20 лет спустя.
27.12.2000
Когда вспоминаешь события двадцатилетней давности, многое с позиций сегодняшнего дня видишь совсем иначе. Например, трудно было увязать воедино войну СССР в Афганистане, триумф польской „Соли-
дарности“ и харьковские события 80-х годов. Сейчас совершенно понятно, что международная обстановка, которая складывалась для престарелых руководителей СССР неблагоприятно, напугала их, а начинающийся экономический кризис усилил панику. Афганистан мировое сообщество „не проглотило“, как это бывало раньше с оказанием „братской помощи“ в странах третьего мира, да и борьба с душманами вылилась в полномасштабную войну со всем афганским народом, в которую, как в прорву, уходили деньги, техника, вооружение. Молодые жизни, загубленные в этой бездарной войне, традиционно не принимались в расчет. Но особенно напугали кремлевских старцев события в Польше, где они впервые столкнулись с мощным рабочим антикоммунистическим движением. Авторитет советской власти стремительно падал. За границей резко пошло на спад левое движение, а поправение общества на Западе приводило к власти консерваторов в одной стране за другой. Стремительно падал авторитет коммунистических лидеров и у себя в стране. Кремлевские старцы вызывали отвращение и насмешки, и только ленивые не рассказывали анекдотов о Брежневе. Почти в открытую среди молодежи распространялся самиздат, усилилось и движение за выезд из СССР.
Естественно, КГБ отслеживало эти тенденции, и Кремль решил принимать меры. Первые признаки „закручивания гаек“ появились еще в 1979 году, когда правительство СССР практически перестало давать разрешение на выезд евреям на постоянное место жительства в Израиль. Посыпались повторные сроки участникам национальных движений, которые ранее были осуждены по ст.1901 — антисоветская агитация и пропаганда (в Украине соответственно 1871).
В 1980 году в Харькове просто физически ощущалось, что назревают какие-то тревожные перемены. особенно остро это ощущали те, кто не питал иллюзий относительно советской власти, имел соответствующий своим убеждениям круг общения, прежде всего, харьковская научная интеллигенция. Наличие этих людей не давало покоя КГБ. Именно эти люди пополняли ряды отказников, именно в этом кругу из рук в руки передавали самиздатскую литературу, слушали стихи запрещенных харьковских поэтов Б.Чичибабина и М.Рахли-
ной. При всем том тесный круг был достаточно широким, и поэтому запугать все более вырывающуюся из под идеологического контроля интеллигенцию было первой и основной задачей КГБ.
Так в начале 80-х в Харькове прошла новая волна репрессий. Прежде всего репрессии коснулись тех, кто и раньше проявлял инакомыслие. В 1969-70 г.г. в Харькове были осуждены по ст. 1871 УК УССР четыре человека (трое из них — бывшие одноклассники), подписавшие письмо в защиту генерала Григоренко и в ООН о нарушениях прав человека в СССР. Срок три года тогда получили четыре человека: Генрих Алтунян, Владислав Недобора, Владимир Пономарев, Аркадий Левин. Особую ненависть у КГБ вызывал Генрих Алтунян, т.к., по мнению партийной номенклатуры, он, бывший майор, бывший парторг курса, перед которым открывались все возможности блестящей карьеры, предал интересы партии. Беспартийные инженеры — Недобора, Пономарев, Левин не пользовались доверием у власти и раньше, т.к. советская власть с первых дней своего существования относилась к интеллигенции с подозрением и недоверием. Четверо друзей, отсидев за свои убеждения по три года, „не стали на путь исправления“, как позднее будет сказано в решении суда, осудившего Генриха Алтуняна повторно. Фактически друзья занимались правозащитной деятельностью, оказывая помощь тем, кого в Харькове начинали преследовать за убеждения. Особенно независимо вел себя Алтунян, работавший после лагеря механиком в „Кинотехпроме“. Многие обращались к нему за советом, когда их начинали „таскать“ в КГБ, чтобы „уговорить“ дать показания. К нему обращались отказники, которые боролись за право выехать в эмиграцию. Естественно, друзья знали и других, живущих в Харькове, борцов с беззаконием. Их близкими друзьями были поэты Б.Чичибабин и М.Рахлина, которые, узнав в 1968 году от знакомых о том, за что и как посадили друзей, сами пришли к ним, в их семьи.
Видимо, решив напугать оппозиционную интеллигенцию, КГБ не зря остановился на Алтуняне и его друзьях, бывших как бы центром притяжения многих харьковских компаний.
31 мая 1980 года на квартире Генриха Алтуняна сотрудниками Харьковского КГБ был проведен обыск. При обыске были найдены и изъяты книги А.Солже-
ницына „Архипелаг ГУЛАГ“, А.Корякова „Живая история“, Ж.Медведева „Культ личности и биологическая наука“ и др. Алтунян еще до обыска получил официальное предупреждение от КГБ, что его деятельность является антисоветской, с чем Алтунян категорически не согласился. С августа 1980 года КГБ начинает широкий опрос знакомых и друзей Алтуняна, в надежде найти свидетелей его антисоветской деятельности. Это был еще один тревожный сигнал, свидетельствующий о серьезности намерений органов. Можно было предположить, что происходящее не случайное событие: в августе 1980 года был арестован некий Зинченко, отказник, добивавшийся выезда из СССР. Он появлялся у друзей Алтуняна, знал его лично. Зинченко был малопонятной фигурой. Он рассказывал о себе, что пытался остаться на Западе во время туристической поездки, однако у него это не получилось, и он, вернувшись, стал так называемым „отказником“. То, что он рассказывал, было странным, тем более, потом оказалось, что Зинченко скрывал свое прошлое: в 1945 г. он каким-то образом сменил фамилию, присвоив себе фамилию погибшего военнослужащего. Еще более странным был рассказ Зинченко о том, что за попытку остаться в ФРГ КГБ сначала арестовал его, а потом отпустил. Во время следствия и во время судебного процесса Зинченко давал показания против Генриха Алтуняна. Возник вопрос — не было ли его появление продуманными действиями КГБ, у которого явно не хватало доказательств того, что Алтунян вел антисоветскую агитацию и пропаганду с целью подрыва советской власти. Эта формулировка давала возможность применить против Генриха Алтуняна статью 70 КК СССР, по которой судили наиболее активных диссидентов и отправляли отбывать наказание в специальные политические лагеря.
При всей широте и открытости, с которой Алтунян высказывал свои убеждения, при всем разнообразии контактов с людьми, которые обращались к нему за помощью, те кто дал показания против него, оказалось на удивление мало. Это был первый крупный просчет органов. Возникает вопрос, зачем КГБ тратило время и искало свидетелей? Оригинальность советского законодательства в том и состояла, что с первых лет жизни советской власти достаточно было желания карательных органов сделать человека преступником и обвинить его в антигосударственной деятельности. Однако, в 60-70-х годах ситуация несколько изменилась. Все менее привлекательными становились идеи-иллюзии, присущие ХХ веку — насильственного разрешения социальных проблем. В конце 70-х социальные проблемы гораздо легче разрешались в богатых странах Запада, чем в декларировавших социальное равенство социалистических странах. Кредит доверия к первой в мире „стране рабочих и крестьян“ таял на глазах. Поэтому очень важным для номенклатуры СССР было доказать, что враги социализма продались капиталистам Запада и ведут настоящую подрывную работу. Даже компартии в западных странах вынуждены были открещиваться от действий руководства коммунистической партии СССР, когда режим обвиняли в стремлении к подавлению любых проявлений политических свобод и репрессиям. Перед КГБ стояла трудная задача: защищать власть от „распоясавшихся инакомыслящих“ и соблюдать при этом видимость законности. В случае с Алтуняном этого не случилось. К 16 декабря 1980 года, к моменту ареста, у КГБ было очень мало доказательств, подкрепляющих выдвинутые обвинения, и еще меньше свидетельских показаний. Зинченко, имеющий сомнительную биографию, был совсем не той фигурой, которая годилась для задуманного шоу.
16 декабря 1980 года Алтунян был арестован. Одновременно были проведены обыски на квартирах его друзей Пономарева и Недоборы (Аркадий Левин в 1975 году уехал в Израиль, где вскоре умер от сердечного приступа). Обыски на квартирах у Недоборы и Пономарева ничего не дали. В то же время КГБ занималось еще двумя диссидентами — историком Евгением Анцуповым и врачом-психиатром А.Корягиным. Евгений Анцупов был оригинальным специалистом, фанатично преданным науке. Применяя в исторических исследованиях методы математической статистики, Анцупов, далекий в то время от политики, не только предсказал, что руководство СССР начнет войну в Афганистане, но и пришел к выводу, что этот шаг будет роковым для государства. Он написал письмо Л.Брежневу, в котором предостерегал от этого шага. Естественно, он был вызван в КГБ, попал под жесткий контроль органов, его выгнали с работы. Е.Анцупов, считая, что ему не дают работать, решил эмигрировать. С этого момента он, видимо, и стал одной из намеченных КГБ фигур для политического процесса.
Совсем иначе пришел к противостоянию властям Анатолий Корягин. Работая врачом в областной психиатрической больнице в Сибири, он столкнулся с фактами применения психиатрических репрессий против инакомыслящих, коррупцией в среде местного партийного руководства. Коммунистическая идеология и до того была совершенно чужда Корягину, а столкновение с советскими реалиями сделало его одним из самых жестких и последовательных антикоммунистов и борцов с режимом. Перед переходом на работу в Харьковский областной диспансер, Корягин предложил свои услуги Московской Хельсинкской группе и стал независимым экспертом в случаях, когда правозащитники предполагали, что против кого-то из инакомыслящих применялись психиатрические репрессии. Уже работая в Харькове, Корягин добился осмотра нескольких „больных“, которые с ведома КГБ были помещены в психиатрические больницы общего типа в разных городах Украины. В самом Харькове психиатрических репрессий по политическим мотивам не было.
Во всех этих случаях он давал заключение, противоречащее выводам официальной психиатрии. Его выводы были одним из серьезных поводов для кампании на Западе против психиатрических репрессий в СССР. Из тех диссидентов, которых КГБ решило сделать главными участниками их сценария, только действия А.Ко
рягина попадали под статью 70 УК СССР (анти-
советская пропаганда и агитация с целью подрыва советской власти). Он не скрывал, что его деятельность направлена против советской власти. Ни правозащитная деятельность Алтуняна, ни деятельность Анцупова никак этой статье не соответствовали. Вероятно, как мы уже говорили, в отношении Алтуняна КГБ надеялся получить доказательства в ходе следствия. Естественно, не получив соответствующих доказательств, КГБ не отказался от своих планов: и процесс, и приговор были предопределены.
Процесс над Алтуняном, под председательством судьи Карпухина начался в конце марта 1981 года. До этого Генрих содержался 3 месяца в СИЗО. Обычно, процессы над диссидентами были закрытыми. Дело Алтуняна, которое слушалось в областном суде, привлекло внимание многих, ранее даже не знакомых с ним людей. И в этом процессе КГБ отступил от обычных правил. В зал были допущены не только родственники Алтуняна, но и некоторые его друзья. Не пустили нескольких знакомых Генриха, которые были известны органам, как люди весьма жесткие и активные. Можно было предположить, что процесс не был закрытым по той же причине: КГБ хотел максимально запугать общество, устроить ему показательный спектакль. Но и здесь действия кагебистских специалистов не увенчались успехом.
Во-первых, на процессе стало очевидным, что доказать состав преступления по 70-й статье следствию не удалось. Многим стало ясно, что человека судят не за действия, а за убеждения и общественную значимость. Отсутствие доказательств дало возможность адвокату Алтуняна Владимиру Кораблеву отвести часть эпизодов, записанных следствием в обвинительное заключение и настаивать на его невиновности. Во-вторых, присутствующие в зале, среди которых было достаточно много молодежи, дети друзей и знакомых, не скрывали своей симпатии к диссиденту и совсем не боялись эти симпатии проявлять.
В конце процесса, после приговора, который был вынесен 1 апреля, присутствующие поднялись с мест, стали аплодировать Алтуняну, выкрикивать слова поддержки и восхищения. Пять женщин бросили ему цветы, которые тут же отобрали конвоиры.
Моральное превосходство Алтуняна было настолько бесспорным, что акцию запугивания общества можно было считать провалившейся. В КГБ это мгновенно оценили и на последующие процессы никого, кроме самых близких родственников и свидетелей, не пускали. Алтунян получил максимум того, что предполагалось по ст.70 часть 1 — 7 лет лагерей с последующей пятилетней ссылкой. Отсидеть он успел чуть больше 6-ти лет, и был освобожден через год после объявленной Горбачевым перестройки.
Анатолий Корягин был арестован в феврале 1981 года, тогда, когда следствие по делу Алтуняна было закончено и дело передано в суд. Вскоре после приговора, вынесенного Алтуняну, был арестован и Евгений Анцупов. И Анцупова, и Корягина судил тот же областной суд. В деле Корягина председательствовал судья Навальный. Анатолий Корягин ни в следствии, ни в суде участия не принимал, отказавшись от каких бы то ни было показаний. Оригинальностью и разнообразием приговоров Харьков не баловал: те, кого судили по 70-й статье, получали 7 лет лагерей и 5 лет ссылки. И Зинченко фигурировал как свидетель не только в процессе над Алтуняном, но и в деле Анцупова, но, тем не менее, свой срок 6 лет лагерей и 5 лет ссылки он получил.
В августе 1981 года был осужден к 3 годам лагерей общего режима отказник Александр Парицкий, который несколько лет добивался разрешения на выезд из СССР. Его судили по ст.1871. В марте 1983 года по той же статье был осужден отказник ученый-химик Юрий Тарнопольский. Таким образом КГБ прошелся по всем кругам инакомыслящих Харькова.
И все же — добились ли тогда власти главной цели — запугать общественность? Сейчас, спустя 20 лет, можно однозначно ответить, что основная задача с треском провалилась. Общество было уже не тем. Политические процессы вызвали, особенно среди молодежи, волну возмущения. Некоторые из тех, кто до того момента не шел дальше разговоров и чтения самиздата, начали активно помогать семьям диссидентов, собирать и передавать западным журналистам информацию о действиях КГБ. Процесс над Алтуняном был восстановлен несколькими присутствовавшими, записан почти полностью, и эти записи были опубликованы на Западе, что дало возможность западным аналитикам утверждать: новая волна репрессий в СССР нарастает, по ст.70 стали судить уже не за действия, а просто за убеждения. Т.е. было ясно, что для того, чтобы запугать и усмирить общество, на которое переставал действовать идеологический диктат и которое переставало бояться — нужны массовые репрессии. Был и второй путь — демократизация. Автор этих строк придерживается мнения, что СССР в этот период попал в экономическую зависимость от Запада, и власть начала постепенно осознавать необходимость перемен. Кроме того, массовые репрессии в обществе, очнувшемся от идеологического шока, обычно и проводить некому, т.к. и у исполнителей не хватает уверенности и решимости. Отказаться от хватательного рефлекса коммунистов мог заставить только экономический и идеологический крах. Иначе, зная структурную вязкость советской системы, можно совершенно точно сказать, что ни о какой перестройке не могло бы быть и речи.
И начался крах системы, как теперь понятно, задолго до революционных 1985-86 годов. Но тогда мы не знали о будущем, а близких нам людей ждали долгие годы лагерей и тюрем.
Слава Богу, харьковчане, осужденные на тех процессах, вернулись живыми, правда, Е.Анцупов стал в лагере тяжелым инвалидом и, задержись перестройка на год, его ждала бы участь В.Марченко, Ю.Литвина, В.Стуса, О.Тихого. Анцупов умер из-за тяжелой болезни сердца в Германии, куда он эмигрировал в 1987 году. Умер еще совсем не старым. Иногда шесть лет — очень большой срок, гораздо больший, чем последующие двадцать.
дарности“ и харьковские события 80-х годов. Сейчас совершенно понятно, что международная обстановка, которая складывалась для престарелых руководителей СССР неблагоприятно, напугала их, а начинающийся экономический кризис усилил панику. Афганистан мировое сообщество „не проглотило“, как это бывало раньше с оказанием „братской помощи“ в странах третьего мира, да и борьба с душманами вылилась в полномасштабную войну со всем афганским народом, в которую, как в прорву, уходили деньги, техника, вооружение. Молодые жизни, загубленные в этой бездарной войне, традиционно не принимались в расчет. Но особенно напугали кремлевских старцев события в Польше, где они впервые столкнулись с мощным рабочим антикоммунистическим движением. Авторитет советской власти стремительно падал. За границей резко пошло на спад левое движение, а поправение общества на Западе приводило к власти консерваторов в одной стране за другой. Стремительно падал авторитет коммунистических лидеров и у себя в стране. Кремлевские старцы вызывали отвращение и насмешки, и только ленивые не рассказывали анекдотов о Брежневе. Почти в открытую среди молодежи распространялся самиздат, усилилось и движение за выезд из СССР.
Естественно, КГБ отслеживало эти тенденции, и Кремль решил принимать меры. Первые признаки „закручивания гаек“ появились еще в 1979 году, когда правительство СССР практически перестало давать разрешение на выезд евреям на постоянное место жительства в Израиль. Посыпались повторные сроки участникам национальных движений, которые ранее были осуждены по ст.1901 — антисоветская агитация и пропаганда (в Украине соответственно 1871).
В 1980 году в Харькове просто физически ощущалось, что назревают какие-то тревожные перемены. особенно остро это ощущали те, кто не питал иллюзий относительно советской власти, имел соответствующий своим убеждениям круг общения, прежде всего, харьковская научная интеллигенция. Наличие этих людей не давало покоя КГБ. Именно эти люди пополняли ряды отказников, именно в этом кругу из рук в руки передавали самиздатскую литературу, слушали стихи запрещенных харьковских поэтов Б.Чичибабина и М.Рахли-
ной. При всем том тесный круг был достаточно широким, и поэтому запугать все более вырывающуюся из под идеологического контроля интеллигенцию было первой и основной задачей КГБ.
Так в начале 80-х в Харькове прошла новая волна репрессий. Прежде всего репрессии коснулись тех, кто и раньше проявлял инакомыслие. В 1969-70 г.г. в Харькове были осуждены по ст. 1871 УК УССР четыре человека (трое из них — бывшие одноклассники), подписавшие письмо в защиту генерала Григоренко и в ООН о нарушениях прав человека в СССР. Срок три года тогда получили четыре человека: Генрих Алтунян, Владислав Недобора, Владимир Пономарев, Аркадий Левин. Особую ненависть у КГБ вызывал Генрих Алтунян, т.к., по мнению партийной номенклатуры, он, бывший майор, бывший парторг курса, перед которым открывались все возможности блестящей карьеры, предал интересы партии. Беспартийные инженеры — Недобора, Пономарев, Левин не пользовались доверием у власти и раньше, т.к. советская власть с первых дней своего существования относилась к интеллигенции с подозрением и недоверием. Четверо друзей, отсидев за свои убеждения по три года, „не стали на путь исправления“, как позднее будет сказано в решении суда, осудившего Генриха Алтуняна повторно. Фактически друзья занимались правозащитной деятельностью, оказывая помощь тем, кого в Харькове начинали преследовать за убеждения. Особенно независимо вел себя Алтунян, работавший после лагеря механиком в „Кинотехпроме“. Многие обращались к нему за советом, когда их начинали „таскать“ в КГБ, чтобы „уговорить“ дать показания. К нему обращались отказники, которые боролись за право выехать в эмиграцию. Естественно, друзья знали и других, живущих в Харькове, борцов с беззаконием. Их близкими друзьями были поэты Б.Чичибабин и М.Рахлина, которые, узнав в 1968 году от знакомых о том, за что и как посадили друзей, сами пришли к ним, в их семьи.
Видимо, решив напугать оппозиционную интеллигенцию, КГБ не зря остановился на Алтуняне и его друзьях, бывших как бы центром притяжения многих харьковских компаний.
31 мая 1980 года на квартире Генриха Алтуняна сотрудниками Харьковского КГБ был проведен обыск. При обыске были найдены и изъяты книги А.Солже-
ницына „Архипелаг ГУЛАГ“, А.Корякова „Живая история“, Ж.Медведева „Культ личности и биологическая наука“ и др. Алтунян еще до обыска получил официальное предупреждение от КГБ, что его деятельность является антисоветской, с чем Алтунян категорически не согласился. С августа 1980 года КГБ начинает широкий опрос знакомых и друзей Алтуняна, в надежде найти свидетелей его антисоветской деятельности. Это был еще один тревожный сигнал, свидетельствующий о серьезности намерений органов. Можно было предположить, что происходящее не случайное событие: в августе 1980 года был арестован некий Зинченко, отказник, добивавшийся выезда из СССР. Он появлялся у друзей Алтуняна, знал его лично. Зинченко был малопонятной фигурой. Он рассказывал о себе, что пытался остаться на Западе во время туристической поездки, однако у него это не получилось, и он, вернувшись, стал так называемым „отказником“. То, что он рассказывал, было странным, тем более, потом оказалось, что Зинченко скрывал свое прошлое: в 1945 г. он каким-то образом сменил фамилию, присвоив себе фамилию погибшего военнослужащего. Еще более странным был рассказ Зинченко о том, что за попытку остаться в ФРГ КГБ сначала арестовал его, а потом отпустил. Во время следствия и во время судебного процесса Зинченко давал показания против Генриха Алтуняна. Возник вопрос — не было ли его появление продуманными действиями КГБ, у которого явно не хватало доказательств того, что Алтунян вел антисоветскую агитацию и пропаганду с целью подрыва советской власти. Эта формулировка давала возможность применить против Генриха Алтуняна статью 70 КК СССР, по которой судили наиболее активных диссидентов и отправляли отбывать наказание в специальные политические лагеря.
При всей широте и открытости, с которой Алтунян высказывал свои убеждения, при всем разнообразии контактов с людьми, которые обращались к нему за помощью, те кто дал показания против него, оказалось на удивление мало. Это был первый крупный просчет органов. Возникает вопрос, зачем КГБ тратило время и искало свидетелей? Оригинальность советского законодательства в том и состояла, что с первых лет жизни советской власти достаточно было желания карательных органов сделать человека преступником и обвинить его в антигосударственной деятельности. Однако, в 60-70-х годах ситуация несколько изменилась. Все менее привлекательными становились идеи-иллюзии, присущие ХХ веку — насильственного разрешения социальных проблем. В конце 70-х социальные проблемы гораздо легче разрешались в богатых странах Запада, чем в декларировавших социальное равенство социалистических странах. Кредит доверия к первой в мире „стране рабочих и крестьян“ таял на глазах. Поэтому очень важным для номенклатуры СССР было доказать, что враги социализма продались капиталистам Запада и ведут настоящую подрывную работу. Даже компартии в западных странах вынуждены были открещиваться от действий руководства коммунистической партии СССР, когда режим обвиняли в стремлении к подавлению любых проявлений политических свобод и репрессиям. Перед КГБ стояла трудная задача: защищать власть от „распоясавшихся инакомыслящих“ и соблюдать при этом видимость законности. В случае с Алтуняном этого не случилось. К 16 декабря 1980 года, к моменту ареста, у КГБ было очень мало доказательств, подкрепляющих выдвинутые обвинения, и еще меньше свидетельских показаний. Зинченко, имеющий сомнительную биографию, был совсем не той фигурой, которая годилась для задуманного шоу.
16 декабря 1980 года Алтунян был арестован. Одновременно были проведены обыски на квартирах его друзей Пономарева и Недоборы (Аркадий Левин в 1975 году уехал в Израиль, где вскоре умер от сердечного приступа). Обыски на квартирах у Недоборы и Пономарева ничего не дали. В то же время КГБ занималось еще двумя диссидентами — историком Евгением Анцуповым и врачом-психиатром А.Корягиным. Евгений Анцупов был оригинальным специалистом, фанатично преданным науке. Применяя в исторических исследованиях методы математической статистики, Анцупов, далекий в то время от политики, не только предсказал, что руководство СССР начнет войну в Афганистане, но и пришел к выводу, что этот шаг будет роковым для государства. Он написал письмо Л.Брежневу, в котором предостерегал от этого шага. Естественно, он был вызван в КГБ, попал под жесткий контроль органов, его выгнали с работы. Е.Анцупов, считая, что ему не дают работать, решил эмигрировать. С этого момента он, видимо, и стал одной из намеченных КГБ фигур для политического процесса.
Совсем иначе пришел к противостоянию властям Анатолий Корягин. Работая врачом в областной психиатрической больнице в Сибири, он столкнулся с фактами применения психиатрических репрессий против инакомыслящих, коррупцией в среде местного партийного руководства. Коммунистическая идеология и до того была совершенно чужда Корягину, а столкновение с советскими реалиями сделало его одним из самых жестких и последовательных антикоммунистов и борцов с режимом. Перед переходом на работу в Харьковский областной диспансер, Корягин предложил свои услуги Московской Хельсинкской группе и стал независимым экспертом в случаях, когда правозащитники предполагали, что против кого-то из инакомыслящих применялись психиатрические репрессии. Уже работая в Харькове, Корягин добился осмотра нескольких „больных“, которые с ведома КГБ были помещены в психиатрические больницы общего типа в разных городах Украины. В самом Харькове психиатрических репрессий по политическим мотивам не было.
Во всех этих случаях он давал заключение, противоречащее выводам официальной психиатрии. Его выводы были одним из серьезных поводов для кампании на Западе против психиатрических репрессий в СССР. Из тех диссидентов, которых КГБ решило сделать главными участниками их сценария, только действия А.Ко
рягина попадали под статью 70 УК СССР (анти-
советская пропаганда и агитация с целью подрыва советской власти). Он не скрывал, что его деятельность направлена против советской власти. Ни правозащитная деятельность Алтуняна, ни деятельность Анцупова никак этой статье не соответствовали. Вероятно, как мы уже говорили, в отношении Алтуняна КГБ надеялся получить доказательства в ходе следствия. Естественно, не получив соответствующих доказательств, КГБ не отказался от своих планов: и процесс, и приговор были предопределены.
Процесс над Алтуняном, под председательством судьи Карпухина начался в конце марта 1981 года. До этого Генрих содержался 3 месяца в СИЗО. Обычно, процессы над диссидентами были закрытыми. Дело Алтуняна, которое слушалось в областном суде, привлекло внимание многих, ранее даже не знакомых с ним людей. И в этом процессе КГБ отступил от обычных правил. В зал были допущены не только родственники Алтуняна, но и некоторые его друзья. Не пустили нескольких знакомых Генриха, которые были известны органам, как люди весьма жесткие и активные. Можно было предположить, что процесс не был закрытым по той же причине: КГБ хотел максимально запугать общество, устроить ему показательный спектакль. Но и здесь действия кагебистских специалистов не увенчались успехом.
Во-первых, на процессе стало очевидным, что доказать состав преступления по 70-й статье следствию не удалось. Многим стало ясно, что человека судят не за действия, а за убеждения и общественную значимость. Отсутствие доказательств дало возможность адвокату Алтуняна Владимиру Кораблеву отвести часть эпизодов, записанных следствием в обвинительное заключение и настаивать на его невиновности. Во-вторых, присутствующие в зале, среди которых было достаточно много молодежи, дети друзей и знакомых, не скрывали своей симпатии к диссиденту и совсем не боялись эти симпатии проявлять.
В конце процесса, после приговора, который был вынесен 1 апреля, присутствующие поднялись с мест, стали аплодировать Алтуняну, выкрикивать слова поддержки и восхищения. Пять женщин бросили ему цветы, которые тут же отобрали конвоиры.
Моральное превосходство Алтуняна было настолько бесспорным, что акцию запугивания общества можно было считать провалившейся. В КГБ это мгновенно оценили и на последующие процессы никого, кроме самых близких родственников и свидетелей, не пускали. Алтунян получил максимум того, что предполагалось по ст.70 часть 1 — 7 лет лагерей с последующей пятилетней ссылкой. Отсидеть он успел чуть больше 6-ти лет, и был освобожден через год после объявленной Горбачевым перестройки.
Анатолий Корягин был арестован в феврале 1981 года, тогда, когда следствие по делу Алтуняна было закончено и дело передано в суд. Вскоре после приговора, вынесенного Алтуняну, был арестован и Евгений Анцупов. И Анцупова, и Корягина судил тот же областной суд. В деле Корягина председательствовал судья Навальный. Анатолий Корягин ни в следствии, ни в суде участия не принимал, отказавшись от каких бы то ни было показаний. Оригинальностью и разнообразием приговоров Харьков не баловал: те, кого судили по 70-й статье, получали 7 лет лагерей и 5 лет ссылки. И Зинченко фигурировал как свидетель не только в процессе над Алтуняном, но и в деле Анцупова, но, тем не менее, свой срок 6 лет лагерей и 5 лет ссылки он получил.
В августе 1981 года был осужден к 3 годам лагерей общего режима отказник Александр Парицкий, который несколько лет добивался разрешения на выезд из СССР. Его судили по ст.1871. В марте 1983 года по той же статье был осужден отказник ученый-химик Юрий Тарнопольский. Таким образом КГБ прошелся по всем кругам инакомыслящих Харькова.
И все же — добились ли тогда власти главной цели — запугать общественность? Сейчас, спустя 20 лет, можно однозначно ответить, что основная задача с треском провалилась. Общество было уже не тем. Политические процессы вызвали, особенно среди молодежи, волну возмущения. Некоторые из тех, кто до того момента не шел дальше разговоров и чтения самиздата, начали активно помогать семьям диссидентов, собирать и передавать западным журналистам информацию о действиях КГБ. Процесс над Алтуняном был восстановлен несколькими присутствовавшими, записан почти полностью, и эти записи были опубликованы на Западе, что дало возможность западным аналитикам утверждать: новая волна репрессий в СССР нарастает, по ст.70 стали судить уже не за действия, а просто за убеждения. Т.е. было ясно, что для того, чтобы запугать и усмирить общество, на которое переставал действовать идеологический диктат и которое переставало бояться — нужны массовые репрессии. Был и второй путь — демократизация. Автор этих строк придерживается мнения, что СССР в этот период попал в экономическую зависимость от Запада, и власть начала постепенно осознавать необходимость перемен. Кроме того, массовые репрессии в обществе, очнувшемся от идеологического шока, обычно и проводить некому, т.к. и у исполнителей не хватает уверенности и решимости. Отказаться от хватательного рефлекса коммунистов мог заставить только экономический и идеологический крах. Иначе, зная структурную вязкость советской системы, можно совершенно точно сказать, что ни о какой перестройке не могло бы быть и речи.
И начался крах системы, как теперь понятно, задолго до революционных 1985-86 годов. Но тогда мы не знали о будущем, а близких нам людей ждали долгие годы лагерей и тюрем.
Слава Богу, харьковчане, осужденные на тех процессах, вернулись живыми, правда, Е.Анцупов стал в лагере тяжелым инвалидом и, задержись перестройка на год, его ждала бы участь В.Марченко, Ю.Литвина, В.Стуса, О.Тихого. Анцупов умер из-за тяжелой болезни сердца в Германии, куда он эмигрировал в 1987 году. Умер еще совсем не старым. Иногда шесть лет — очень большой срок, гораздо больший, чем последующие двадцать.