ВАСИЛЬ СТУС. СТИХИ ИЗ КНИГИ «ПАЛИМПСЕСТЫ»
27.12.2000
ТВОРЧИЙ ДОРОБОК СТУСА ДОБРЕ РЕПРЕЗЕНТОВАНИЙ В ЧИСЛЕННИХ ВИДАННЯХ, І ТОМУ МИ ВИРІШИЛИ ЗАПРОПОНУВАТИ СЬОГОДНІ ЧИТАЧЕВІ ДЕКІЛЬКА ПЕРЕКЛАДІВ ЙОГО ПОЕЗІЙ РОСІЙСЬКОЮ МОВОЮ, ЯКІ ЩЕ НІКОЛИ НЕ ДРУКУВАЛИСЯ.
24.
Ты тут. Ты тут. Вся — белая свеча,
испуганно и тонко полыхаешь,
открытым сердцем щедро награждаешь,
тая рыдание у моего плеча.
Ты тут, ты тут, как в запоздалом сне
платочек мнешь в руке — со мною рядом
и милыми движеньями, и взглядом
виденьем приближаешься ко мне.
И вдруг — река! С разлукой вековой
нахлынула, пришла и захватила,
но жуткая волна не замутила
воспоминаний — Киев мой со мной.
Остановись! Не смей идти обратно,
к тем скучным улицам и площадям!
Ты вырвалась, ты появилась к нам
из оползня, как камешек отрадный,
материи распад случайный, краткий —
и трепет рук, дрожанье век. Украдкой
ушла туннелем длинным — дальше, в ночь,
в мерцание, и в снег, и в крик метели.
Рыданьем белым губы твои млели.
Прощай и не оглядывайся! Прочь!
Мы на том свете встретимся с тобою.
Зеленою звездой мерцает ночь
и отрицает небо голубое.
Иди, не оглянись, ступай домой.
Зеленая звезда мелькнет — растает.
Иди, не оглянись! Сыночек мой
пусть без меня мужает — подрастает!
Катись с горы в тот яр тревожный, вниз,
прощай, не озирайся. Оглянись!
43. ИЗ ЛЕТОПИСИ ОЧЕВИДЦА
Украдено солнце. Косит перепуганным оком,
как бешеный конь. Ему чудится: в сердце — ножом!
За тучами тучи, за дымом пожарищ высоко
глядит на пустыню давно равнодушный божок.
Безумные, рвутся на бой сыновья Украины:
тот с ордами бродит, а этот — забредил Москвой.
И кровью залитые очи пророчат: руины
разверзлись — и мать поднимается в час роковой.
— Нашли, налетели, помяли, сожгли и забрали
с собой, на чужбину — весь тонкоголосый ясырь!
Ах, чтоб вы пропали, сыночки, ах, чтоб вы пропали:
ведь так не карал нас и лях, басурман, изувер!
И Тясмину тесно от трупов казацких, от крови,
и Буг почернел от их трупов у всех на виду,
ах, чтоб вы пропали, сыночки, чтоб были здоровы,
чтоб были здоровы — в том райском раю и в том адском аду!
Порежут на кожи вас, задницы жженым пропалят
и крови нацедят — упейтесь же адским вином.
А где ж Украина? Все дале, и дале, и дале,
дороги полынью забитые, спят настороженным сном.
Украдено солнце. Косит перепуганным оком,
как конь сумасшедший, что чует под сердцем металл,
курятся руины, кровавым стекают потоком,
татарское солнце, стожалое, бьет наповал.
122.
Памяти А.Горской
Ярись, душа, ярись, а не рыдай!
Все в белой стуже сердце Украины,
а ты ищи тень красную калины,
на черных водах тень ее узнай!
Ведь мало нас. Всего лишь горстка нас,
лишь для борьбы, надежды и креста.
Определен судьбой наш смертный час.
Калиновая кровь — она густа,
подобна нашей! В сердце притаилась.
И в белой стуже белых причитаний,
те гроздья боли, в глубине страданий
на нас своим бессмертьем отразились.
146.
За мною Киев тянется во снах
зеленой хвоей, соком залитою
черешен спелых. Что ж, Господь с тобою,
ведь впереди — твой крах, твой крах, твой крах!
Лежит дорога — в вековых снегах,
бескрайние, горбатые просторы.
О край любимый! Милый край, который —
как камень на кладбище — в головах.
Седая мать взъерошила мой страх,
рука ее, костлявая, как ветка,
вся в наледи.
И солнце светит редко,
И гулкий топот слышен там, в степях.
148
Света — полдня и полночи.
Полжизни прожитых лет.
Отдых приходит, пророче,
и возвращения нет.
Тщетно, пророче, страданье:
света — полночи-полдня,
северное сиянье
зря осветило меня.
149
Вот, наконец, вы, сумерки души,
что погасили гомон с того света,
безгласие, тугое, словно бич,
простор объяло. Вызволи — хоть через силу,
сверхнатиском, прорывом, но пробейся.
А может, осторожно, в тьме густой
крадись наверх, но сна не испугай
отверстого, как боль. Пройди между теней
и заблудись меж них.
Перевод с украинского Марлены Рахлиной
Ты тут. Ты тут. Вся — белая свеча,
испуганно и тонко полыхаешь,
открытым сердцем щедро награждаешь,
тая рыдание у моего плеча.
Ты тут, ты тут, как в запоздалом сне
платочек мнешь в руке — со мною рядом
и милыми движеньями, и взглядом
виденьем приближаешься ко мне.
И вдруг — река! С разлукой вековой
нахлынула, пришла и захватила,
но жуткая волна не замутила
воспоминаний — Киев мой со мной.
Остановись! Не смей идти обратно,
к тем скучным улицам и площадям!
Ты вырвалась, ты появилась к нам
из оползня, как камешек отрадный,
материи распад случайный, краткий —
и трепет рук, дрожанье век. Украдкой
ушла туннелем длинным — дальше, в ночь,
в мерцание, и в снег, и в крик метели.
Рыданьем белым губы твои млели.
Прощай и не оглядывайся! Прочь!
Мы на том свете встретимся с тобою.
Зеленою звездой мерцает ночь
и отрицает небо голубое.
Иди, не оглянись, ступай домой.
Зеленая звезда мелькнет — растает.
Иди, не оглянись! Сыночек мой
пусть без меня мужает — подрастает!
Катись с горы в тот яр тревожный, вниз,
прощай, не озирайся. Оглянись!
43. ИЗ ЛЕТОПИСИ ОЧЕВИДЦА
Украдено солнце. Косит перепуганным оком,
как бешеный конь. Ему чудится: в сердце — ножом!
За тучами тучи, за дымом пожарищ высоко
глядит на пустыню давно равнодушный божок.
Безумные, рвутся на бой сыновья Украины:
тот с ордами бродит, а этот — забредил Москвой.
И кровью залитые очи пророчат: руины
разверзлись — и мать поднимается в час роковой.
— Нашли, налетели, помяли, сожгли и забрали
с собой, на чужбину — весь тонкоголосый ясырь!
Ах, чтоб вы пропали, сыночки, ах, чтоб вы пропали:
ведь так не карал нас и лях, басурман, изувер!
И Тясмину тесно от трупов казацких, от крови,
и Буг почернел от их трупов у всех на виду,
ах, чтоб вы пропали, сыночки, чтоб были здоровы,
чтоб были здоровы — в том райском раю и в том адском аду!
Порежут на кожи вас, задницы жженым пропалят
и крови нацедят — упейтесь же адским вином.
А где ж Украина? Все дале, и дале, и дале,
дороги полынью забитые, спят настороженным сном.
Украдено солнце. Косит перепуганным оком,
как конь сумасшедший, что чует под сердцем металл,
курятся руины, кровавым стекают потоком,
татарское солнце, стожалое, бьет наповал.
122.
Памяти А.Горской
Ярись, душа, ярись, а не рыдай!
Все в белой стуже сердце Украины,
а ты ищи тень красную калины,
на черных водах тень ее узнай!
Ведь мало нас. Всего лишь горстка нас,
лишь для борьбы, надежды и креста.
Определен судьбой наш смертный час.
Калиновая кровь — она густа,
подобна нашей! В сердце притаилась.
И в белой стуже белых причитаний,
те гроздья боли, в глубине страданий
на нас своим бессмертьем отразились.
146.
За мною Киев тянется во снах
зеленой хвоей, соком залитою
черешен спелых. Что ж, Господь с тобою,
ведь впереди — твой крах, твой крах, твой крах!
Лежит дорога — в вековых снегах,
бескрайние, горбатые просторы.
О край любимый! Милый край, который —
как камень на кладбище — в головах.
Седая мать взъерошила мой страх,
рука ее, костлявая, как ветка,
вся в наледи.
И солнце светит редко,
И гулкий топот слышен там, в степях.
148
Света — полдня и полночи.
Полжизни прожитых лет.
Отдых приходит, пророче,
и возвращения нет.
Тщетно, пророче, страданье:
света — полночи-полдня,
северное сиянье
зря осветило меня.
149
Вот, наконец, вы, сумерки души,
что погасили гомон с того света,
безгласие, тугое, словно бич,
простор объяло. Вызволи — хоть через силу,
сверхнатиском, прорывом, но пробейся.
А может, осторожно, в тьме густой
крадись наверх, но сна не испугай
отверстого, как боль. Пройди между теней
и заблудись меж них.
Перевод с украинского Марлены Рахлиной