболка була геть скривавленою. Я зайшла до кабінету начальника карного розшуку Шкабаровського, спитала, де мій син, що сталося, і попросила, щоб мені показали Олексія. Коли його привели, я жахнулася. Обличчя було настільки понівечене, що він навіть не міг говорити. Я мимохідь підняла синову сорочку й побачила, що вся його спина в синцях. Коли я почала вимагати адвоката, начальник карного розшуку мене "заспокоїв", мовляв, це просто бійка, адвокат не потрібний і після свідчень Олексія звільнять. Викликаний сержант забрав сина...

Вийшовши на вулицю, водій таксі Березовський розповів, що хлопців побито не таксистами, а в міліції, і що били їх особисто при ньому. Окрім того, Березовський цинічно заявив мені, що він зв’язаний з прокурором і збирається "розкрутити" мене на гроші. Не соромлячись людей, він почав смакувати подробиці, як Олексія били в міліції при ньому. Почувши таке, я знову піднялася до Шкабаровського".

Нагадаємо, що лікар Ю. Сіваш, коли Олексія направили на експертизу на алкоголь, зафіксував у нього лише "подряпину на лобі і гематому лівого ока".

Припертий до стінки пан Шкабаровський і не заперечував, що над Олексієм знущались в міліцейських катівнях. Та тільки-но Надія Олексіївна прямо з кабінету почала дзвонити адвокатові, в хід пішли усі можливі й неможливі умовляння: адвоката не потрібно, зараз вашого сина відпустимо. Умовляння подіяли. Жінка дала слово, що не скаржитиметься. Тим часом від перенесених побоїв Олексію стало погано, і вже самі міліціонери змушені були викликати "швидку". Лікар повідомила матері, що залишила в міліції супроводження на госпіталізацію, але Олексія їй не віддали.

— Мені сказали, що він злочинець, і його повезуть під охороною, — повідомила лікар.

Нарешті слідчий Патюк вивів Олексія з товаришем, поставивши умову, щоб при першому ж дзвінку ми привезли йому дітей. На законну вимогу про видачу документів на засвідчення побоїв почалися погрози: поскаржитеся — буде гірше. Супроводження на госпіталізацію прийшлось віддати.

— З найближчого таксофона я викликала "швидку", яка й відвезла в лікарню Олексія і Юрія. Юрію, до речі, зламали ногу. В лікарні ми не сказали, що дітей побила міліція".

На лікарняному ліжку Олексій провів тиждень. У нього виявили не лише численні гематоми на спині й голові, а й закриту черепно-мозкову травму, струс мозку. Але Надія Олексіївна дотримувалася даного "ментам" слова не розголошувати факти тортур її дитини. До вересня Олексія не чіпали. Почалося з телефонного дзвінка: "Проти твого сина порушено кримінальну справу, йому загрожує 3,5 роки тюрми. Сплатиш по "штуці" баксів за рік...". Надія Олексіївна відмовилася платити. В листопаді зателефонували знову. На дзвінок жінки по висвітленому на АВН номеру відповіли, що це прокуратура. Однак вимагачі не врахували, що в матері були на руках фотографії побитого сина і офіційне підтвердження побоїв В середині грудня 2002 р. Матері Олексія зателефонував слідчий Максименко з вимогою прислати сина для надання свідчень.. Налякана мати передзвонила на телефон довіри МВС, і її запросили до розмови. Тим часом новий слідчий заповзято взявся за справу.

"Після мого візиту до ГУ МВС Києва на мене знову почалися "наїзди" пана Максименка, мовляв, мені не пробачать скарг, тому що керівництву довелося вивезти неміряно пакунків на Володимирську. Якщо не вдалося зробити Олексія наркоманом і алкоголіком, то зроблять з нього наркокур’єра, мене ж просто закопають". Скарги у всі правоохоронні органи виявилися проігнорованими. Щоправда, упертій матері вдалося добитися часткового визнання правоохоронцями своєї провини. Заступник начальника управління по роботі з персоналом ГУ МВС в Києві М. Майстренко повідомив, що міліціонери, які тримали сина у черговій частині без оформлення документів, притягнуті до дисциплінарної відповідальності. Про побої не було сказано жодного слова.

А в лютому 2003 року Олексій з матір’ю вже знайомився з обвинувальним висновком. Чого тільки не навісило на нього слідство?

Було ясно, що в суді випливуть усі фальсифікації, і, можливо, доведеться відповідати за злочини. Ось чому наприкінці слідства нерви у пана Максименка вже не витримали. "Свідки — наші, твого сина посадять, а я працюватиму в прокуратурі", — нахабно залякував слідчий. Звичайно, посадити Олексія не вдалося. Але посади і звання міліцейські фальсифікатори таки врятували...

("Українська газета", №43, 20-26 листопада 2003 р.)

В редакцию поступили документы, зафиксированные официальными правоохранительными органами. Они позволяют нам заявить, что в Украине, а в частности, в Святошинском РОВД г. Киева продолжает действовать установившаяся в органах МВД традиция беспредела и безнаказанности по отношению к гражданам Украины. Несмотря на то, что новый министр МВД меняет, как перчатки, руководителей региональных Управлений МВД, в нижних структурах всё остаётся без изменений.

Те же наглые и полупьяные "морды" оперативников и следователей продолжают издеваться над народом, безнаказанность и круговая порука царит в райотделах. "Фашисты" в форме МВД уверены, что их невозможно наказать. Отсюда гибель и инвалидность сотен невинных граждан, убийства журналистов и предпринимателей, и просто честных и порядочных граждан.

В первой части нашего материала мы даём запротоколированные показания подозреваемого и задержанного год назад жителя Киева. Его фамилия изменена, так как он до сих пор находится в СИЗО. Это уникальное дело, где суд не имеет доказательств совершения подозреваемым преступления, но, находясь в сговоре с РОВД и прокуратурой, пытается спасти от справедливого суда сотрудников МВД за применение пыток и издевательств над подозреваемым. Фамилии сотрудников МВД, принимающих активное участие в этой трагедии, настоящие.

Показания и заявление подследственного N… на суде.

"… Все, что было предъявлено мне в обвинение — неправда и фальсификация.

Задержали меня 15.11.2002 года вместе со свидетельницей по делу Рыбаковой Асей. Привели меня в Уголовный розыск № 6 (ТОМ №1, Святошинский РОВД г. Киева). Задерживали меня оперативники по фамилиям Савенко, Сиренко, Гарбовский, Попович, Шумский. Когда привели в ТОМ № 1, меня сразу обыскали, при этом ничего не изъяли противозаконного и запрещенного. Я спросил: "За что меня задержали?" Савенко ответил: "Ты ранее судим за угон машины, значит, и этот угон совершил ты". На мои заявления, что я этого не делал и прошу адвоката, Савенко мне ответил: "Хрен тебе, а не адвокат. Если не сознаешься по-хорошему, то сознаешься все равно. Будешь висеть на "ломе", пока не признаешься".

После этого Савенко приказал своим оперативникам, чтобы мне связали руки под ногами толстой шлейкой, заложив под нее рукава спортивной куртки. Затем они взяли в кабинете железную вешалку, просунули ее между моих рук и ног и подвесили меня между стулом и столом. Я начал кричать, что я не виновен, чтобы меня отпустили и не мучили.

На это Савенко и Попович сказали, что ответ не верный и начали меня раскачивать, чтобы было больнее. В таком положении я потерял сознание. Сколько я провисел на "ломе", я не знаю, очнулся от удара ладонью по лицу. Надо мной стоял Гарбовский. Он спросил: "Ну, что вспомнил, как ты угнал машину?". Я сказал, что я этого не делал.

Тогда, Гарбовский обращаясь к своим коллегам, сказал: "Давай, как в прошлый раз повесим на "ласточку", тогда он сознается". В это время в кабинет, где меня истязали, вошел оперативник Киндарс Иван Иванович и, увидев меня, закричал, что вот ты и попался и что он меня сейчас прибьет.

После чего, начал бить меня рукой по лицу и ногами по моим ногам. Так как я находился на полу, то он схватил меня за ноги, снял с меня кроссовки и, заломив ноги, начал бить по пяткам резиновой дубинкой, затем схватил меня за волосы начал таскать меня по полу.

После моих криков о помощи, которые слышала Рыбакова Ася, так как находилась в соседнем кабинете, меня отпустили и, одев наручники, увели в камеру. Куда делась Ася, я не знаю.

На следующий день 16.11. 2002 года меня вывел из камеры Савенко и завел к себе в кабинет. Он закрыл занавески на окне в кабинете и приказал мне раздеться. После этого меня поставили "на растяжку" и начали бить и заставлять подписать бумаги о признании вины или написать явку с повинной. Я отказался вообще что-либо говорить и попросил, чтобы позвонили домой родителям, чтобы они прислали адвоката. На эти мои слова Савенко отреагировал тем, что схватил толстую книгу и начал ею бить меня по голове. Я начал кричать. Второй оперативник Гарбовский закрывал мне своими руками рот, чтобы не было слышно криков. Я терпел эти издевательства, сознание начало мутиться.

Тогда один из оперативников, не знаю, кто именно, сказал: "Давай на дубинку наденем презерватив и засунем ему в зад! Тогда он все признает!". Это было последней каплей, и я не выдержал. Я сказал: "Пишите все, что хотите, я подпишу".

Я подписал все, что написали оперативники ТОМ №1. Меня так изувечили, что писать я не мог, у меня были порваны связки, и пальцы рук не слушались. Я сказал Гарбовскому, который якобы снимал с меня первые показания, что не могу писать, руки покалечены. На это, он мне ответил: "Подписывай, как можешь". Я взял ручку и написал под диктовку Гарбовского все, что он мне приказал. Мой почерк в материалах дела свидетельствует о том, что ко мне применялись пытки и насилие. Я не мог никуда пожаловаться, ни от кого получить помощи, так как ко мне не допускали ни родителей, ни адвоката. Писать я не мог, руки болели, бумаги у меня не было, и ее мне никто не давал.

17.11.2002 года — это было воскресенье, я целый день пробыл в ТОМ №1, где со стороны дежурного ко мне применялось психологическое издевательство. На мои просьбы о туалете и закурить (сигареты и еду приносили родители) дежурный отвечал, что, если я буду делать, что хотят опера, тогда я буду курить и ходить в туалет. Видимо, дежурный не знал, что я уже все подписал. Отсюда следует, что оперативники давали указания своим подчиненным, чтобы они морально воздействовали на меня.

18.11.2002 года в 10-00 утра в камеру зашли Гарбовский и Савенко и, одев на меня наручники, вывели на улицу и посадили в какую-то машину белого цвета на заднее сидение и повезли в РОВД Святошинского района. На переднем сидении, рядом с водителем, сидел неизвестный мне мужчина. Уже на суде я понял, что это был потерпевший.

Когда машина проезжала мимо моего дома, Савенко предложил мне за 2000 долларов устроить побег. Я ответил, что не хочу пулю в спину, и чтобы ехали в РОВД. Я надеялся на следственные органы Святошинского района.

Привезли меня в РОВД, мы поднялись на 3-й этаж. Гарбовский завел меня в компьютерный отдел, а Савенко с потерпевшим пошел к следователю Самойленко. Когда процедура в компьютерном отделе закончилась, Гарбовский вывел меня и завел к следователю Самойленко, предварительно пригрозив, чтобы я не отпирался, потому что все равно у меня ничего не выйдет, так как у них уже есть свидетель и доказательства.

Я надеялся найти защиты у следователя. Когда мы остались со следователем Самойленко в кабинете вдвоем, я заявил ему, что я ни в чем не виноват, что не совершал этого угона и что меня били и заставили подписать эти бумаги.

Я показал ему мои изуродованные руки, на что он сказал, что ничего не знает, может быть, они у меня всегда такие, и начал меня уговаривать, чтобы я не сопротивлялся и не мешал следствию. Когда я начал давать показания, что в ночь угона я находился дома, и это могут подтвердить мои родители, он перестал записывать показания, сказав, что я вру, и он меня задерживает на 3-е суток.

Он взял меня за наручники и повел в камеру уже в РОВД Спустившись вниз к следственным камерам, следователь передал меня дежурному. Пока дежурный меня обыскивал и записывал в журнале, я увидел в дежурке начальника ТОМ №1.

Следователь Самойленко тоже увидел его и побежал к нему жаловаться, что я отказываюсь от своих показаний, данных в ТОМ №1, так как они выбиты. Меня закрыли в камеру. Минут через 20 в камеру пришел дежурный и вывел меня в коридор, там стояли Савенко и Гарбовский, те, что меня били, они сказали, что повезут меня обратно в ТОМ № 1 на доработку, вывели из РОВД, посадили в машину и повезли в ТОМ № 1. Приехав в ТОМ № 1, меня завели в кабинет, мои мучители взяли резиновые дубинки и начали бить куда попало. Я начал кричать, но такие крики никого, видимо, в ТОМ №1 не удивляют, никто не пришел ко мне на помощь.

Тогда я сказал, чтобы меня не били, я все признаю. Меня, не заводя в камеру, увезли в РОВД к тому же следователю Самойленко.

Впоследствии при каждом следственном действии следователь Самойленко угрожал мне, говоря, что если я не буду подписывать протоколы, он позовет сотрудников ТОМ № 1, тех, что издевались надо мной. Я подписывал все протоколы, не читая, под диктовку следователя. Все, что указано в материалах дела, это не мои показания и не мои слова. Все это выдумано оперативниками ТОМ № 1 и с их слов записано следователем.

На очной ставке с Рыбаковой Асей я уже не сопротивлялся, у меня было подавленное состояние, очень болели руки и все тело.

На следственный эксперимент меня возил следователь не с конвойной службой, а прикованным наручником к оперативнику Сиренко, который принимал активное участие в моем задержании и избиении в ТОМ № 1. Понятые на следственном эксперименте были, но это были знакомые оперативника Сиренко, так как общались они между собой как старые знакомые, на "ты". На следственном эксперименте следователь говорил мне: «Покажи рукой вот сюда», и меня при этом фотографировали.

Это повторялось в нескольких местах. После этого меня отвезли обратно в РОВД. Протокол принесли подписать в камеру только поздно ночью. Как потом из материалов дела я узнал, фотографии не получились. Следователь объяснил это неисправностью фотоаппарата. А я считаю, что на фотографиях были видны мои изуродованные руки. Такая улика операм не нужна.

21.11.2002 года меня повезли на санкцию к судье.

Перед тем как зайти в зал судебного заседания следователь Самойленко цинично напомнил мне об избиении операми и сказал, чтобы я не противился, все равно мне никто не поверит. Когда вели на санкцию в суд, прокурор со мной не беседовал. В суде вину свою я не признал. Судья М.Беда спрашивал: "Вы, я вижу, ранее судимый. Наверное, еще придется посидеть". Я ответил, что не совершал угона, на что получил ответ от судьи: "Потом разберемся! Вы не против, если я Вас закрою, т.е. санкционирую?" Я ответил, что против, что я не виновен.

Когда следователь Самойленко принес дело, чтобы я ознакомился с материалами и подписал, я ему опять заявил, что я не виноват.

Следователь сказал, что пока я не подпишу дело, он не даст свидания с родителями. Я подписал дело. Только на свидании с матерью я смог все рассказать, как было на самом деле, и попросил нанять адвоката. Я написал жалобы в прокуратуру и в суд, но их никто во внимание не принял"...

В настоящее время продолжается суд после повторного досудебного следствия. Практически все свидетели подтверждают невиновность подследственного. Но тогда надо судить "Святошинских оборотней в погонах"? Восторжествует ли справедливость в нашем демократическом государстве?

Вопрос, конечно, интересный…

(Редакция Центра политического прогнозирования им. Г. Гонгадзе, “Українська газета”, №44, 27 листопада-3 грудня 2003 р.)

Из текста Заявления адвокатов подсудимого в Верховный Суд Украины.

Голові Верховного Суду України

Копія: Голові Святошинського районного суду м. Києва

адвоката Федорова Олега Йосиповича (04050, м.Київ-50, вул. Дегтярівська,6) та К.К.К., захисників підсудного Н.Н.Н.,

ЗАЯВА

про відвід суду та зміну підсудності

... На черговому судовому засіданні 21.10.03р., згідно нашого повторного клопотання, був нарешті допитаний свідок А.А.А...

У цьому ж судовому засіданні були допитані як свідки оперативні працівники міліції Савенко В.М. і Гарбовський В.А. (які, за свідченнями підсудного Н.Н.Н., приймали участь у його побитті, тортурах та знущаннях над ним в період 15-18 листопада 2002р. з метою примушення Н.Н.Н. до підписання необхідних їм пояснень та показів), а також слідчий міліції Самойленко С.А. (який, за словами підсудного, знав про його побиття оперативними працівниками міліції, бачив на підсудному заподіяні ними тілесні ушкодження, але на судово-медичне обстеження затриманого Н.Н.Н. не направив, покази про побиття в протоколі допиту не відобразив і 18 листопада 2002р. відмовився фіксувати покази затриманого щодо невчинення ним інкримінованого злочину, після чого знову видав підсудного у розпорядження оперативних працівників міліції для його повторного побиття та примушування до підписання необхідних їм показів).

Під час допиту у суді вищеперелічених працівників міліції суддя Ясельський А.М. всіляко перешкоджав захисникам задавати свідкам необхідні для захисту питання, необгрунтовано їх відхиляв (в деяких випадках, навіть, не дочекавшись формулювання питання), заважав захисникам отримувати на їх питання вичерпні відповіді, не залишав свідків у залі судового засідання (незважаючи на заперечення захисників), коли у представників захисту виникали зустрічні питання до підсудного, і тим самим не надавав можливість продовження допиту свідків після відповідей підсудного.

Своїми вищеописаними неправомірними діями під час судового засідання 21.10.03р. суддя Ясельський А.М. знову грубо порушив вимоги ст.22 КПК України щодо повноти, всебічності та об’єктивності при дослідженні обставин справи та щодо необхідності виявляти не лише обставини, які викривають, але й ті, які виправдують підсудного. Також суддя Ясельський А.М. порушив вимоги ст.261 КПК України щодо рівності прав сторін у судовому розгляді, порушив права підсудного на захист та права захисників на збирання доказів невинності підсудного. У судовому засіданні 21.10.03р. суддя Ясельський А.М. в черговий раз виявив явну упередженість (з обвинувальним ухилом) щодо підсудного та захисників і неприховану однобічну прихильність до сторони державного обвинувачення...

Оскільки на даний час всі можливості захисників по даній кримінальній справі домогтися забезпечення належних умов захисту підсудного у системі судових органів м. Києва вичерпані, ми змушені продовжити виконання цього професійного обов’язку шляхом даного звернення до керівництва Верховного Суду України про передачу справи у провадження судових органів іншої області...

Захисники: адвокат О.Й.Федоров, К.К.К. (підписи)

“___” жовтня 2003р.

(Редакция Центра политического прогнозирования им. Г. Гонгадзе)

Нова Конституція України забороняє тортури, жорстоке, нелюдське або принижуюче гідність поводження або покарання. Однак Конвенція проти тортур не опублікована в офіційних виданнях, що є однією з причин відсутності судових вироків, що базуються на нормах Конвенції. Державні чиновники, зокрема співробітники правоохоронних органів, а також військовослужбовці незнайомі із змістом Конвенції проти тортур та інших міжнародних угод в галузі прав людини, учасником яких є Україна, і, на жаль, держава нічого не здійснює для розповсюдження інформації про ці угоди. Недостатньо підготовлені в фаховому відношенні працівники вдаються до незаконних методів поводження, і домогтися їх покарання і відшкодування матеріальних і моральних збитків жертвам тортур, як правило, не вдається.

Одержані незаконним чином зізнання широко використовуються судом як доказ здійснення злочину.

Низька кількість скарг щодо тортур в правоохоронних органах пояснюється тим, що прокуратура і міліція відмовляються їх приймати. Якщо все ж таки скарги приймають, то навіть при наявності медичного висновку про тілесні ушкодження, вони не слугують основою для відкриття кримінальної справи.

Перевірки скарг часто зводяться до опитування тих працівників міліції, на яких скаржаться. Їхні відповіді беруться за основу відмови, як правило, за ст.6 ч.1 або ч.2 Кримінально-процесуального кодексу, тобто за відсутністю складу або події злочину. Заяви постраждалих про застосування до них тортур в суді до уваги не беруться. Опублікування у пресі фактів побиття прокуратурою ігноруються, або даються формальні відписки, при цьому часто страждають “допитливі” журналісти.

Правозахисна організація “Міжнародна амністія” знову внесла Україну до списку 149 країн, де систематично порушуються права людини. В оприлюдненому на власній веб-сторінці щорічному звіті цієї організації, зокрема, зазначається, що в Україні досить поширене погане та просто злочинне ставлення правоохоронців до затриманих.

Правозахисники звинувачують українську міліцію у катуванні людей, що знаходяться під слідством, і у “вибиванні зізнань”.

Шановні громадяни! Наводимо Вам зміст листа - заяви матері затриманого міліцією громадянина м. Києва, як доказ у застосуванні катування та тортур працівниками міліції до громадян України.

Начальнику Управления внутренней безопасности и инспекции по личному составу ГУ МВД Украины в г. Киеве полковнику Чигарских В.Е.

З А Я В Л Е Н И Е

К Вам обращается мать жителя города КИЕВА – А.

На днях мне довелось прочитать материал журналиста Олега Ельцова на известном сайте “Украина криминальная”. Привожу фрагменты из этого материала:

«... Руководитель "УК" Олег Ельцов имел возможность встретиться с новым начальником ГУ МВД в Киеве генералом Александром Милениным. Признаюсь откровенно: мне еще не приходилось встречать в кабинете начальника столичного главка внутренних дел столь молодого и живо реагирующего на вопросы генерала. Можно предположить, что к руководству ГУ МВД в Киеве пришла новая генерация милицейских менеджеров. Генерал Миленин весьма решительно взялся за "пеpетряску" окостеневшей структуры, успев сменить многих руководителей районного звена, наложил на иных взыскания за просчеты и откровенные нарушения.

А последний факт передачи в прокуратуру материалов на начальника Соломенского РУВД Киева, собранные силами самой милиции, должны заставить "убавить пыл" иных любителей "неформального" общения с задержанными и арестованными.

Заявления, которые сделал Александр Леонидович во время беседы с руководителем "УК" можно охарактеризовать одной фразой: "Будем наводить порядок". Что ж, мы внимательно наблюдаем за действиями нового руководства, надеясь, что слова у него не расходятся с делом. Одно можно констатировать уже сегодня: какие бы нарушения не допускали подчиненные генерала Миленина, их уже нельзя будет списывать на то, что их начальник не ведал, что те творят. Ибо вместе с Милениным в столичный главк внутренних дел на должность первого заместителя начальника ГУ МВД в Киеве пришел генерал Валерий Назаров, до последнего времени – начальник Управления внутренний безопасности МВД Украины. Это весьма осведомленный человек, особенно касательно нарушений закона в милицейской среде….”

Именно эта статья дала мне надежду, что справедливость и законность по отношению к моему невиновному сыну будет восстановлена. А те, кто его избивал, пытал и мучил для получения нужных для себя от него признаний, понесут заслуженную кару.

По сути дела моего сына сейчас журналистами ведётся самостоятельное расследование и готовится материал для известной в Украине газете. Такие же материалы будут опубликованы в интернет-изданиях. Подготовлены материалы и в высшие инстанции. Я уверена, что их публикации в прессе можно избежать при Вашем вмешательстве в это сфабрикованное дело...

Начну по порядку. Мой сын 15 ноября 2002 года в 18-00 был задержан работниками ТОМ №1 Святошинского РОВД. Только на вторые сутки, 16 ноября 2002 года после 19-00 нам домой позвонил кто-то, представился по фамилии Гарбовский В.А. и сообщил, что сын задержан за угон автомобиля. На мой вопрос, когда это произошло, он ответил, что это произошло в момент продажи автомобиля покупателю, и потребовал в понедельник утром принести его паспорт. Поздно вечером 16 ноября позвонил сын из ТОМ № 1 и сказал: “Папа, я не в чем не виноват, но меня здесь избивают, пытают, как фашисты, а то и совсем убьют”.

В воскресенье 17 ноября я и муж рано утром пришли в ТОМ № 1. Мы хотели попасть на прием к начальнику. Дежурный сказал, что начальник на работе, но принять нас не может, и передал, что бы мы пришли в понедельник утром.

В понедельник 18 ноября в 9-00 мы были в ТОМ № 1. начальник нас опять не принял. Оперативник Гарбовский В.А. пригласил нас в кабинет, отдал нам какие-то вещи сына, взял его паспорт.

Мы попросили объяснить нам, что же все-таки совершил сын. Гарбовский сказал, что 7 ноября 2002 года наш сын угнал автомобиль. Мы сразу же заявили, что этого не может быть, т.к. весь день 7 ноября сын был дома, есть свидетели, что он никуда не выходил. На наш вопрос, есть ли заявление потерпевшего с указанием даты пропажи машины, оперативник сказал, что это тайна следствия, и он не может нам об этом ничего сказать. Затем он сказал, что наш сын во всем сознался. Мы задали вопрос, правда ли что сына здесь бьют. Глядя мне в глаза, Гарбовский сказал, что нашего сына никто не трогал и не бил. Я попросила показать нам сына, что бы убедиться, что он здоров. Нам отказали в этом.

Затем сына перевели в РОВД Святошинского р-на, где следователем был назначен Самойленко С.А. Я, неоднократно, пыталась поговорить со следователем, объяснить ему, просила его даже допросить меня в качестве свидетеля, но следователь был для меня всегда очень занят. За все время следствия уделил мне не более 10 минут своего драгоценного времени. На мой вопрос о здоровье сына он мне отвечал, что сын не на что не жалуется. Хотя я точно знаю, что сын три раза требовал вызвать скорую медицинскую помощь.

В один из дней (20-22 ноября), нам домой позвонил какой-то мужчина. Он сказал, что находился вместе с нашим сыном в РОВД, что его выпустили, и он звонит нам, чтобы сказать, что сына сильно избивают, в медицинской помощи ему отказывают, что надо что-то делать, что сыну угрожают, сказали, если он не подпишет признание, то его опять отправят в ТОМ № 1 к этим же извергам в форме. Были ещё звонки незнакомых людей с аналогичной информацией...

В процессе первого судебного заседания вина моего сына не была доказана и дело было направлено на доследование. В постановлении суда было указано о проведении проверки по применению к сыну физического и психологического воздействия со стороны работников милиции.

На доследовании все материалы по действиям работников милиции были выделены в отдельное дело, и им занималась районная прокуратура. В возбуждении уголовного дела против работников милиции ТОМ № 1 было отказано. Почерковедческая экспертиза не была проведена, хотя на это было прямое указание прокурора Святошинского района Смитюха В.Е.

В самом постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела сказано, что “факт применения физического и психологического насилия сотрудники уголовного розыска Сиренко Ю.В. Попович О.М. Гарбовский В.А. категорически отрицают”. Вот и вся проверка. Не была допрошена свидетельница пыток Р. Не допросили тех людей, которые находились в это время в качестве задержанных, как в ТОМ №1, так и в камере РОВД. Они наверняка помнят и видели, в каком состоянии сын приходил с допросов. Все расследование ограничилось только взятием показаний у оперативников, которые избивали сына, и следователя Самойленко, который при каждом следственном действии угрожал сыну повторением пыток.

У нас есть доказательства, подтверждающие, что между начальником следственного отдела Святошинского РОВД Критьевым Г.В., председателем Святошинского суда Бедой М.А. и заместителем прокурора района имеется договоренность, обвинить моего сына, чтобы скрыть издевательства и пытки над моим сыном со стороны работников милиции ТОМ № 1.

Все поведение судьи Ясельского А.М. и прокурора Пархоменко В., которые отказывают стороне защиты и моему сыну во всех ходатайствах, которые могли бы доказать невиновность сына, убеждают меня, что правоохранительные органы, таким образом хотят отстоять “честь мундира”, и заставить страдать невинного человека, который позволил себе рассказать об их зверствах. Прокурор уже затребовал наказание в 9 лет тюрьмы.

Во время следствия к нам домой с обыском приходил оперативник ТОМ № 1 Сиренко Ю. Он выполнил свои функции, естественно ничего чужого в доме не нашел. На мою жалобу, почему следователь не дает мне свидания с сыном, он сказал дословно, цитирую: “Его так избили, что пока все на нём не заживет, его Вам не покажут”. И действительно. Два месяца мне не давали свидания с сыном. Наконец, после того как мой сын подписал все протоколы, следователь Самойленко дал разрешение на свидание с сыном.

На свидании сын рассказал мне всю правду. Показал руки. Они были все синие. Он даже телефонную трубку не мог держать. Оказывается, за неделю до его задержания оперативник Киндрась И.И. предлагал ему быть осведомителем. Сын отказался. Тогда ему поставили условие, если через неделю он не узнает и не донесёт им, кто обокрал какую-то квартиру, то ему будет очень плохо. Сын, естественно не мог знать этого, он к ним не пришел и не собирался этого делать. Тогда его вместе со знакомой девушкой (которая впоследствии стала свидетельницей по делу) при выходе из кафе (15 ноября) задержали, одели, на них наручники, посадили в милицейскую машину и привезли в ТОМ № 1. Сына били все, кому не лень, его вешали на лом, делали растяжку, “ласточку”, применяли самые изощренные пытки. Оперативники требовали, чтобы сын сознался в том, что он не совершал.

По словам девушки, которая это все слышала, сын сильно кричал от нечеловеческой боли. Она плача, просила не бить его. Гарбовский, Сиренко, Попович — все эти палачи продолжали издеваться над сыном. А девушке они пригрозили, что если она посмеет позвонить и что-нибудь рассказать родителям, то ее ожидает, то же самое. Девушка не побоялась, все рассказала нам и выступила на суде как свидетель. На суде она рассказала, как сына избивали, как над ним издевались не только физически, а и морально, унижали его человеческое достоинство.

Во время следствия на очной ставке между сыном и этой девушкой из-за того, что от пыток у него были сильно повреждены руки, и он не мог держать ручку, в протоколах за него писала девушка. На суде следователю Самойленко задали вопрос, почему вместо сына писал другой человек. На, что Самойленко с ухмылкой и цинично ответил, что у сына руки онемели, и он не мог держать ручку. Этот ответ также свидетельствует о том, что к сыну применялись пытки. Судья Немировская отказала в проведение графологической экспертизы.

ИТАК. Судом не было выявлено ни одного доказательства вины моего сына. Дело было отправлено на дополнительное расследование. Кто же будет это делать? Те, кто пытал моего сына? Или их коллеги, которые будут бороться за “честь мундира”, а не за честь моего сына?

А как работники милиции оказывают давление на свидетелей, Вы сами прекрасно знаете. Об этом говорят все СМИ и телевидение. И я Вам сейчас расскажу.

Оперативники Сиренко и Гарбовский два дня продержали свидетеля К. в ГОМ № 6 без всяких оснований и регистрации, после этого Сиренко еще три дня продержал его же у себя дома, а потом за руку привел на суд, кстати избитого. Сестры К. могут это подтвердить. А делали они это потому, что первоначально К. сам добровольно пришел на судебное заседание и хотел дать свои показания в пользу сына.

Оперативники, которые постоянно дежурили у дверей суда, увидев неожиданного свидетеля, вероятно по совместному сговору с судьёй, сделали всё, чтобы в тот день прекратить судебное заседание. Его не допросили. К сказал нам, что он не сможет больше прийти в суд, и мы совместно решили зафиксировать его показания у нотариуса. Его показания, заверенные нотариусом, находятся у адвоката. Об этом узнали вышеназванные оперативники. За неделю до следующего заседания суда они продержали К. под своим несанкционированным арестом.

Или ещё пример. Следователь Самойленко лично разносил по домам уже допрошенным судом свидетелям выписанные от своего имени повестки в суд (что вообще не укладывается ни в какие рамки законов) и уговаривал их явиться на суд, чтобы изменить свои показания против сына.

Таким образом, всё это дело сфабриковано работниками милиции, в отместку на отказ сына стать доносчиком и с целью в дальнейшем сокрыть свои преступления при допросах моего сына.

С уважением и надеждой МАМА

P/S
Как стало мне известно, буквально на днях, милиция задержала и спрятала в СИЗО свидетелей Р. и К. Как я понимаю, это месть милиции за их правдивые показания на суде, показания, которые полностью доказывают невиновность моего сына. Представьте теперь себе, что они (свидетели) будут говорить, при возможном дополнительном следствии по делу “святошинских оборотней”. Их также обломают и задавят насилием, как и моего сына. Это просто какой-то замкнутый “Адский круг беспредела” в нашей стране.

(Редакция Центра политического прогнозирования им. Г. Гонгадзе)

Алексей Примаков, Эксперт Центра им. Г. Гонгадзе

Оперативники и следователи продолжают издеваться над народом, безнаказанность и круговая порука царит в райотделах. "Оборотни" в форме МВД уверены, что их невозможно наказать.

Как доказательство важности поднятой нами проблемы в обществе, приводим пример фрагмента передачи на телевидение СТБ 17.11.03. Кстати, в этот день, программы по проблеме применения органами МВД пыток транслировались также на других телеканалах Украины.

Содержание фрагментов передачи:

“….Жертвы пыток милиции говорят: — “Раз ударят, два ударят, а потом привыкаете...” Милицейской пытки и издевательств за решеткой у нас не замечают разве что прокуратура и суды.

Применение пытки украинскими “милиционерами” во время дознания и следствия — массовое и систематическое явление, утверждают правозащитники. При чем жестокость в участках, даже если ее удается доказать, остается, большей частью, безнаказанной. Впрочем, в Министерстве внутренних дел на это возражают и говорят об единичных случаях милицейских пыток.

В Украине милиционеры прибегают к пытке каждый день и везде, - твердят правозащитники. Кое-где подвергают пытке женщин и даже детей.

Харьковчанину Евгению Бочарову, чтобы он сознался в несовершенном преступлении, пришлось пережить целый спектр следственных экспериментов. Больше всего его поразил так называемый метод слоника.

Рассказывает Евгений БОЧАРОВ - жертва милицейской пытки.

“Посмотрите. Это всем известный противогаз. Сюда вкручивается пробка, в ней маленькое отверстие. Надевают на голову, сначала закрывают отверстие. Когда в легких заканчивается воздух, и человек начинает задыхаться, сразу же вставляют зажженную сигарету. И первый вдох - сразу идет дым. Буквально три - четыре сигареты — и человек подпишет все на свете.

Правозащитникам известны 24 разновидности милицейской пытки. Многие из них унаследованы еще от времен НКВД. Наиболее распространенными являются способы пыток, где используют наручники. Причем фантазии у милиции относительно их применения безграничные. На жаргоне все способы имеют свои циничные названия. Например, истязание холодной водой на морозе названо методом имени генерала Карбышева.

До сих пор в Украине ни единый живодёр в погонах не испытал за свои преступления более или менее серьезного наказания. Правозащитники говорят, что здесь действует так называемая корпоративная солидарность милиции, прокуратуры и судов”.

Больше половины судей – это бывшие оперативники и следователи РОВД. Оборотни в погонах натянули на себя мантии справедливости, но под мантиями осталось их “живодёрское нутро”. Унизить, оскорбить, обесчестить простого человека — это нутро лезет у них наружу.

(Редакция Центра политического прогнозирования им. Г. Гонгадзе)

Милиционера от бандита отличает только форма" — М. ЗАДОРНОВ

В 2002 году на предыдущем Сайте Центра политического прогнозирования были опубликованы главы из книги И. Кострова "И равнодушно смотрят небеса…". Эта публикация вызвала многочисленные отклики наших посетителей. Мы не исключаем, что одной из причин уничтожения нашего Сайта www.prognoz2002.ukrbiz.net были и опубликованные нами материалы о царящем беспределе в наших правоохранительных органах. Несмотря на это, мы снова возвращаемся к этой теме. Поводом послужило и это письмо, присланное в редакцию Центра. Автор материала отмечает, что письмо не может служить юридическим документом. Оно не может быть доказательством чьей - либо вины. Это всего лишь рассказ одного из "пациентов" нашей Киевской милиции. Фамилии действующих лиц в письме изменены и не соответствуют действительным. Факты реальны, образы собирательные:

В нашей стране в местах лишения свободы находится около четверти миллиона человек.

Мы бы хотели, чтобы вы прочли рассказ одного из них. Рассказ ведется без изменения лексики и текста оригинала. В данный момент этот человек работает в коммерческой организации, поэтому лексика у него несколько мягче и более литературная, чем была тогда, когда он только освободился.

Признание - путь к спасению! Отказ - к инвалидности!

«В нашей стране, наверное, каждый сталкивался с органами поддержания правопорядка. Кто-то получал 15-суток, у кого-то "менты" на улице документы проверяли. Но, так или иначе, каждому приходилось общаться с людьми в погонах. Мне пришлось пообщаться с этими людьми более плотно. Вот как это было.

Несколько лет назад, еще будучи несовершеннолетним, я с другом совершил преступление. Не будем вдаваться в подробности. Единственное, что я могу сказать, что это было действительно преступление, и я был виновен (т.е. я не буду говорить, что был безвинно осуждён). Итак, спустя несколько дней за мной пришли.

Привезли меня в одно из РУВД г. Киева, на пр. Победы. Посадили в "обезьянник". Через два часа меня привели к инспектору по делам несовершеннолетних. Он положил мне бумагу и ручку на стол и сказал "пиши". (В кабинете мы сидели вдвоём) Хоть это и не имеет теперь уже особого значения, но первых двое суток меня допрашивали без адвоката, моего законного представителя. Мои родители даже не знали, где я нахожусь. Писать что-либо я отказался, "опер" с устрашающей фамилией Гробовский в ответ на мои слова попытался мне "объяснить", "куда я попал". Причём принялся это делать так рьяно, что через пять минут меня пришлось отливать водой. И так раза три-четыре загонял в гроб. Видя, что я вообще перестал что-либо говорить, а просто сжав зубы, стоял в углу, был применён ещё один старый психологический приём.

ДОБРЫЙ МУСОР — ЗЛОЙ МУСОР.

В кабинет зашел ещё один "опер" и, видя, как меня снова начали бить, попросил своих коллег меня не бить и вообще выйти. Они, недобро хмурясь и пихнув меня напоследок, вышли. А вошедший, его подельники называли Серый, Серенко — угостил меня сигаретой и завёл со мной "душевный разговор". Он говорил, как по глупости люди ломают себе жизнь. Рассказывал, что я нормальный парень и что он никогда бы не подумал, что я мог сделать что-либо плохое. Но я ничего не подписал. И началось: час отдыха — час "убивалова". Причём били в грудь, живот, по почкам, по закрытой волосами части головы, чтобы следов не оставалось. Особенно усердствовал этот с Гробовой фамилией. Тогда мне пришлось узнать, и что такое "Ласточка". Это когда, сковав руки наручниками за спиной, уложат человека на пол лицом вниз. А за цепочку наручников заводят ступни согнутых в коленях ног. Получается, что ноги сами тянут за цепочку и наручники выворачивают кисти рук, пережимают сухожилия, сосуды и больно врезаются в кожу. Руки при этом опухают и становятся чёрного цвета. Боль невыносимая, мои крики слышали даже те, кто сидел в камерах. Из соседних (наверное) кабинетов начали заходить мусора и "успокаивать". Кто как, кто ударом ноги по почкам, так что кричать было невозможно из-за того, что дыхание перехватило, кто при помощи газового баллончика. В это время появился "мой добрый мусор". Он снял с меня наручники. Когда я спустя 20 минут смог подняться (потом я ещё три месяца не мог нормально владеть руками), он снова завёл со мной "душевный" разговор. Рассказывал страшные сказки о злых зэках и большом сроке. Потом он спросил меня о том, ел ли я что-нибудь сегодня. Не получив ответ (я не проронил ни слова за день), он достал из портфеля бутерброд и решил со мной поделиться, говоря, что ему меня искренне жаль и что я не должен делать глупостей. Я отказался. Тогда он распорядился отвезти меня обратно в камеру. И у меня был час отдыха. Двое суток я каждый час ходил на допросы. К ночи первых суток ходить я самостоятельно не мог. Меня выносили и заносили. Когда другие задержанные начали бучу поднимать, мол, "малого" убьете, — был устроен разбор полетов, где каждый узнал "Почём в Одессе рубероид". К ночи пьяные мусора, закусывая салом из наших передач и куря наши сигареты (которых мы не видели, хотя родственники всегда передавали сигареты), начали нас выгонять из хаты по одному. Шесть "ментов" с дубинками плюс наряд одного из спецподразделений в масках. Порвали в лапшу человек сорок. "Гупали" всю ночь. Больше всего досталось одному мужику "Особику". Он потом двое суток подняться не мог. До сих пор удивляюсь, как люди переносят такое. Это ведь все, правда, я знаю. Очень часто видел и сам получал. Закончились вторые сутки, и дело было передано следователю, какому-то Самойлику. Естественно, к операм меня вызывать перестали. Этот Самойлик только угрожал, что опять отправит меня к операм, на дознание. Честно, мне обратно не хотелось. Знал по рассказам сокамерников, что от Гробовского меня вынесут инвалидом. И пошла официальная задокументированная работа со мной, адвоката мне не дали, а денег у родственников заплатить "зелёными" за адвоката не было. В тот же день прокурор подписал санкцию на арест. И, несмотря на мои постоянные жалобы, не было проведено разбирательство по поводу избиений и истязаний меня сотрудниками милиции при проведении дознания.

Ещё неделю я провёл в РУВД, и каждую ночь пьяные, а часто и обкуренные "менты" устраивали "разгон". При этом мы не получали и 20% от того, что нам передавали в передачах родные. В камерах площадью 4 кв. метра набивали по 20 человек. Мы стояли, как в автобусе, по очереди садясь на бетонный пол. При этом в камере была минусовая температура. Но для разогрева и профилактики нас каждую ночь выгоняли в коридор. Некоторых, правда, выносили, чаще выкидывали ногами. На четвертую ночь моего срока в соседней камере какой-то "малолетка" вскрыл себе вены неизвестно как утаенной от ежедневного обыска металлической деталью от зажигалки.

Несмотря на просьбы сокамерников, в течение 40 минут дежурный не вызывал скорую помощь. "Не умрёт, а умрёт — закопаем," — отвечали "менты". В камере малолетку скрутили, перевязали, наложили жгут из разорванных вещей. Все хаты райотдела подняли крик и начали выбивать двери камер. В итоге скорая была вызвана. Малолетку увезли в БСП. Ночью в БСП увезли ещё человек 5 из тех, кто громче всех в двери стучал, требуя вызвать скорую. Перепуганные люди симулировали болезнь, вскрывали себе вены, писали жалобы, подписывали написанные за них признания, брали на себя эпизоды и несовершенные ими преступления. На меня тоже хотели многое повесить, но поняли, что ничего лишнего я не возьму, потому и не заставили. Мысль была одна — лишь бы вырваться из всего этого ада. Но карательная машина уже была запущена, и остановить её было нельзя. И каждый знал, что, несмотря на все обещания "ментов", у всех дорога только одна — в тюрьму. Вообще у них, "ментов", есть масса вариантов добиться признания для списания "висяков". Наркоманам "ширку" носят, малолеток запугивают и обещают отпустить домой. Более взрослых обрабатывают тоже грамотно. Давят на семью, в общем, опускаются до чего угодно, лишь бы получить своих 17 гривен за раскрытие преступления.

Этап на КПЗ (ИВС на Подоле) на седьмой день.

Ближе к обеду меня выдернул конвойный и, дыша на меня перегаром, приказал собираться. После душной забитой камеры глоток относительно свежего воздуха полуподвального помещения оказал одурманивающее действие. Колени подкосились, но удар прикладом автомата быстро привёл меня в чувство, я даже упасть не успел. Ещё несколько раз — и в машину они меня донесли. КПЗ встретило нас очередью более чем двух десятков машин. Забирали или привозили людей. Высадка-посадка сопровождалась таким количеством матерных выражений, что неискушённому человеку было бы нехорошо. Спустя 4 часа подошла очередь и нашей машины. Нас начали выводить. Все прошли медицинское освидетельствование. Всех, кто пожаловался на здоровье, в ИВС принимать отказались. После этого шмон, прошу не путать это слово с обыском или личным досмотром. Шмон в "Хате" — это разгром (потом минимум 2 дня уборки) и куча головной боли. Разрезанные матрацы и подушки, перевёрнутые тумбочки (где есть), вскрытые полы, которые потом зэки за деньги своих родных и своим собственным трудом восстанавливают. Ведь жить то как-то надо. Когда шмонают зэка — заглядывают даже в естественные отверстия человеческого организма. В общем обыском это назвать нельзя. Таких унижений не каждый человек выдержит. На Западе, к примеру, запрещено производить обыски в камерах, с тем, чтобы не напрягать отношения между осуждёнными и администрацией. Тем же, кто жаловался на здоровье, повезло меньше, РУВД не хотело их держать на своём "балансе", а ИВС не имеет медсанчасти, поэтому больных не принимают. И на обратном пути из ИВС конвой вывозил их в лес, подвешивал наручниками к дереву, так чтобы ноги не доставали земли, и избивали. При этом вооружённые автоматами конвоиры пили водку, а зачастую употребляли марихуану. В следующий приезд в ИВС арестованный ни на что не жаловался, несмотря на то, что тело было всё синее.

К одному моему товарищу три месяца никого не пускали, ни свидания не давали, ни к следователю не возили. Потому что ходить он не мог после предварительного следствия. А оправдывалось это тем, что во время следствия нельзя, дабы исключить возможность влияния подследственного на свидетелей и прочих участников процесса. Его нужно изолировать и запретить свидания, переписку и любой другой вид передачи информации на волю. Интересно, какое влияние на свидетелей может оказать 17-летний парень, находящийся в тюрьме? Условия содержания в ИВС на Подоле недалеко ушли от сталинских или фашистских условий содержания. В помещении, рассчитанном на 5-6 человек, обычно находится от 15 до 20 человек. За месяц, который я там провёл, я ни разу не мылся и не вышел на прогулку. Передачи почти полностью уходили в "Фонд голодных мусоров" (когда они уже нажрутся?). Однажды, когда один из арестантов отказался подписывать бумагу: "Передачу получил полностью", всю камеру полночи "клепали" всей сменой, в коридоре, травили "Черёмухой" (слезоточивый газ) В общем, вопросов о том, чтобы не подписывать бумагу, больше не возникало. Никто даже не смотрел, что в той бумаге написано, молча подписывали. Себе дороже. Каждый день проводилась проверка с обыском. Арестованных выгоняли из камер и заставляли бегом по коридору бежать в карцер сквозь два ряда сотрудников ИВС. Естественно, того, кто плохо бегал, подгоняли пинками, дубинками и пр. После этого всех загоняли в карцер, обыскивали камеру, переворачивали и раструшивали по камере вещи. Далее выгоняли из карцера по 3-5 человек, ставили всех лицом к стене — руки на стену, ноги шире плеч — и производили обыск. Далее бегом в камеру. Кормили дважды в сутки. Миска каши на 5 человек и по куску хлеба. И так каждый день. В переполненную камеру, не имеющую практически никакой вентиляции, частенько могли брызнуть из газового баллончика или насыпать хлорки и полить её водой. Хлор в данной ситуации был похуже слезоточивого газа. Астматиков еле откачивали. Существует ещё практика раскрутки. Некоторых подозреваемых, на которых нет ничего и прокурор (в то время) отказывается давать санкцию на арест после трёх суток "дознания", привозят на суд и говорят, вот дебошира поймали, напился, мебель в баре поломал. Судья без зазрения совести даёт 15 суток. Через 15-суток, проведённых на Ремонтной в Киеве, человека снова забирают в РУВД. Там вновь трое суток пыток и вновь суд, мол, опять буянит. На Ремонтную и т.д. Причём в суде даже слова не дают сказать. Так людей могут катать очень долго. Я знал одного человека, которого катали три месяца. Меня в то время возили к следователю. На протяжении трёх месяцев я его видел очень часто. И вот мне назначили дату суда... (продолжение следует)

(Редакция Центра политического прогнозирования им. Г. Гонгадзе)

Началась эта история в Броварах еще в ноябре 2000 года. В тот вечер Борис Шкуропадский возвращался домой с дискотеки. Когда на улице Шолома Алейхема он поравнялся с одиноко стоящим стареньким автомобилем, на него вдруг набросились двое крепких мужиков. Сильный удар в лицо сбил парня на землю. И тотчас его начали остервенело бить ногами. Затем Шкуропадского затолкали в машину и доставили в милицию. В отделе составили протокол, что он якобы в сговоре с неустановленными лицами проник в легковушку, украл аудиокассеты и разбил окно в салоне. Хозяином машины оказался инспектор 4-й роты ГАИ г. Киева Владимир Шевченко. Приблизительно в это же время местные гаишники доставили в ГОВД и неких Цыганкова и Малия, которых задержали за рулем еще одной угнанной машины.

По словам отца Бориса, Бориса Борисовича Шкуропадского, "начальник следственного отдела Броварского ГОВД майор Анатолий Половко поведал мне, что сын обвиняется в попытке угона двух машин, и ему светит длительный тюремный срок. И без обиняков заявил — плати, мол, 10 тысяч долларов, и дело замнем. Я отказался… Милиционер пообещал: коль, дескать, я такой несговорчивый, то сын будет сидеть…".

И закрутились милицейские жернова.

Несмотря на всю абсурдность выдвинутых обвинений, следователь Броварского ГОВД Зубец возбудил уголовное дело. А через три дня межрайонный прокурор Бурбан дает начальнику следственного отдела Половко санкцию на арест Шкуропадского. Правда, по протоколу получалось, что обе машины Шкуропадский якобы похищал в одно и то же время. Какие проблемы — долго ли внести нужные изменения.

Дело трижды безрезультатно рассматривалось в суде и вновь направлялось на дополнительное расследование. А Шкуропадский продолжал сидеть за решеткой, несмотря на веские доводы адвоката Валентины Буняк о полной невиновности ее подзащитного. После привлечения внимания общественности к скандальному делу суд, наконец, освободил Бориса из-под стражи, заменив ему меру пресечения на подписку о невыезде. Но и после этого наезды на Шкуропадского не прекратились. Ему неоднократно звонили неизвестные с угрозами. Не раз парень замечал за собой почти демонстративную слежку. В поисках выхода из положения в январе 2002 года в ГУ МВД Киевской области, куда к тому времени перекочевало дело, создали специальную следственную группу. Постановление об этом подписал полковник Топчий, который ныне находится под стражей как главный обвиняемый в незаконном освобождении из-под стражи опасного преступника. Возглавил эту "спецкомиссию" следователь Грушецкий, который, работая в следственном отделе Броварского ГОВД, первым передал дело Шкуропадского в суд. Впрочем, и в этот раз доказать вину обвиняемого не получилось.

В июне минувшего года старший следователь по особо важным делам столичной милиции Сергей Шуваев уголовное дело в отношении Шкуропадского прекратил, но городская прокуратура Киева это постановление отменила. Последнюю точку в нем поставил старший следователь по особо важным делам Юрий Чернышев, прекративший это уголовное дело. С этим постановлением согласилась теперь и прокуратура.

Парню сломали жизнь, лишили здоровья. И виновные в этом не понесли никакой ответственности. Половко, требовавший, по утверждению отца, взятку, получил повышение. Выросли в должностях и другие "фабриканты" дела. Они продолжают трудиться в том же районном центре.

("Вечерние вести", №157, 17-23 октября 2003 г.)

В органах прокуратуры и судах Луганской области по фактам причинения телесных повреждений гражданам расследуется 6 уголовных дел, по которым привлекаются к ответственности 9 сотрудников милиции. Об этом сообщил начальник отдела по взаимодействию с правоохранительными органами облгосадминистрации Леонид Горелик. По его словам, в течение 2003 года осуждено 5 сотрудников милиции по трем уголовным делам. Против милиционеров не возбуждено ни одного уголовного дела по жалобам граждан. Однако количество последних возросло: если в 2002 году жалоб граждан было 1215, то за 8 месяцев нынешнего года — 892. Изложенные в них факты ведомственной проверкой подтвердились лишь в 86 случаях. В результате чего к дисциплинарной ответственности привлечены 124 милиционера.

(«Новый ракурс», г. Луганск, №40, 1 октября 2003 г.)

У пошуках неординарної теми до єдиного в столиці ізолятора тимчасового утримання, що на Подолі, вирушила авторка цих рядків. Моя мрія — побачити справжній карцер — перевершила всі сподіванки: та тільки-но я опинилася в ньому, як грати з рипом піддалися, а наступної миті засув глухо клацнув...

До візиту в цей ізолятор, що на Косогірському провулку, 6, мої пізнання про такі місця обмежувалися "кіношними" кадрами натуралістичних сцен жорсткого, а часом і жорстокого існування "зеків". Причому різниці між ув’язненими і тимчасово затриманими, ІТУ та СІЗО для мене майже не існувало.

У столичний ізолятор тимчасового утримання я потрапила минулого тижня — через роботу, на щастя, спало на думку після його відвідин.

Зараз в ізоляторі триває ремонт. До Нового року тут наведуть ідеальну красу. Збудований ще в 1983 році, за тодішніми "нормативами", зараз ізолятор не витримує жодної критики й потребує капітального ремонту. Тісні, чотирнадцять метрів завдовжки, стіни, вікна з гратами, їдке "аміачне" повітря, вогкість, широка лава — вона ж універсальне багатомісне ліжко й залізні "двері з отворами для стеження — за стандартом"... А ще — напівпітьма і загиджена мухами лампочка, яка все це видовище, блимаючи, періодично освітлює. Так виглядає середньостатистична камера ізолятора. Найстрашніше, що ще три тижні тому в таких умовах якось перебивались тимчасово затримані.

"Іншими словами, ніж "скотний двір", назвати це місце в мене просто не повертається язик", — завбачливо попередив начальник департаменту адміністративної служби міліції МВС України Олександр Савченко перед початком нашої "екскурсії". Втім, на питання, чому робити щось "людське" з цього двору надумалися лише зараз, відповів, мовляв, раніше Міністерство внутрішніх справ не виділяло на це кошти... Однак, якщо читач подумав, що наша рідна міліція раптово розбагатіла, то помилився.

Фінанси на "олюднення" ізолятора правоохоронці, напевно, шукали б іще кілька десятиліть, аж раптом на їхні голови нагрянула ревізія. Подивитися на умови перебування українців у столичному ізоляторі тимчасового утримання приїхали європейські експерти. От тоді все й "заварилося".

"Чистити" буцегарню почали після того, як тут "погостювали" представники Європейського комітету проти тортур Ради Європи. Побачивши, що діється у столичному ізоляторі на власні очі, правозахисники забили на сполох. "За підсумками перевірки нам висловили серйозні зауваження з приводу вкрай неналежних умов утримання взятих під варту осіб", — йдеться у зверненні правоохоронців до київського мера (керівництво ізолятора звернулося до Олександра Омельченка з проханням виділити кошти на ремонт. — Авт.).

Дирекції ізолятора контролери рекомендували збільшити природне освітлення в камерах, збудувати лазню, прогулянкові дворики, кімнату для побачень, медкабінет. Суворі європейські наглядачі застерегли, що в разі невиконання їхніх рекомендацій комітет застосує надзвичайні форми впливу на державу згідно зі статтею 10 Конвенції про запобігання катуванням чи нелюдському або такому, що принижує гідність, поводженню й виступить із привселюдною заявою з цього приводу... Іншими словами, нам натякнули: розберіться в своїй господі, хлопці, або про ваші "порядки" почує весь світ.

Зазвичай висновки за результатами перевірок на місцях Європейський комітет запобігання катуванням готує таємно. А вже "свіжоспечений" звіт направляє в країну, яку моніторив. Виправити свої помилки й хутко оприлюднити малоприємну інформацію про власні погрішності перед громадськістю — в інтересах країни, що "погоріла". Оскільки в разі відмови виконати поставлені перед нею вимоги Комітет має право опублікувати звіт самостійно.

На крайній випадок Комітет може передати звіт про державу-порушника експертам Міжнародної конференції праці та Комісії ООН з прав людини. А це вже пахне міжнародним розголосом...

Тож нині єдиний у Києві ізолятор тимчасового утримання вимушено не діє. Тут силами затриманих і міліціонерів (!) проводиться реконструкція. При журналістах останні вивозили сміття й носили старі двері, інша група людей, котра вперто називала себе "реконструкторами", монотонно оббивала кахлі.

Важка робота... — Добре хоч платять?" — запитала я у них. — На життя вистачає, ще й так лишається, - відповів мені "реконструктор" Ігор Грузенько. "Та ви на них не зважайте", — втрутилися в нашу розмову сторожі — це наші адміністративно затримані — вони відробляють..."

На період ремонтних робіт "мешканців" ІТУ тимчасово переселили до районних управлінь київської міліції, решту "розіпхали" по слідчих ізоляторах. "Умови утримання в райуправліннях не найкращі, але ми намагаємося якось компенсувати незручності — покращили харчування, гігієну, бо далі вже не можна було їх лишати тут", — констатує начальник Подільського ізолятора тимчасового утримання Василь Мельниченко.

За його словами, для генеральної реконструкції всього ізолятора необхідно два мільйони гривень. Відшукати цю суму не вдалося. Міліціонери пояснюють, мовляв, що можна казати, коли рідне відомство розщедрилося лише на 200 тисяч гривень. Та й ті буцегарні на ремонт відкраяли, тільки після того, як подивитися на тутешні порядки приїхав сам міністр внутрішніх справ Микола Білоконь. Високе начальство пожурило своїх підопічних за безлад і наказало вирішити проблему. Тільки от за які гроші це зробити, пояснювати правоохоронцям їхній керівник не став, тож останні мусили шукати альтернативних шляхів. І звернулися до столичної влади. "Попередньо міський голова нібито погодився виділити нам мільйон гривень, днями до нас приїжджали депутати Київради й дали добро", — повідомив Василь Мельниченко.

"Нашкрябані" гроші правоохоронці пустять на переобладнання камер, оновлення системи кондиціонування, обігріву та холодильники для зберігання харчів. Для родичів затриманих облаштують спеціальний кабінет зустрічей (раніше його просто не було. Власне, як і медпункту — Авт.). "Зараз побачення є, але вони відбуваються в якійсь комірчині. Ми хочемо, аби не тільки наші затримані сиділи в теплі, світлі, а щоб і їхні родичі теж почувалися комфортніше, затишніше. У "шлюзах" обладнають зброярню, кабінет для зустрічей арештованих із родичами. У приміщенні для побачень буде, як у кіно показують — броньоване скло, з одного боку родичі, з іншого боку — наша

клієнтура", — розповідає Олександр Савченко.

Приймати до себе "гостей" ізолятор зможе вже наприкінці цього року.

Проте правоохоронці стверджують, що для такого великого міста, як Київ, і цього відремонтованого ІТУ буде замало. На пам’яті міліціонерів ще залишаються ті дні, коли під час масштабних святкувань у камери доводилось "запаковувати" по 20 чоловік. "П’яних дебоширів залишати на столичних вулицях не можна — великий ризик, а везти їх нікуди", — виправдовуються стражі порядку. За словами начальника ізолятора Василя Мельниченка, збудувати ще один такий заклад київські міліціонери мріють ще з 1998 року. Правоохоронці навіть хотіли переобладнати для таких цілей спеціалізовані заводи закритого виробництва. Запал міліціонерів-ентузіастів охолодили будівельники. Досвідчені зодчі пояснили: встановлення системи сигналізації та загартування складів обійдеться вдвічі дорожче за будівництво нового приміщення. До того ж, не всі фундаменти приміщень витримають 10-тонну вагу гратів.

Що мені завжди кортіло побачити в "мєстах лішенія" свободи, то це карцер. Ну знаєте — романтика, протестантський дух, "весь обшир мій чотири - на чотири" і все таке. Минулого тижня моя мрія здійснилася. "А ось і є те, про що ви запитували", — сказав міліціонер, котрий тимчасово виконував функції мого гіда, прямуючи до останніх на вузькому коридорі дверей. — Пройти, на жаль, у карцер не можна. У нас тут ремонт, і хтось загородив вхід дошками". І тут старий закон — заборонений плід солодкий — спрацював безвідмовно. "Знехтувати мрією через колоду — злочин", — вирішила я і таки перелізла через загорожу, користуючись його "відлучкою". Те, що побачила, — картина не для людини зі слабкими нервами. Залізні грати з прутів товщиною в три пальці, брудний смердючий унітаз, іржавий кран, розтрощена раковина, крижані батареї в залізній обшивці — "кожухах", аби нічого не можна було сховати, і — суцільна темінь. Ось і вся романтика...

Щоб зловити момент, одразу покликала до себе нашого фотокореспондента й попросила відзняти видовище. Для реалістичності ухопилася за міцне пруття карцерних дверей і притягнула їх до себе, так ніби виглядаю з-за грат.

Масивні двері повільно подалися на мене й глухо рипнули. Назад вони вже не відчинялись. "Тут замок часто заклинює — морочусь по півгодини, доки його відкрию", — похмуро втішав мене комендант, що неквапно пришкандибав на підмогу. В карцері я сиділа вже 10-ту хвилину...

За цей час, навіть одягнена по-зимовому, встигла промерзнути до кісток. Тому, коли ключ різко клацнув і мій рятівник, сміючись, привітав мене з виходом на волю, я спіймала себе на думці, що потрапити сюди вдруге вже не хочеться, навіть заради цих рядків.

До речі, найстаріший український ізолятор тимчасового утримання знаходиться в Одесі. Одесити-порушники не змінювали місце прописки в ньому аж із 1860 року. Цьогоріч на реконструкцію ізолятора-ветерана одеські чиновники виділили 200 тисяч гривень. Цих грошей вистачить хіба на те, щоб перефарбувати сірі стіни в "оптимістичніший" колір і замінити сантехніку...

36 відсотків із державного фінансування МВС виділяє на зарплату міліціонерів, на зброю для стражів порядку йде лише два проценти, а близько 70 відсотків міліціонерів досі не мають зимової "амуніції". Чому про гідне утримання зеків та тимчасово арештованих міліціонери досі не згадували, за таких умов зрозуміло. Та факти лишаються фактами — українській Уповноваженій з прав людини все частіше доводиться звітувати про жахливі умови утримання в’язнів у нашій країні. Найбільше занепокоєння викликає кримський регіон. До лав тимчасово утриманих часто потрапляють і невинні громадяни. Не секрет і те, що утримують їх часом більше, ніж передбачено законодавством. Тим часом харчування тимчасово затриманого в ІТУ на день держава досі оцінює в 6 гривень. Цих копійок рідній міліції ледве вистачає на те, щоб тричі на день нагодувати "ітушників" традиційною гречанкою, крохмалевою сосискою і хоч якоюсь баландою...

("Україна молода", №211, 13 листопада 2003 р.)

В помещении пункта охраны общественного порядка №7 Ривненского городского управления милиции повесился ривненчанин Виталий П. Сюда его пригласил участковый инспектор, поскольку мужчина, который вел бродячий образ жизни, злоупотреблял спиртными напитками и допекал свою семью угрозами самоубийства. Жена обратилась к участковому. Милиционер пригласил мужчину в опорный пункт правопорядка.
Виталий повесился в туалете.

(“Голос Украины”, №230, 4 декабря 2003 г.)

Пытки, это не только вырывание ногтей, "ласточка", "слоник", "электрогенитальные процедуры" и прочие ноу-хау нашей правоохранительной системы. Вся система дознания, следствия, отбывания наказания является изощренной азиатской пыткой. Украинский омбудсмен Нина Карпачева однажды рассказала, как министр внутренних дел Юрий Смирнов при встрече с ней, галантно улыбаясь, удивился: "Нина Ивановна, ну что вы все о пытках? Неужели других тем не существует?" Впрочем, пытки — это и ежедневные камерные мелочи, которые с точки зрения людей в погонах и не пытки вовсе. Об этом и не только рассказ на примере дела об убийстве Белоцерковского прокурора Корнева.

Мелочи, на которые на воле никто не обращает внимания, в камере приобретают огромное значение. Особенно, если эти мелочи являются "системными" так сказать. Как составная часть системы подавления и уничтожения. Жизнь в каменном мешке, где месяцами, а иногда годами люди вынуждены жить без дневного света, без воздуха, без нормальной пищи и медицинского обслуживания, становится мучительной борьбой за выживание, за сохранение собственной личности. Время, растянутое в нескончаемую нить страданий, время, которое в камере хочется просто убить. Собственная жизнь, которая также начинает казаться мучительной обузой. Зажатые в тесноте четырех стен сокамерники живут, словно пассажиры вагона метро в час пик. Только никто не знает, когда же остановка и можно выйти. Очень разные сокамерники, которых никто не проверял на психологическую совместимость. Надежды, которые каждый день вспыхивают и угасают, приводят в отчаяние. Чтобы выжить, здесь нужно бороться всерьез...

Альбину Сычеву, адвоката, в прошлом — следователя прокуратуры — арестовали. До этого был арестован ее сын Павел, тоже занимавшийся адвокатской практикой. Их подозревали в организации убийства прокурора Корнева 28 ноября 1998 года. Альбину Сычеву привезли в Фастов.

Альбина Сычева:

"Меня подвели к двери, никогда не забуду этот скрежет, ее распахнули — полумрак, вонь, которая просто сбивает с ног. Сзади голос коридорного: "Ну, и чего мы стоим?" Зашла. Слева на нарах бесформенное существо, потом я поняла, что это женщина. Перегар, вонь, пыль, металлический стул, привинченный к полу, грязная "шуба" на стенах. Было очень холодно, но мне не разрешили взять свои вещи в камеру. Я уже третьи сутки ничего не ела. После обыска, когда заглядывали во все места, чувствовала себя уже не человеком, а пустой оболочкой. Посидела несколько минут, потом подошла к кровати, увидела грязную кучу ваты. На ней множество свежих плевков. Я поняла, что это нарочно, чтобы спровоцировать меня. Стала стучать — дайте матрас. С койки, где лежала женщина — поток мата. "Не стучи, а то харей в параше будешь!" Успокоила ее, как могла, хотя уже понимала, что это "подсадная", что у нее задача — сломить, вызвать конфликт. Когда она уснула, я опять стала стучать в дверь. Прошу матрас. Из-за двери: "Не положено!" Прошу воды. "Не положено!" Говорю, что мне нужны лекарства. "Не положено!" Утром пыталась обратиться за лекарствами к начальнику ИВС Омарову, но он меня не принял...»

На следующий день соседку по камере, Валентину, куда-то вызвали. А когда она пришла, вынула из под фуфайки моток новой веревки и сказала Сычевой: "Зачем тебе такие мучения? Ты не выдержишь. Тебе нужно повеситься". На следующий день она принесла лезвие и предложила сокамернице порезать вены или просто броситься с нар на пол, головой вниз. "Ты, главное, упади головой об пол, а коридорный тебе потом поможет".

Так начинался кошмар, который продлится для Альбины Сычевой больше трех лет. Впрочем, настоящий кошмар начался чуть позже, когда в ИВС приехали Лупейко и Фесун. Нужно отдать должное их работоспособности. На протяжении 12 дней они не только успели сфабриковать "громкое" дело, но и неоднократно пытали Александра Шкляра, Анатолия Гудыка, еще нескольких человек, а Константина Рогу успели убить, инсценировав самоубийство. Теперь настала очередь Альбины Сычевой. Она рассказывает:

«Я была знакома с Лупейко. И когда он зашел, я спросила: "Саша, зачем ты такой беспредел устроил?" А он как взовьется и матом на меня: "Ты почему ко мне на "ты"? Я уничтожу всю твою семью, твой род на этом закончится, фамилия Сычевых больше звучать не будет! Потому что ты мешала всему городу! Ты мешала всей Киевской области! Ты лезла не туда, куда нужно! Тебя же предупреждали!" Он орал минут 15-20. А потом вдруг с улыбочкой: "Ну ладно, давай теперь поговорим, как ты все это задумала. Когда ты Косте дала пистолетик?" А потом к Фесуну: "Толик, ты снимки привез?" Тот раскрывает веером фотографии трупов. Штук семь. Лупейко спрашивает: "Ну, что? Кого узнаешь? Своего сына или приемного?" От этого вопроса я чуть не потеряла сознание. И вдруг на одной из фотографий узнаю Костю. Он до пояса голый, весь в синяках, глаза закрыты, лицо в кровоподтеках. Я в ужасе спрашиваю Лупейко: "Что вы сделали с ребенком?" А он говорит: "Костя нам все рассказал. Как ты планировала убийство, как дала ему пистолет". И показывает "повинную" Кости. Я прочитала и говорю: "Как же вам пришлось пытать моего ребенка, чтобы он такое написал!" А Лупейко с улыбкой обращается к Фесуну : "Ты что, не взял фотографию ее ублюдка? Я же говорил тебе взять!" И они начинают между собой разговор о том, как они убивали Павлушу, и как будут пытать остальных...»

Услышав это, и увидев снимок мертвого Кости Роги, Альбина Сычева подумала, что вероятно, мертв и Павел. Ночью с ней случился приступ, в результате отнялась левая половина тела. Медицинской помощи она так и не получила. Да и о какой медицине можно говорить, если в день Сычевой выдавали лишь кружку горячей воды. Хочешь — чай пей, хочешь — мойся. Вскоре появились вши, тело покрылось струпьями. Потом были новые "беседы-пытки", на которых Лупейко прямо говорил: "Ты осложняешь нам работу, может, сдохнешь? Всем будет проще". Тем не менее, Сычева настойчиво требовала сведений о судьбе сына, требовала адвоката, требовала убрать "подсадную". "Наседку" вскоре убрали, поменяв на более "интеллигентную", хоть и с четвертой судимостью.

«А седьмого числа вновь приехали Лупейко и Фесун. Опять показали фото мертвого Кости, на этот раз на носилках. Лупейко говорит: "Ты все молчишь, А мы вчера твоего ублюдка в позу поставили и прогнали по камерам. И теперь он педик на всю жизнь" Страшные слова, но они были для меня счастьем. Я поняла, что Павел жив! И ответила Лупейко, что сына моего ты в позу не поставишь, скорее сам будешь на четвереньках ползать! Тут он взбесился опять, крикнул Фесуну: "Делай с ней что хочешь, но чтобы завтра была повинная!" И ушел».

Через две недели Лупейко, поняв, видимо, бесполезность выбивания "повинной", стал требовать у Сычевой показания на работников правоохранительных органов, судей и адвокатов. Говорит: "Ты что, не хочешь облегчить судьбу сына? Ты не мать, если сына не жалеешь, он ведь болен, дай показания на кого-нибудь, мы ему облегчим жизнь. А с этими мы все равно расправимся, и ты нам в этом поможешь". Потом говорит: "Мы и так распустили слух, что ты всех "сдала". Ты боишься, что здесь все пишется? Вот тебе список, просто отметь тех, кому давала взятки". И дает огромный список фамилий судей, сотрудников прокуратуры, почему-то адвокатов и начальников райотделов. Стал требовать, чтобы назвала адвокатов, кто с кем из судей, следователей, прокуроров работает. Обещал, что взамен тут же и меня и сына переведут в нормальные условия.

Я спросила, зачем ему это, чтобы я кого-то оговорила? А он отвечает: "Я должен стать прокурором. Какие-то подонки у власти, а я пашу следователем. Вот посажу вас и стану прокурором". Он на "беседы" всегда приходил пьяным, поэтому логику тут искать тяжело. Хотя, он ведь действительно вскоре стал прокурором г. Белая Церковь. Вдруг начал требовать, чтобы я "сдала" своего священника, психиатра. Я естественно, отказываюсь и продолжаю требовать адвоката. А он взрывается: "Если бы это был 37 год, я бы просто вывез вас в лес и расстрелял! А у твоего ублюдка просто бы отстреливал каждый палец. На глазах у тебя!" Он даже избил меня тогда. Бил головой об стол, потом ударил руками по ушам, из носа хлынула кровь, и на левое ухо я теперь не слышу. Но все это было уже ерундой. Потому что я знала главное — сын жив!"

После трех месяцев пребывания в Фастовском ИВС Альбину Сычеву в феврале 1999 года переводят в следственный изолятор города Чернигова. Здесь ей предстояло жить почти год. Если, конечно, это можно назвать жизнью. После ада Фастовского ИВС Черниговский СИЗО был следующим кругом этого ада. Что-то в нем было лучше, что-то хуже. Но это был ад. В одной камере содержали уже осужденную за убийство преступницу и беременную женщину пятнадцати лет отроду. Это запрещено любыми законами, но кто вспомнит о законе в подземной тюрьме Чернигова? Наши государственные мужи любят говорить о том, что мы уже почти в Европе. Путь в Европу, господа, пролегает через места заключений. Посидите в Черниговском СИЗО или в ИВС Фастова, Белой Церкви, Сквиры - почувствуйте себя европейцами!

19 марта в СИЗО появился Лупейко и вдруг похвастался, что благодаря "делу адвокатов" он стал прокурором. А потом пригрозил, что если не будет показаний, то он сгноит Сычеву в подвале. Действительно, через два дня Альбину Сычеву поместили на первый этаж в грязную и полную клопов камеру. В камере, в нарушение закона, содержались уже осужденные лица и несовершеннолетние. Сычева начала жаловаться. И тогда, через несколько дней, ее перевели… в камеру "вышаков". Смертная казнь в Украине к тому времени уже была отменена, однако камеру №41 по старой памяти называли именно так или, проще, камерой смертников. Камера походила на бетонный гроб. Ни электричества, ни воды, только голые стены. Двое нар, стоящих вплотную. На нарах ждала другая заключенная — Екатерина Прима. И это было самое страшное. Прима, молодая и сильная женщина, была осуждена за убийство собственного мужа. По закону ее нельзя было содержать в СИЗО, однако содержали, так как она исполняла работу классической "наседки". В каждом СИЗО имеется так называемая оперативная часть. В задачи ее сотрудников входит, по идее, обеспечение порядка в СИЗО и предотвращение преступлений. В реальности оперчасть занимается "прессованием" и получением информации, которую арестант следствию давать не хочет. Для этих целей оперативники пользуются услугами "наседок". В "деле Сычевых" оперативники, по словам Альбины Сычевой, действовали по прямому указанию прокурора Лупейко. Прима использовалась для "прессования". В ее задачи входило создание невыносимой обстановки. Угрозы, провоцирование скандалов, порча продуктов, которые передают родственники. Средств в распоряжении опытной "наседки" масса. Когда в камере находилось четыре человека, это было не так страшно. Но, оказавшись в камере смертников один на один с Примой, Сычева сразу вспомнила слова Лупейко: "Живой ты отсюда не выйдешь".

"Я боялась, что ночью она меня просто задушит", — вспоминает она.

Вскоре, как и обещал Лупейко, ее перевели в подвальную камеру, углубленную более чем на два метра в землю, с земляным полом и со стенами, по которым текла вода. Когда Сычеву заводили в камеру, она просто не поверила, что в этом погребе можно жить, и спросила конвоира: "Что это?" Тот ответил: "А это камера жмуриков, отсюда выходят только вперед ногами" Это была камера, в которой содержались больные туберкулезом, СПИДом и прочими тяжелыми инфекционными заболеваниями. Представляете, больного туберкулезом держать в мокром подвале? А вы говорите: "Пытки". В камере не было ни табуретки, ни стула, открытый туалет типа "очко" в полуметре от ржавого железного листа, на котором заключенные ели. В длину "хата" 2,6 метра, в ширину — 1,8. Холодно, но в зарешеченном окне не было даже стекла. В этом совершенно азиатском "зиндане" человек не мог жить, он должен был по всем законам медицины умирать. В этой камере Альбине Николаевне предстояло провести более 8 месяцев. За это время Сычева превратится, по ее же словам, в "мешок с костями". И даже кости будут больны.

Экс-узница вспоминает: "Я постоянно сушила камеру, каждый день вытирая со стен воду. Возле нар и вдоль "стола" прокопала в земле канавки, чтобы вода уходила, чтобы было хоть немного суше. Застелила мокрую землю слоем старых газет, которые приходилось выбрасывать, когда они намокали. Умудрилась даже достать хлорку и все продезинфицировать. Потом выпросила известку и побелила стены. Я работала каждый день".

Изюминкой Черниговского СИЗО было радио. Когда Попов додумался до своего изобретения, то вряд ли мог предположить, что его изобретение будет использовано в качестве инструмента пытки. Во многих СИЗО радио звучит целый день. Часто — очень громко. Цель, которую в данном случае преследует администрация СИЗО, отнюдь не повышение культурного уровня арестантов. Цель, официально декларируемая — помешать межкамерным переговорам и перестукиваниям. Однако этот метод кажется сомнительным. Существует масса иных способов передачи информации, которыми и пользуются опытные арестанты. Постоянно громко включенное радио дает еще одну возможность администрации "прессовать" арестанта, медленно сводить его с ума. Представьте, что вы неделю ежедневно от рассвета до заката на полную громкость слушаете радио "Шансон".? А если вам приходится слушать его в течение нескольких лет? В Черниговском СИЗО не выключаемыми радиоточками снабжены не только каждая камера, радио орало в коридоре, репродуктор с улицы был направлен в окна камер. Когда включать радио, на какую громкость — зависит от заступившего на смену дежурного. Как правило, радио орало с шести утра до десяти вечера. Добиваться тишины или сходить с ума — зависит от арестантов. Сычева боролась ежедневно. И добивалась успеха.

В ноябре 1999 года Сычевым пришло время знакомиться с материалами дела. Следователям неудобно было ездить в Чернигов, и Альбину Cычеву решили перевести в Киев. Ей выпал счастливый билет. Сычеву в целях "лучшей изоляции" перевели не в обычный СИЗО, а в СИЗО СБУ.

" 8 декабря меня вывели из Черниговского СИЗО, чтобы везти в Киев. Во дворе ждал "уазик" с несколькими вооруженными автоматами сотрудниками УБОПа. Мне надели по наручнику на каждую руку и попытались завести в зарешеченную камеру внутри машины и "растянуть", то есть пристегнуть наручники к противоположным бортам машины. И я должна была бы два часа фактически висеть на руках. Но тут не выдержали даже провожавшие меня сотрудники СИЗО и заявили, что они меня для такой перевозки не отдадут. УБОПовец усмехнулся и посадил меня в машину. Посадили между собой и стали пристегивать. Я говорю им, ребята, хоть одну руку оставьте. Один из них как крутанет наручник на моей руке, так что он в кости впился. Я от боли закричала, а он улыбается и говорит: "Что, сука, больно?" И они меня привезли в СИЗО СБУ в Аскольдовом переулке. Едва переступив его порог, я поняла, что это другой мир. Прапорщик, который меня принимал, вежливо спросил: "Альбина Николаевна, у вас есть претензии к конвоированию?" Я показала ему кровоподтеки от наручников, а он собрался писать протокол. И тут этот бравый черниговский УБОПовец грохнулся на колени и стал умолять ничего не писать, потому что у него семья, дети и прочее. Я боялась, что из-за кровоподтеков меня просто не примут в это СИЗО, и от протокола отказалась. Но причин этого совершено немотивированного садизма черниговского УБОП не могу понять до сих пор"

СИЗО СБУ было уникальным учреждением. К сожалению, было. Сейчас оно передано в ведение Департамента по исполнению наказаний, и не исключено, что Департамент его благополучно изгадит. А в 1999 году это действительно был кусочек Европы. Светлые просторные камеры по 20 метров на два человека, отличная пища, медобслуживание и даже надзиратели ходили по коридорам в тапочках! Чтобы не беспокоить арестантов. Нет ни мата, ни криков, разговаривают тихо.

«Когда мне в восемь утра принесли завтрак из картофельного пюре, салата, еще чего-то, я просто подумала, что это ошибка. Спрашиваю, кому это? Я ведь одна в комнате. А мне отвечают: "Вам. Если захотите, дадим добавки" Потом пришел начальник СИЗО Виталий Федорович Петруня, с ужасом меня оглядел и пообещал, что поставит меня на ноги. И действительно меня там откормили, подлечили. Яйца, масло, диетпитание. Я впервые почувствовала себя человеком.»

Однако все хорошее рано или поздно кончается. Впереди еще был Киевский СИЗО №13, Белоцерковский ИВС, ИВС Киево-Святошинского района. Впереди были четырехместные камеры, в которых содержались по 12 женщин, задыхающихся от собственного пота и испарений параши. Впереди было очередное незаконное дополнительное следствие. Прокуратура уже не могла выпустить Сычевых на свободу, потому что понимала: выйдя, они начнут требовать справедливости. Поэтому целью Лупейко было постараться продержать Сычевых в невыносимых условиях как можно дольше. Чтобы у них просто не было сил заниматься на свободе судебными делами против прокуратуры. Впереди у Сычевых была встреча с новым следователем. Встреча, которая свидетельствует: если зло не наказывается вовремя, оно начинает плодиться.

"Больше всего меня поразило в следователе Ярмоле, что этот совсем молодой человек — уже законченный садист. Ему было тогда 23-24 года, но у него были глаза эсэсовца. Он смеялся мне в лицо и говорил: "Все равно я тебя посажу. Лупейко — мой учитель. И то, что начал он — доделаю я. Ты еще увидишь в окно, как твоего сына выводят на прогулку. Вы, глядя друг на друга, поймете, что сдохнете здесь." И они напоследок решили просто добить нас условиями содержания в Белоцерковском ИВС. Добить уже тем, что мы будем знать, что сидим рядом, что силы тают, что мы умираем"

И все-таки Сычевы выжили. Мать пробыла под следствием 3 года 2 месяца 11 дней. В изоляторах временного содержания, где максимальный срок содержания составляет 10 суток, она провела 250 дней. Остальное — в СИЗО. Все это время она боролась за жизнь и свободу — свою и сына. И случайных попутчиц-сокамерниц. Она умудрялась составлять в ИВС и СИЗО ходатайства и апелляции тем, кто не знаком с законами, у кого нет денег на адвокатов. Несколько женщин, благодаря ней, вышли на свободу. Она боролась и борется за жизнь, за человеческие права, за свободу. Не пора ли бороться и всем нам?

Благодаря этим публикациям все больше людей приходит к автору с документами, рассказывают, что сделали с ними Лупейко и ему подобные. Мы пишем. А Лупейко читает. И остается прокурором Белой Церкви. Читает Гепрокуратура. И почему-то не проводит расследования по факту публикаций. Хотя, может, и должна это сделать. Возможно, не хочет порочить честь мундира? Но ведь она уже опорочена, независимо от результатов расследования. И спасти эту честь можно только правдой. Потому что, когда беззаконие не пресекают, оно становится законом (Станислав РЕЧИНСКИЙ)

(«Украина криминальная», www.cripo.com.ua)

Напомним вкратце, с чего, собственно, началось то, что можно назвать "белоцерковской трагедией". 18 ноября 1998 года в Белой Церкви был убит прокурор района Вадим Корнев. В это время в белоцерковском ИВС находился предприниматель Анатолий Гудык, обвиняемый в участии в бандитской разборке. Как выяснилось позже, Гудыка на этой разборке не было. Несмотря на то, что Гудык на момент убийства прокурора находился в ИВС, его обвиняют в организации убийства Корнева при участии защищавших его адвокатов Сычевых, следователя прокуратуры Шкляра и ряда других лиц. Все "фигуранты" подвергались чудовищным пыткам с целью добыть "царицу доказательств" — признание собственной вины. Разработку "дела адвокатов Сычевых" самолично благословил тогдашний генпрокурор Михаил Потебенько. Наиболее активными "дознавателями" становятся следователь Киевской областной прокуратуры Лупейко и заместитель начальника УБОПа Киевской области Фесун. Первый труп в ходе следствия появился уже через 12 дней. Для остальных арестованных "следствие" растянулось на три с лишним года и окончилось... освобождением. Дело об убийстве прокурора Корнева лопнуло. Виновные в фабрикации дела до сих пор не наказаны. Следователь Лупейко ныне "трудится" на должности прокурора Белой Церкви, Фесун — начальник службы охраны одного из крупных банков. Потебенько — народный депутат.

Недавно в редакцию обратился бывший сотрудник СБУ, чей брат тоже пострадал от неправомочных действий господина Лупейко. Он рассказал, что в течение нескольких лет занимался в СБУ реабилитацией пострадавших от сталинских репрессий. И этот человек с ужасом сказал мне: "Я очень хорошо изучил методы и правовую атмосферу того времени. Оно возвращается." Когда узнаешь, каким издевательствам подвергаются родственники современных подследственных, со словами этого человека трудно не согласиться.

Рассказывает Анатолий Гудык:

"Прокурора Корнева убили 18 ноября, а уже 21 ноября меня в камере жутко избили четверо в масках. Поломали ребра, вывернули ключицу, повредили позвоночник. Били молча, тупо убивали. Это была просто подготовка. А на следующий день пришел Лупейко. Стоит в следственной комнате и улыбается. Как сейчас помню, в черной кожаной куртке и в кожаной фуражке. Ну, что, говорит, будем знакомиться. "Я — Алекандр Васильевич Лупейко, следователь-беспредельщик. Дело будем вести по беспределу, все свои незаконные действия я буду облекать в законные формы"

Эти слова я на всю жизнь запомнил, потому что на протяжении всего следствия я на собственной шкуре и на своих родных испытывал этот беспредел. Можно простить собственные мучения, но когда пытают твоего отца...

Они арестовали его через несколько дней после убийства прокурора. Отец как раз принес мне передачу — теплые вещи, куртку, штаны, уже холодно было. А ему говорят: "Передачу не принимаем, заберите одежду сына." Сами понимаете, что это значит. И отец понял, что меня убили. А меня для этого "фокуса" специально раздели, и я сидел в камере зимой в одних штанах и футболке. И едва отец успел забрать мои вещи, как его задерживают вместе с моими вещами и передачей. Арестовали его в Белой Церкви, а отвезли в ИВС Володарки. А там сразу через "наседку" в камеру запустили информацию о том, что менты убили человека. Отец еще раз удостоверился, что меня уже нет в живых. Он у меня чернобылец, пенсионер, всю жизнь проработал в колхозе простым водителем. Для чего нужно было так над ним издеваться? Все просто. Чтобы он дал следствию "нужные" показания и для того, чтобы следствие могло шантажировать меня здоровьем и жизнью моего отца. Издевательства над ним тогда еще только начинались. В этот же ИВС привезли Владимира Шевченко, зятя моего бати, мужа моей сестры. В присутствии отца Шевченко выводили на ночные пытки неизвестные люди в масках. И убивали. Отец видел все это, видел, как потом Володю, уже потерявшего сознание, затаскивали в камеру. Он кричал им: "Что вы делаете! Одного сына моего убили, теперь убиваете второго!" А уже после этого батю выводили в следственную комнату и начинали допрос. Вопросы все те же. Как вы убили прокурора? Ты должен рассказать, как вы с Сычевыми это сделали. Однажды его поставили лицом к стене, заставили поднять руки и со всей дури несколько раз ударили по почкам.

Вскоре, после того как арестовали отца, мне устроили с ним очную ставку. Перед этим мы виделись на свидании перед самым его арестом. Отца продержали двенадцать дней и устроили нам очную ставку. Когда я его увидел, то не узнал вначале. За эти двенадцать дней он постарел лет на двадцать. Обо всем, что он пережил, мне долго никто не рассказывал. Батя не признавался больше года, после того как я вышел на свободу. Не хотел расстраивать. После этого отец стал часто болеть, по несколько раз в году лежит в больнице. А в то время, когда пытали отца, Лупейко говорил мне: "Или ты начинаешь давать показания на Сычевых или мы твоего отца уничтожим. Посмотри на его возраст, на здоровье. На нарах он долго не протянет. А если тебе этого мало, то мы "закроем" сейчас и твою мать, твою жену, а ребенка отдадим в детдом" И я тогда сказал: "Ладно. Отпускай отца — будем разговаривать, я дам выгодные тебе показания" Отца они выпустили, и я дал ложные показания под диктовку Лупейко. На суде, естественно от них отказался. Вышел на свободу, стал забывать все это. Но отца я им простить не смогу никогда."

Механизм следствия затягивает в свои шестерни не только самих подследственных, но и всех их родственников. Особенно, если как это заведено у нас, следствие может длиться годами. Помимо прямого прессования членов семьи "врага народа", родственникам предстоит пройти испытание иными кругами отечественного ада. Подследственному нужно возить передачи. Иначе он просто умрет от голода в этих ИВС и СИЗО. Ему нужно возить лекарства, потому что даже если до "посадки" он был здоровым человеком, то через месяц-два болезни непременно появятся. Нужно привезти теплую одежду, иначе будет воспаление легких и неизбежный туберкулез. Нужно возить множество бытовых мелочей, без которых жизнь в тюрьме невозможна. Наконец, нужно возить фрукты, чеснок, витамины, потому что в камерах нет солнца и свежего воздуха.

Все это — деньги, и немалые. А их, как, например, у пожилой мамы Саши Шкляра, колхозницы-пенсионерки, никогда не было. А значит, нужно влезать в долги. Семья подследственного всегда влезает в долги — это аксиома. Но и передачу, собранную с огромным трудом, не так то просто передать родному человеку. Сашку держали в Белой Церкви, а его мама живет в Мироновке. На дорогу уходит день. Еще полдня на то, чтобы эту передачу собственно передать. И так - три с лишним года. Но даже если вы живете в Киеве и ваш сын или муж сидит в Лукьяновском СИЗО — процедура передачи от этого не намного легче. Ради любопытства побывайте когда-нибудь ранним утром возле стен "Лукьяна". Сто, двести иногда больше людей с большими сумками. "Дачники". Не оттого, что едут на дачу, а оттого, что хотят передать "дачку" — передачу. Впереди у этих людей многочасовое стояние: вначале на улице, затем в небольшой и душной комнате для передач. Впереди неизбежное свидание с вечно пьяным "доктором", который должен принимать лекарства с 10 до 12, но вместо этого приходит в одиннадцать и старается не принимать ничего, кроме цитрамона и бинтов. "Да зачем ему это нужно, он ведь практически здоров!", — говорит добрый доктор и весело смеется. Жестокость всей нашей жизни не только в явных убийствах или пытках, она и в очередях у стен СИЗО, в которых стоят старушки и молодые женщины, матери и жены тех, чья вина еще даже не доказана. Они стоят в этих очередях годами.

Рассказывает супруга Павла Сычева - Светлана:

"Мне позвонили на работу и сообщили, что Павел арестован по подозрению в убийстве. Я сразу же спросила, можно ли приехать привезти передачу. Мне ответили что можно, только нужно получить разрешение у следователя. И на следующий день я приехала в Белую Церковь. Следователь Лупейко сразу "обрадовал": "Настраивайтесь на то, что вы своего Пашу больше не увидите" Потом были дикие какие-то вопросы. Не бил ли он вас? Был ли он жесток? А передачу не принимали очень долго. Лупейко просто не разрешал. Первую передачу мне удалось передать только на сорок второй день заключения Павла, в ИВС города Ставище...»

Светлане еще предстояло три года ездить по разным ИВС Киевской области с передачами для Павла и его мамы, предстояло стоять в скорбных очередях у стен Лукьяновского СИЗО. И все это время они с Павлом были лишены даже возможности писать друг другу письма. По нашим странным законам письма и свидания подследственным разрешает только следователь. При условии "сотрудничества со следствием", что попросту значит дачу выгодных для следствия показаний. Павлу и Светлане переписываться не разрешили.

О тех хождениях по мукам, которые приходится испытывать родственникам украинских подследственных можно написать книгу. О том, как сотрудники ИВС и СИЗО воруют передачи, об узаконенных поборах с родственников за саму возможность этих передач. Можно написать книгу о том, как из-за ограничения передач в СИЗО вспыхивают бунты и совершаются самоубийства. О том, как перед прошлыми президентскими выборами "сидельцы" получили передачу от Леонида Кучмы — по пять пачек "Примы" и по пачке чая. О том, как потом, во время выборов, сотрудники СИЗО показывали арестантам, за кого именно нужно было голосовать. И о том, как после выборов условия содержания в СИЗО становились все хуже и хуже.

Нам бы очень хотелось завершить цикл этих публикаций сообщением о том, что справедливость восторжествовала, что "правоохранители", виновные в убийстве, пытках и фабрикации "дела Сычевых", наказаны и ждут суда. Что прокуратура морально и материально возместила всем пострадавшим нанесенный ущерб. Нам бы хотелось написать о сотнях дел, выигранных простыми гражданами у прокуратуры, милиции, налоговой администрации и прочих структур, не отягощающих себя соблюдением закона. И мы верим, что волна таких дел когда-то пойдет. И что именно в результате этого будет очищаться система, призванная за наши с вами деньги защищать наши права. Мы знаем, что это неизбежно.

("Украина криминальная")

Станислав Речинский:

Когда зимой этого года мы начали публиковать материалы о деятельности прокурора Белой Церкви Александра Лупейко, то и предположить не могли, что в ответ на эти публикации последует целый шквал писем от жертв беззаконий, допущенных одним, отдельно взятым прокурором. Напомним, что вначале речь шла о фабрикации уголовных дел, пытках и даже убийстве, совершенных в ходе так называемого следствия по делу адвокатов Сычевых. Затем были дела нотариуса Магдич. Предпринимателя Балыковой и ее сыновей, Георгия Янева и прочих. Были проверки деятельности Лупейко, были выговоры, строгие выговоры. Но Лупейко до сих пор остается прокурором Белой Церкви. Интересна реакция на публикации самого Александра Лупейко. Александр Васильевич прежде всего позаботился разыскать того, кто его «заказал». И что самое удивительное, нашел этого человека. На прошлой неделе в редакцию обратился начальник Белоцерковского городского отдела внутренних дел, полковник милиции Петр Федорович Мусиенко с совершенно шокирующим заявлением. Как оказалось, прокурор Лупейко посчитал, что заказчиком публикаций является именно начальник городской милиции, и обвинил его... в организации покушения на себя любимого...

(«Вечерние вести», №157, 17-23 октября 2003 г.)

***

В интервью Петр Мусиенко рассказал о том, что прокурор Белой Церкви Александр Лупейко решил снять его с должности, посчитав, что именно начальник милиции был инициатором публикаций в «Украине криминальной», в которых городской прокурор выглядел не самым лучшим образом.

«Я знаю, что уже подписан приказ о снятии меня с занимаемой должности. Скорее всего мне предложат уволиться на пенсию или другой город. Я и сам собираюсь уходить. Сейчас я на больничном, и еще долго не появлюсь на работе. В следствие, соответственно, вмешиваться не могу и не хочу. Это просто сведение личных счетов путем фабрикации уголовных дел. Но когда эти так называемые дела будут закрыты, тогда уж я подам в суд», — сказал в интервью «Украине криминальной» Петр Мусиенко.

(«Популярные ведомости», №43, 23 октября 2003 г.)

Военная прокуратура Днепропетровского гарнизона возбудила уголовное дело против старшего прапорщика в/ч А-1126, дислоцированной в поселке Гвардейском Новомосковского района. 22-летний прапорщик обвиняется по статье 424 ч.2 УК Украины (применение неуставных мер влияния к подчиненному). В ходе расследования установлено, что парень, возмущенный курением 19-летнего рядового срочной службы в помещении, где хранились горюче-смазочные материалы, ударил его ногой и затушил отобранную сигарету на шее солдата.

(“Сегодня”, №264, 20 ноября 2003 г.)

"На душе становится так тяжко, что спасу нет", — писал домой солдат срочной службы Антон Гордиенко (фамилия изменена), избиваемый 19-летним замкомвзвода.

Теплой августовской ночью 20-летний солдат А. Гордиенко, дежуривший в суточном наряде на КПП военной части, дислоцирующейся в Василькове (Киевская обл.), неожиданно оставил пост и, захватив с собой табуретку, направился в парк на территории части. Спустя час сослуживцы, обеспокоенные долгим отсутствием товарища, бросились на поиски — они нашли Антона повесившимся на собственном ремне на дереве неподалеку от КПП.

Отсутствие предсмертной записки и замкнутый характер погибшего солдата сильно усложнили расследование", рассказал начальник отдела военной прокуратуры Северного региона Украины Андрей Подосинов. При исследовании тела погибшего эксперты обнаружили многочисленные следы побоев, которые, согласно выводам специалистов, были нанесены ему тупым предметом за несколько часов до смерти.

Призванный весной Антон успел прослужить в армии всего три месяца. Согласно выводам судебно-психологической экспертизы, проведенной после смерти солдата, он отличался замкнутостью и неразговорчивостью, предпочитал слушать и близко ни с кем из сослуживцев так и не сошелся. Его интеллектуальные возможности ограничивались незаконченным средним образованием, физически он был здоров.

Внимание психологов привлекли письма Антона к родным. В них он хоть и не жаловался на армейскую службу, однако отдельные фразы наводили на мысль о том, что причины его смерти необходимо все же искать в стенах военной части. Допросив сослуживцев Антона, следователи пришли к выводу, что к трагедии может быть причастен замкомвзвода Юрий Фесюк, с которым, кстати, погибший встречался накануне своей смерти, продолжил Андрей Александрович.

Помогавший в расследовании прокурор-криминалист прокуратуры Северного региона Олег Животов предложил Фесюку пройти тест на детекторе лжи, и из результатов тестирования стало ясно: этот военнослужащий неискренен в своих показаниях. И только узнав, что следствие взялось за замкомвзвода всерьез, "молодые" солдаты" поведали обо всех его "подвигах".

Методы, которыми Фесюк пользовался для "воспитания" молодого поколения, многие призывники испытали на себе с первых дней службы. Он начал с того, что установил ежемесячную таксу, которую "молодые" были обязаны ему платить. Ответственными за сбор податей он назначил двух солдат. Причем даже начавшееся в связи с самоубийством Гордиенко следствие не помешало ему аккуратно взимать мзду по 10 гривен. Собственный доход Фесюк пополнял на 250-300 гривен в месяц. Чтобы разбудить уснувшего "без разрешения" солдата, замкомвзвода бил его тапкой по лицу. Красные следы на лбу у одного солдата служили уроком для остальных. На суде Фесюк частично признался в подобном издевательстве над подчиненными, однако, по его словам, он заставлял просыпаться лишь тех солдат, которые храпели. Среди тех, кто решился положить конец систематическим поборам и издевательствам Фесюка, оказался и рядовой Антон Гордиенко. Однажды он рассказал командиру роты о действиях старшего солдата. Деньги Фесюк вернул, однако издевательства над рядовыми стали более изощренными. Антон был не первым, от кого руководство части узнало о преступной деятельности Фесюка. Однако козлом отпущения замкомвзвода выбрал именно Гордиенко. И, надо сказать, ему таки удалось сделать армейскую жизнь правдолюба невыносимой.

Для начала старший солдат в присутствии других сослуживцев назвал Антона "стукачом" и запретил молодым солдатам с ним общаться. По его приказу рядовые должны были полностью игнорировать Гордиенко. Никто не имел права делиться с Антоном сигаретами или даже стоять рядом. Но и этого наказания 19-летнему тирану показалось недостаточно, и тогда он запретил Антону сначала курить, а затем и смотреть телевизор. Во время утренней зарядки, при выполнении какого-либо задания и даже тогда, когда остальные солдаты отдыхали, Фесюк заставлял Гордиенко делать различные физические упражнения, доводя его до полного изнеможения. Даже во время своих увольнительных Фесюк приходил в часть, чтобы проверить, как "молодые" выполняют его приказы. По словам А. Подосинова, дело о самоуправстве военнослужащего в Василькове вызвало широкий резонанс среди общественных организаций. В прокуратуру стали поступать жалобы на то, что следователь якобы получил крупную взятку за то, чтобы направить следствие по ложному следу и в итоге посадить в тюрьму невиновного. К своим акциям общественные организации пытались привлечь даже народных депутатов. Правоохранители, имеющие опыт с преступлениями на почве неуставных отношений, отмечают, что деспотизм по отношению к новобранцам, как правило, проявляют лишь те, кто в свое время на себе испытал жестокие издевательства.

("Факты", №211, 14 ноября 2003 г.)

Военная прокуратура Днепропетровского гарнизона возбудила уголовное дело против старшего прапорщика в/ч А-1126, дислоцированной в поселке Гвардейском Новомосковского района. 22-летний прапорщик обвиняется по статье 424 ч.2 УК Украины (применение неуставных мер влияния к подчиненному). В ходе расследования установлено, что парень, возмущенный курением 19-летнего рядового срочной службы в помещении, где хранились горюче-смазочные материалы, ударил его ногой и затушил отобранную сигарету на шее солдата.

(“Сегодня”, №264, 20 ноября 2003 г.)

Вопрос журналиста:

— Еще у всех в памяти уголовное дело по обвинению в умышленном убийстве Бутенко, Строевой, Четверякова, некоторые из них находились в тюрьме более 5 лет. Областной суд (судья С. Камышева), Верховный Суд Украины признали их невиновными. Следствие вела В.В. Литвинова, которая и сегодня работает в прокуратуре области. Она не понесла наказания?

Владимир Кривобок:

— Чтобы наказать, нужны основания. Генеральная прокуратура Украины по материалам того уголовного дела возбудила уголовное дело по факту превышения власти. У нас работает следователь Генеральной прокуратуры. Пока следствие не закончено, преждевременно говорить о виновности сотрудников прокуратуры.

(«Время», г. Харьков, №132, 29 ноября 2003 г.)

Из интервью Геннадия Васильева, Генерального прокурора Украины:

«... Приоритетом в нашей работе должна являться защита законных интересов граждан. Любое необоснованное привлечение к уголовной ответственности, незаконное задержание или лишение свободы влекут за собой физические и моральные страдания человека. Поэтому по каждому подобному факту должны проводиться служебные проверки, обсуждения на заседаниях коллегий с привлечением к ответственности должностных лиц, виновных в таких нарушениях. Увы, эта тема последний раз рассматривалась на коллегии Генеральной прокуратуры три года назад. А необходимость в этом была, о чем свидетельствует большое количество лиц, виновных в таких нарушениях».

(«Комсомольская правда в Украине», №227, 6 декабря 2003 г.)

Объяснить журналистам в Харькове тонкости и нюансы реформы милиция отрядила ректора Национального университета внутренних дел, генерала милиции Александра Ярмыша и заместителя начальника областного управления МВД Украины в Харьковской области полковника милиции Александра Тарасенко. Глас народа озвучивала Харьковская правозащитная группа в лице адвоката Аркадия Бущенко. Дискуссия проводилась на заседании Харьковского пресс-клуба. Заявленная тема: “Реформирование органов внутренних дел — противодействие коррупции”. О коррупции, впрочем, говорили мало. Журналистов живо интересовало, как именно милиция будет бороться с тем, что на языке Уголовного кодекса называется “недозволенные методы следствия”, а на языке правозащитников — “пытками и жестоким обращением с подследственными”. Теперь в милицейском вузе студенты будут слушать курс лекций по правам человека, сообщил ректор университета внутренних дел, и по фактам применения тех самых “недозволенных методов” обещают проводить служебные расследования и передавать дела в прокуратуру, наказывать виновных. Только вот доказать применение этих методов, по словам адвоката Бущенко, практически невозможно. Задержанный остается один на один с целой милицейской системой, и система эта наверняка будет, как и раньше, защищать своих. И ни один присутствующий на допросе сотрудник милиции никогда не подтвердит в суде, что его товарищ избивал задержанного, потому как честь мундира, дружеские отношения, да и самому завтра придется вести следствие. Какие-то жалобы, конечно, проверяются, но, по словам Александра Тарасенко, из более чем 400 заявлений, проверенных в этом году, подтвердилось около 10. А по сведениям Аркадия Бущенко, в результате прокуратура не возбудила ни одного уголовного дела. Куда делись 10 подтвержденных жалоб — вопрос к прокуратуре, которая на диспуте не присутствовала.

С одной стороны, проблема есть, и надо что-то делать. С другой — не пойман — не вор, а если верить на слово и каждый раз затевать служебное расследование, этим станут пользоваться преступники, чтобы повлиять на следователей. Конечно, не поспоришь и с главным “рекламным слоганом” правоохранителей: “Милиция — всего лишь часть общества, со всеми его недостатками и болезнями”.

Обе стороны имеют свои резоны. А если говорить о перспективах, то надежду вызывает некоторое смягчение нравов относительно показателей раскрываемости преступлений. Да и программу по борьбе с пытками, которую начала давеча Харьковская правозащитная группа, милиция обещала поддержать.

(“Объектив-Но”, г. Харьков, №47, 20 ноября 2003 г.)

В Украине существует 12 колоний для несовершеннолетних, в каждой из которых в среднем содержится по 200 человек. Специалисты, занимающиеся социальной адаптацией молодых людей, отсидевших срок в тюрьме, отмечают, что первое, с чем приходится сталкиваться такому человеку, — это проблема прописки и проживания. “Большинство отсидевших утратили свое жилье”, — говорит вице-президент благотворительного фонда “Международная лига прав детей и молодежи” Александр Шаврицкий. С пропиской связана проблема оформления паспорта и военного билета. А к тому же возникают проблемы и во взаимоотношениях с правоохранительными органами, которые, по словам экспертов, зачастую провоцируют вернувшегося из мест лишения свободы вновь ступить на скользкую дорожку. Сами молодые люди в большинстве своем покидают зону с желанием “завязать” и, как правило, по словам сотрудника Центра социальных служб для молодежи Голосеевского района Киева Натальи Варич, не испытывают озлобленности в адрес окружающих. Однако, по ее наблюдениям, пятая часть вернувшихся из мест не столь отдаленных вновь оказывается там же.

По словам Александра Шаврицкого, в Киеве действуют около 7 организаций, подключенных к программе “Социальное сопровождение лиц, вернувшихся из мест лишения свободы”, которая охватывает лиц до 28 лет. “Мы курируем две колонии: Бережанскую и Прилукскую, — рассказывает А. Шаврицкий. — В первой приблизительно 160 человек, во второй — 300. Ежемесячно из вышедших оттуда к нам обращается до 10 клиентов со всевозможными просьбами. И с каждым ведется индивидуальная работа — чтобы тот мог как можно скорее реабилитироваться”.

Хочется рассказать еще об эксперименте, который недавно начался в Киеве. Это программа примирения жертв и правонарушителей. Пока она охватывает только два района — Дарницкий и Днепровский. Это так называемое восстановительное правосудие, характерное для развитых стран. Там оно даже имеет законодательную основу. По словам координатора программы Веры Землянской, суть эксперимента в том, что враждебные стороны встречаются в присутствии нейтрального посредника — психолога, юриста или соцработника. Самое главное — попытаться объяснить мотивы своего поведения, рассказать о последствиях и о том, что пришлось пережить. Так преступник видит реальные результаты своего деяния, раскаивается. А потерпевший избавляется от приобретенных комплексов и переживаний. Иногда бывает, что пострадавший даже помогает своему врагу найти работу. В США подобные встречи устраивают даже убийцам и родителям убитого, у нас же пока — лишь с совершившими кражу, грабеж или угон.

(“День”, №218, 2 декабря 2003 г.)