Проблемы доступа к информации в архиве СБУ о политических репрессиях
Центральный государственный отраслевой архив СБУ в Киеве и его отделения в АРК, Севастополе и 24 областях содержат большое количество документов советского времени о политических репрессиях и слежке по политическим мотивам – более чем 1.5 млн. томов. В Киеве насчитывается сейчас больше 109 тысяч единиц хранения документов, в 26 региональных архивах – более 735 тысяч. Часть документов до сих пор не разобраны, это еще предстоит сделать. Самые ранние документы – 1919 года, наиболее поздние датируются 1991 годом. Абсолютное большинство документов имеют грифы советского времени «секретно», «совершенно секретно», «лично» и другие. До недавнего времени львиная доля этих документов продолжали оставаться секретными и не выдавались никому. Даже исследователи, имеющие доступ к государственным тайнам, жаловались, что получить для работы документы в архиве СБУ крайне трудно.
Часть архивных дел все же были открыты. В соответствии с Законом о реабилитации жертв политических репрессий, принятым еще в советское время – в апреле 1991 г. – доступ к архивно-уголовным делам реабилитированных жертв политических репрессий получили сами жертвы, их родственники, и при наличии разрешения от жертв или родственников – исследователи. Эти фонды были переданы из архива СБУ в областные архивы. А вот доступ к архивно-уголовным делам тех, кто не был реабилитирован, по-прежнему не предоставлялся, хотя никаких законных оснований для отказа не было.
Заметим, что практика отказа в доступе к архивным материалам с грифами советского времени была после принятия Конституции совершенно незаконной. Ведь в соответствии со статьей 34 Конституции «Каждый имеет право свободно собирать, хранить, использовать и распространять информацию устно, письменно либо иным способом – по своему выбору. Осуществление этих прав может быть ограничено законом в интересах национальной безопасности, территориальной целостности либо общественного порядка с целью предупреждения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья населения, для защиты репутации или прав других людей, для предупреждения разглашения информации, полученной конфиденциально, либо для поддержания авторитета и непредвзятости правосудия». Грифы «секретно», «совершенно секретно» и другие грифы ограничения доступа к информации советского времени никаким украинским законом вообще не определены. Они были введены в СССР инструкцией № 0186, которая сама была секретной, и доступ к которой получить было нельзя. А нормативные акты советского времени действуют в Украине только в той части, в которой они не противоречат Конституции. Инструкция № 0186, очевидно, Конституции противоречит и не может применяться в Украине. Поэтому отказ в предоставлении информации и в доступе к делам с советскими грифами ограничения доступа незаконен.
Очевидно, что необходимо было пересмотреть все засекреченные советским режимом документы, раскрыть те данные, которые засекречивать далее в независимой Украине бессмысленно или ненужно, а тем сведениям, которые должны были оставаться секретными, присвоить грифы «таємно» или «цілком таємно» уже в соответствии с украинским законом о государственной тайне. Во всех странах Центральной и Восточной Европы в новых законах о государственной тайне были нормы, предусматривающие пересмотр старых засекреченных коммунистическим режимом сведений. К сожалению, ничего подобного в украинском Законе «О государственной тайне», принятом в январе 1994 г., не было.Этот процесс систематического пересмотра старого советского наследия был частично инициирован Указом Президента Украины № 37/2009 от 23 января 2009 года «О рассекречивании, предании огласке и изучении архивных документов, связанных с украинским освободительным движением, политическими репрессиями и голодомором в Украине». В соответствии с этим Указом в архиве СБУ был создан специальный сектор по пересмотру архивных дел советского периода. В течение 2009 года было рассекречено более 16 тысяч архивных документов. И, очевидно, это лишь малая толика по сравнению с огромным массивом документов, подлежащим пересмотру. По словам директора архива Владимира Вятровича, это всего лишь 2–4% от общего количества, и пересмотр дел будет продолжен.
Этот процесс ставит перед архивистами много вопросов, как содержательных, так и процедурных. Архивные документы часто содержат много сведений, которые спецслужбы не хотят разглашать – имена и другие персональные данные участников преследований, обрывки информации об оперативных сотрудниках и разработках (дела оперативного учета по апрельскому 1989 г. приказу начальника КГБ Николая Крючкова должны были быть уничтожены, но, тем не менее, кое-какие оперативные данные сохранились). Такие данные относятся к конфиденциальной информации о лице или к тайным. Согласно статье 16 Закона «О Национальноми архивном фонде и архивных учреждениях», «доступ к документам Национального архивного фонда, которые содержат конфиденциальную информацию о лице…, ограничивается на 75 лет от момента создания этих документов, если иное не предусмотрено законом». На основании этой нормы архивы отказывают в доступе к документу в целом, нарушая известный принцип свободы информации: «засекречивается информация, а не документ». Эту практику необходимо менять. Архивисты должны предоставить доступ к открытой части документы, сделав его копию и вымарав закрытые данные. Гораздо лучше создать электронную копию и удалить из нее информацию, доступ к которой не разрешен.
Но тут возникает вопрос: а насколько вообще обоснован отказ в доступе к конфиденциальной информации о лице, которое участвовало в репрессиях? Ведь каждая жертва имеет право знать имена лиц, участвующих в ее преследованиях, а народ в целом имеет право на правду и, в частности, на максимум информации о деятельности репрессивного режима. Народ имеет право на идентификацию лиц, виновных в нарушении прав человека. Обратим внимание, что и украинский закон о государственной тайне запрещает засекречивать информацию о нарушении прав человека и о злоупотреблениях органов власти и их должностных лиц. Заметим, что должен действовать и более общий принцип habeas data – каждое лицо имеет право знать архивные данные, о нем собранные. Это право касается также и сотрудников специальных служб. В случае смерти лица это право распространяется на его родственников. Родственники также должны иметь право на информацию о судьбе лица, пропавшего в результате деятельности спецслужб.
Заметим, что в большинстве посткоммунистических стран указанная коллизия между свободой информации и правом на приватность разрешается в основном в пользу свободы информации. Так поступили в Германии, Польше, Венгрии, Чехии и других странах, но в каждой из них есть свои особенности и исключения. Например, Конституционный суд Венгрии постановил, что право граждан на доступ к собственным досье «не относится к праву жертвы знать, кто за ней следил». По-разному решая вопрос о праве общественности знать имена штатных и нештатных сотрудников служб безопасности репрессивных режимов, большинство стран, осуждая репрессивную практику и не желая допустить ее повторения или использования информации об участниках репрессий в будущем, приняли в той или иной форме законы о люстрации (лат. lustratio – очищение). Люстрация заключается в запрете бывшим штатным и внештатным сотрудникам коммунистической службы безопасности занимать определенные посты в новом государстве. В ее основе лежит принцип, согласно которому новые службы безопасности демократических государств не могут использовать файлы и информацию, созданную коммунистическими службами безопасности, поскольку национальная безопасность демократического государства – это не то же самое, что национальная безопасность коммунистического государства. Данные о лицах, исполняющих публичные функции, свидетельствующие об их прошлой деятельности в нарушение принципа верховенства права, представляют значительный общественный интерес, превалирующий над их правом на приватность, например, относительно их прошлой деятельности в качестве сотрудников коммунистической службы безопасности. Законы о люстрации различаются люстрационной процедурой и степенью доступа к именам и досье бывших сотрудников службы безопасности – от открытости имен таких сотрудников (Германия, Чехословакия), до отнесения этих данных к государственной тайне и запрета на раскрытие имен (Польша, Эстония).
А вот право жертвы на ограничение доступа к своему досье в подавляющем большинстве стран превалирует над правом общества использовать данные из досье для исторических исследований. В данном случае коллизия разрешается в пользу права на приватность жертвы. И у нас в стране нередки случаи, когда наследники жертв политических репрессий запрещали полностью или частично доступ к архивно-уголовным делам своих близких.
В Украине основная масса дел оперативного учета и агентурных дел была уничтожена, кроме того, значительная часть архивных дел была вывезена в 1989–1991 гг. в Центральный архив КГБ в Москву, поэтому вопрос о люстрации имеет в основном риторический характер. Тем не менее, большой массив имеющихся дел, интересы жертв политических репрессий и украинского общества в целом требуют дальнейшего снятия грифов секретности советского режима, изменения законодательства о доступе к информации, государственной тайне, архивах и практики его применения и решения всех возникающих в этом процессе проблем.
Обсудить их мы – автор этого текста и аспирантка Киевского национального университета имени Т. Г. Шевченко Александра Матвийчук – попытались на семинаре «Свобода информации и доступ к архивам» для сотрудников 26 региональных архивов СБУ в Киеве 9 декабря 2009 г. Это была первая попытка Харьковской правозащитной группы сравнить в такой аудитории международные стандарты свободы информации с законодательством и практикой доступа к архивам. После знакомства, обсуждения, что такое свобода информации, представления принципов законодательства о свободе информации наша встреча приняла характер беседы.
На мой вопрос, почему родственникам реабилитированных разрешают копировать из архивно-уголовных дел только материалы непроцессуального характера, архивисты наперебой стали объяснять, что нельзя распространять имена следователей, экспертов, свидетелей, прокуроров, судей, адвокатов и т. д. Это вмешательство в их частную жизнь, а оно запрещено законом. Ведь у них есть потомки, которым будет неприятно знать, что их бабушки и дедушки участвовали в политических преследованиях. Но, говорю я, ведь жертвам и их родным тоже важно знать, кто именно их преследовал и как именно вторгались в их частную жизнь. Почему бы не открыть жертвам репрессий доступ ко всей собранной о них информации, имеющейся в архиве, в том числе оперативной? «Но эта информация является секретной в соответствии со статьями 4.1–4.6 „Свода сведений, составляющих государственную тайну, она не подлежит распространению“», – возражают архивисты. «Но позвольте, – говорю я, – в Своде речь идет об оперативной деятельности в 90-е и 2000-е годы, об оперативной информации и оперативных сотрудниках современной независимой Украины, а не об оперативной информации и сотрудниках ЧК/ГПУ/НКВД/КГБ 20–80-х годов прошлого столетия! На них действие украинского закона о государственной тайне не распространяется!» – «Нет, методы оперативной работы сейчас и в советское время во многом схожи, поэтому эту информацию разглашать нельзя!», – говорит один архивист. «Нельзя разглашать имена секретных сотрудников тех времен, новые уже не захотят становиться внештатными сотрудниками, если допустить прецедент разглашения имен старых сексотов, а это разрушает спецслужбу», – вторит другой. «Спецслужбы всего мира всегда скрывали имена своих агентов. Вы что, хотите разрушить нашу спецслужбу?» – с пафосом спрашивает третий. – «Кому нужна такая спецслужба, которая преследует своих граждан за убеждения?» Обиделись…
На мой вопрос о том, почему не предоставляют информацию из архивно-уголовных дел нереабилитированных жертв политических репрессий, вразумительного ответа не было. В основном говорили, что так сложилась практика. И если будет приказ начальника архива, разрешающий давать такую информацию, то они будут его выполнять. Начальник архива СБУ Владимир Вятрович, вошедший перед этим в зал, где мы общались, сказал, что, поскольку никаких законодательных запретов доступа к этим материалам не существует, то эта информация является открытой и подлежит передаче по запросу, доступ к этим делам так же должен быть открыт для родственников, как и к делам реабилитированных.
Мои пояснения, почему отказ в предоставлении информации из документов с грифами советского времени является незаконным, архивисты восприняли в штыки. Кроме уже звучавших аргументов о недопустимости раскрытия государственных тайн советского времени, добавились еще два. Первый: «СБУ и ФСБ имеют соглашение о взаимном неразглашении государственных тайн. ФСБ является правопреемницей КГБ. Поэтому раскрывая государственные секреты КГБ, Вы нарушаете это соглашение между нашими странами. Вы должны всякий раз согласовывать это раскрытие с ФСБ». Второй: «Есть много совместных государственных тайн Украины и России, которые связаны с оборонной тематикой. Вот, например, днепропетровский завод «Южмаш» – существует много секретных материалов, его касающихся, с грифами «секретно» и «совершенно секретно». Как же их можно раскрывать?»
Я отвечал, что если ФСБ собирается праздновать 90-летний юбилей российских спецслужб, является правопреемником КГБ и тем самым принимает на себя ответственность за все преступления советских спецслужб, то это внутреннее дело Российской Федерации и никак не обязывает СБУ, отнюдь не являющейся правопреемником КГБ, хранить все государственные тайны советского времени. Для этого и создали специальный сектор, сотрудники которого пересматривают старые советские секретные материалы и решают, какие из них можно раскрыть, а для каких ввести режим ограниченного доступа в соответствии с украинским законом о государственной тайне, как например, касающихся ракетного завода «Южмаш». Впрочем, – сказал я, – думаю, что архивные материалы «Южмаша» в независимой Украине сразу были засекречены.
Упоминание о люстрации вызвало резкое неприятие и раздражение у участников семинара. Видно было, что они даже и представить себе не могут, что такое возможно в современной Украине. Исключение составляли молодые сотрудники сектора по рассекречиванию архивных материалов киевского архива, которые с интересом прислушивались к нашим спорам.
Семинар показал, что сотрудники региональных архивов СБУ мало знают о практике работы своих коллег в странах Центральной и Восточной Европы и психологически пока еще не готовы к переменам. Даже если они получат приказ работать иначе, им будет трудно изменить свои представления, и поэтому такие встречи, имеющие целью воспитать культуру открытости, присущую европейским странам, просто необходимы.