Колхозная „опупея“
В былые времена нам, возмущавшимся поездками всех в колхозы, хотя бы позволяли наполнить овощами сумки. А как сейчас?
В сентябре этого года студенты текстильного техникума сообщили:
- Мы едем в колхоз.
Поверилось не сразу. Подобное я слышала где-то в начале 90-х и раньше, когда помогать селу ездили все: от двоечника-второгодника до профессора. Мне вспомнились ботинки с килограммами грязи и здоровенные сумки с овощами, которые затаскивались в автобус по одной и кормили потом чуть ли не целую зиму.
Что-то похожее я думала услышать и от студентов-текстильщиков. Однако ребят, надеявшихся сделать запасы витаминов, на поле встретил ОМОН.
Теперь воровство, на которое раньше закрывались глаза, преследовалось по закону, и морковь из сумок высыпалась обратно. Что ж, рынок есть рынок, и студентов нужно приучать к тому, что вместо 20 кг натуроплаты они получат одноразовое питание и 3,40 грн. в день — при условии выполнения нормы. Что ж, подумалось мне, не прожиточный минимум, конечно, но вполне терпимо по нынешним временам, когда не каждый может себе позволить есть хотя бы раз в день.
Но человек предполагает, а Бог (в данном случае, работодатель — СПК „Харьковская овощная фабрика“) располагает. Оказалось, что хотя норма выработки для студентов в целом ниже, чем для работников кооператива (как и зарплата), выполнить ее под силу не менее трем, а то и более студентам, как было на сборе свеклы 13 сентября.
Ребята не ленились, просто собирать им часто приходилось уже остатки. (В советское время такие поля уже перепахивали, если план был выполнен.)
В итоге, как следует из ведомости, энтузиасты сель-ского труда за сентябрь получили на руки от 25 коп. до 4 гривень, или 219 грн. на 100 человек. Что касается обеда на фабрике и проезда туда, то, согласно договору их оплачивал СПК и их стоимость из зарплаты вычитаться не могла. Да и что было вычитать: как я поняла из разговоров с ребятами, их потчевали холодными макаронами и хлебными котлетами, причем посуда была вся в жиру („как будто мы не люди, а собаки“, — подытожила одна студентка). Перекус в результате приходилось брать с собой. Некоторые же, за неимением другой, радовались бесплатной еде, другие просили у руководства снять их с практики и послать в поле. Правда, городские оказались слишком незакаленными и то и дело простуживались.
— Почему же вы все-таки поехали? — спросила я разочарованных студентов.
— Надо было, — ответила одна третьекурсница и многозначительно повела глазами. Остальные промолчали.
Встретиться с руководством текстильного техникума я пыталась с середины сентября. Поскольку директор Александра Ермоленко была в отпуске, меня направили сначала к одному ее заместителю, потом — к другому, последний опять к первому. Странно, но никто из них не сказал мне о существовании человека, занятого контактами с овощной фабрикой непосредственно, — Алексее Волкове.
Когда директор вернулась из отпуска, ей, как мне пояснили, было не до меня: в техникуме работало КРУ, потом, видимо, затянула текучка. На мои настойчивые просьбы перезвонить в редакцию или хотя бы передать информацию через секретаря отклика я не получила. А между тем, Законы „О прессе“ и „Об информации“ о нас, о журналистах, писаны. И их, кстати, никто не отменял.
— А почему вас это интересует? — первое, что сказала мне Ермоленко, когда мне наконец удалось застать директора на месте. Этот вопрос мне впоследствии задавали не раз.
— Мы ехали не на заработки, — пояснила Александра Антоновна. — Главным было трудовое воспитание. Студенты учатся самостоятельности, умению организовать свою работу, что обязательно пригодится им в жизни. У нас в техникуме вообще хорошо заняты ребята: работают кружки, театр мод. Все преподаватели — энтузиасты своего дела. Вот о чем нужно писать.
И так далее. Видимо, директор решила, что газета — агитлисток текстильного техникума и можно журналистов учить жить. Похоже, мне так и не удалось ее в этом переубедить. Как и ей меня в том, что трудовое воспитание должно напоминать поденщину.
Посмотрите, к примеру, на американских детей: едва встав на ноги, они сами зарабатывают себе на чипсы и дискотеки, и родители, даже очень обеспеченные, только приветствуют подобные начинания. Вот это трудовое воспитание: человек с ранних лет привыкает к тому, что копейка даром не дается, и учится находить наилучшее применение своим способностям.
Сложилось впечатление, что в глубине души директор понимает абсурдность ситуации с овощным кооперативом, но лишь мимоходом способна в этом признаться:
— Это наша головная боль, помощь СПК техникуму не выгодна, — однажды вырвалось у Ермоленко.
— Почему же вы не отказываете в ней? — спросила я.
— Не хочется рвать 15-летние связи с фабрикой.
— Мы сегодня откажемся, — уточнил А.Волков, замдиректора по учебно-производственной работе, — а завтра, в соответствии с областной программой по созданию студотрядов, нас прикрепят к другому предприятию, а там условия могут оказаться хуже.
Не с этого ли надо было начинать? Правда, насколько мне известно, распоряжение облгосадминистрации № 488 от 25.05.2000 г., о котором идет речь, предполагает создание трудотрядов в свободное от учебы время, и договоры заключает командир отряда, а значит, есть возможность непосредственно отразить интересы студенчества. Хотя, чего греха таить, учащаяся братия зависит от руководства. И еще как! Я это прочувствовала на своей шкуре, хотя я не студентка, когда в кабинете директора 4 человека устроили мне допрос с пристрастием на тему: кто именно из студентов со мной общался. Когда я пояснила, что, согласно Закону „О печатных средствах массовой информации (прессе) в Украине“, журналист обязан сохранять тайну источников информации по их просьбе, А.Волков мне ответил:
— Законы — это формальность. Мы с вами взрослые люди.
Зачем же руководству так нужны недовольные студенты? Может, доплатить им за сбор овощей или подлечить простуду? Оказывается, чтобы „усилить воспитательную работу“, как пояснила директор.
Помню, как в начале 90-х мы, студенты ХГУ, бастовали по поводу нарушения своих прав. Текстильщики не бастуют. Что же изменилось за это время? Да ничего. Как зависели студенты от руководства вуза, так и зависят, как боялись, так и боятся, даже еще больше.
Уже по дороге к выходу встретила стайку третьекурсниц. Попросила рассказать о „колхозе“ и услышала открытым текстом:
— Это обман. Нас использовали как бесплатную рабочую силу.
И дальше: про обещания преподавателей, что можно будет набрать овощей домой, о простудах, о плохой еде, о том, что за работу в СПК прошлой осенью студенты вообще денег не получили.
И в заключение два слова об экономике. Коль был труд, значит, была создана добавленная стоимость. Но если труд оказался неоплаченным, то куда она девалась? Если же труд ребят был организован столь бестолково, что в результате него ничего не было создано, то кому нужен такой труд и такое „трудовое“ воспитание?